Ночь он провел в опустевшем поместье - если не считать сотню, или около того, слуг - прокручивая в голове события прошедшей недели. В особенности собственные действия. В который раз он с пристрастием дал себе оценку. Обманул ли он кого-то? Не совсем. Ввел в заблуждение? Не совсем. Вел ли он себя так, как подобает истинному полицейскому? Эх! В том-то и вопрос, не так ли?
Утром две горничные принесли завтрак, и Сэма развеселило, что с ними в качестве «телохранителя» пришел дворецкий. В каком-то смысле это было волнительно. Потом командор отправился прогуляться по живописным окрестностям, слушая тягучие трели малиновки и Ко (поскольку Ваймс не мог запомнить ни одного названия птиц, что не умоляет их певческих способностей).
И по пути он чувствовал к себе не проходящее внимание от каждого дома и поля. Раз или два к нему подходили люди, страстно жали руку и тут же убегали, так что Сэму показалось, что мир тащится за ним по пятам. Нервозность, повисшая в воздухе, была практически осязаема, так что его так и подмывало изо всех сил крикнуть: «Бу!»
Но Ваймс упорно ждал… наступления вечера.
* * *
Кареты стали прибывать в Анкморпоркскую оперу задолго до начала. Тому были очень веские причины: во-первых, было известно, что в опере будет сам патриций, а во-вторых, он будет не один, а в компании леди Марголотты, правительницы Убервальда, в-третьих, будет присутствовать посол гномов, и темно-рубиновый представитель Алмазного короля троллей, который прибыл в город с целой кучей портных, секретарей, телохранителей, поваров и советников, не уступавших по численности свите посла гномов.
Проще говоря, жители Анк-Морпорка были очень озадачены, и улицы города были оживленнее обычного. Стряслось нечто важное. Но большая часть дела происходила в кулуарах. Судьбы миллионов людей или даже больше зависели от случайно оброненных слов в каком-нибудь уголке, и на следующий день мир может превратится в нечто другое. Можете проверить.
Если у вас не было украшенного золотой каймой приглашения в Оперу на этот вечер, то не стоило благопристойно опаздывать, просто на случай, чтобы не пришлось благопристойно стоять на благопристойной галерке, неблагопристойно вытягивая шею, чтобы что-то увидеть из-за задних рядов.
* * *
Ближе к закату ноги Ваймса привели его к кутузке, по дороге заслужив поклон от капитана проплывавшей мимо небольшой лодки. Потом он прогулялся по тропинке к пабу и посидел снаружи на скамейке. Там он вытащил табакерку, несколько мгновений поразмышлял, глядя на нее, и решил, что в подобных обстоятельствах Сибилла вполне могла бы разрешить ему выкурить сигару.
Сделав первую, самую ценную затяжку, он уставился на деревенскую площадь, в особенности на сваленную кучу рухляди. Каким-то образом она, беззвучно, говорила с ним, звала, прямо как в первый раз, когда он ее увидел. Сделав еще несколько задумчивых затяжек, он направился к двери паба. Джимини помахал ему из-под свеженарисованной вывески «Знак командора», где Сэм насладился пинтой напитка, которым утомленные граждане по утрам прочищают свои трубы. Хотя это было старое-доброе пиво, но что оно на самом деле, если не жидкий хлеб, а? А хлеб никак не может быть вреден.
— Вы выглядите озабоченным, командор, — обратился к нему бармен. — Какие-то неприятности?
Ваймс кивнул в сторону кучи хлама:
— Скажи, друг, эта штука очень важная?
Бармен уставился на рухлядь словно впервые ее увидел:
— Гм, в общем это же просто куча старых, ненужных овечьих загонов. Только и всего. Они сваливают их там после ежегодной ярмарки, чтобы не мучиться. У нас это своего рода достопримечательность. Вот и все.
— Ух ты, — ответил Ваймс. Он снова оглядел получившуюся башню. И все же она как бы говорила с ним.
Сэм смотрел на кучу, не сводя с нее глаз, а потом вдруг спросил Джимини:
— А сколько у тебя в баре бренди?
— Да в целом, немного. Я бы сказал пять или шесть бутылок и небольшой бочонок. — Джимини вопросительно посмотрел на командора.
Ваймс знал Джимини как облупленного: этот человек всегда хотел быть на стороне победителя.
Сэм вновь затянулся и пыхнул сигарой:
— Отложи для меня парочку, ладно? И кстати, запасись хорошим пивом, поскольку скоро у тебя будет полно посетителей.
Он оставил засуетившегося бармена и вышел, не сводя взгляда с кучи, размышляя разом о многих вещах. «Разумеется, все сработает как надо, — убеждал он себя. — У них у всех есть собственная полиция, а ты знаешь, как устроить их взаимодействие между собой, даже если они не знают, как пишется слово «взаимодействие». Разумеется, как всегда поднимется крик, но я сам обучал большую часть из них, так что если кто-то скажет им: «Да вы вообще знаете с кем имеете дело?», они не моргнув глазом ответят: «Ну конечно, вы - арестованный!» — он про себя улыбнулся, вспомнив, что в рядах городской стражи уже служат пара троллей, два вампира, оборотень и гном. Можно назвать это символичным. Он сверился по часам. Как раз начали подходить первые посетители в поисках вечерней стопочки. Ну, что ж… пора.
У здания оперы образовалась пробка из прибывающих карет, которые оставляли зрители, богатые и не очень, и дальше шли, пробиваясь через собравшуюся на вход толпу, пешком. Разумеется войти было проще, если при вас имелся взвод гномов или троллей.
Анк-Морпорк обожал сюрпризы, даже не сулившие прибыли. Занавес не поднимали битый час, но это никого не расстраивало, потому что важнее было просто оказаться в этом самом месте, и еще важнее - чтобы вас видели рядом с теми людьми, с которыми вы хотели. Намечающееся представление было само по себе только поводом сказать «я там был», а так же позволявшим себя показать нужным людям, что не мало важно, и наконец, вы просто там были.
А этот вечер должны были запомнить надолго, да разве можно забыть загадочное представление. Богачи часто ходят на подобные мероприятия из тщеславия, но предстоящее событие действительно было загадочным, и можно будет от души посмеяться, если устроители сядут в лужу.
* * *
Начиналась ночь. Паб наполнялся выпивохами, до которых донесся слушок, пущенный Джимини, что выпивка снова будет за счет командора Ваймса. Пока ночные тени росли, сам владелец через дверной проем осторожно наблюдал за Сэмом, неподвижно стоящим с часами в руках.
Наконец появился парнишка, которого все местные знали как юного Фини, по-прежнему с гипсом на руке, тем не менее, все старики сошлись во мнении, что за последнее время он значительно вырос. С ним пришел кузнец Джефферсон, которого и в прежние времена все воспринимали в лучшем случае как тикающую часовую бомбу, но сегодня он был со значком как у Фини. Когда парочка подошла к Ваймсу, народ хлынул из паба, но расслышать о чем они совещаются не удалось. К тому же многие удивились, зачем кузнец принес с собой мегафон, но тут все увидели, что он передал приспособление Ваймсу, а сам с Фини направился к пабу. Толпа, словно море, расступилась, чтобы их пропустить.
Ваймс снова взглянул на часы. На поле вышло еще больше народа. А люди с врожденным предчувствием драмы сбегали домой и позвали близких бежать посмотреть, что вот-вот стрясется. Каждый деревенский в душе обожал спектакли, или на худой конец посмотреть на чью-то смерть, и в этом они были похожи на горожан. Им нравилось козырять «а я там был», даже если иногда получалось «я там был, ой-ей-ой».
Ваймс в последний раз посмотрел на часы, убрал их в карман и поднес мегафон к губам.
— ДАМЫ И ГОСПОДА! — Кузнец сделал отличный рупор, и голос Сэма разнесся по полю. — Мне доводилось слышать, дамы и господа, что в конце все грехи прощаются. — В сторону он тихо добавил так, чтобы могли слышать только кузнец и Фини: — Это мы еще посмотрим. — И продолжил: — Случилось нечто дурное. Приказано было поступить плохо. И дурные приказания были исполнены. Но впредь такое не повторится… не так ли, дамы и господа? Потому что есть закон! Но любому закону предшествует преступление!
В абсолютной тишине в царящем полумраке он пересек площадь, подошел к возвышающейся башне из рухляди, разбил об нее одну за другой бутылки с бренди, чуть отошел в сторону и бросил в кучу дымящуюся сигару.
* * *
Леди Сибилла вышла на край сцены, и разговоры в зале Оперы смолкли. Она была женщиной, как говорится, «пышных форм», хотя сама она считала, что многим из тех, кто так говорит, лучше последить за собой. Тем не менее, она пользовалась услугами лучших портных, обладала манерами и была олицетворением класса, или даже прирожденным символом, поэтому едва она появилась, тут же раздались нарастающие аплодисменты. Когда она решила, что достаточно, Сибилла сделала легкий жест, который, как по мановению волшебной палочки, тут же установил тишину в аудитории.
Кто-кто, а леди Сибилла обладала как раз подходящим к данному случаю голосом. Каким-то образом ей удавалось говорить так, что каждый чувствовал, что она обращается лично к нему. Она начала так:
