Рядом с такими мэрзавцами долго не проживешь. Всего-то семьдесят четыре года. У нас в Грузии живут до ста и еще дэтей дэлают. Чистый воздух, вино, хорошие люди кругом. А у мэня вокруг одни собаки. Бэрия – пес. Он мнэ подсыпал какую-то гадость. Яд мнэ дал. Пронюхал, протчи [62], что я его…
Апостол Петр (повысив голос). Здесь запрещено ругаться.
Сталин (с удивлением). По-грузински понимаешь?
Апостол Петр. Здесь все всё понимают. Повторяю вопрос. Ты знаком с обвинением?
Сталин (пренебрежительно). Что-то слышал.
Апостол Петр (обращаясь к защитнику). Он знакомился с делом?
Амалиэль. (пожимая плечами). Он сказал, что во всей Вселенной нет никого, кто бы имел право его судить. И читать не стал.
Сталин (с вызовом). Великую импэрию я создал. Хотите судить? Судите. Вызывайте Макэдонского Александра Филипповича. Октавиана Августовича пригласите. А также Османа Халифовича Турецкого. Они создавали импэрии, и только они могут мэня понять, и только они имеют право указать мнэ на ошибки, если я ошибался. Но я нэ ошибался. Вся Эвропа у мэня была вот где! (Он вытягивает правую руку и сжимает пальцы в кулак.) Амэрика трэпетала! А ты говоришь – суд. (С презрением.) Судите.
Апостол Петр (усмехаясь). Все империи рухнули. Рухнула и твоя. Все империи обречены – как обречена была Вавилонская башня, которую строили люди, пожелавшие превзойти Бога.
Сталин (пренебрежительно). Мэня не было, вот и рухнула. Не хочу сэбя хвалить, но такие, как я, рождаются раз в сто лет. Нэт. В пять столетий один раз. Или даже в тыщу лет. Вавилонская башня, ты говоришь? Ее Бог разрушил, ты прав. А мнэ Он всегда помогал. Власть взять, врагов уничтожить, войну выиграть, государство построить – везде я знал, что Он со мной. И слушай, что я тебе скажу. Если ты слаб – нэ жди от Нэго помощи. Бог помогает только сильным. Сильный Ему друг. А чэрез слабого Он перэступит и нэ замэтит.
Апостол Петр (с горечью). Не взошла утренняя звезда в сердце твоем.
Сталин. Какая звезда? Героя? Пять звезд имею, пять героев. Одна за труд, четыре за сражения. Народ наградил.
Апостол Петр (вздыхая). Потом объясню. Мастема, ты готов?
Мастема (встает). Доселе не встречался мне человек, вся жизнь которого – за малым исключением – была бы чередой ужасных преступлений.
Сталин (смеется). Хе-хе.
Публика в зале, мужчины и женщины в белых одеждах, возмущенно зашумела.
Апостол Петр (стучит молотком). Тишина в зале!
Мастема. Со всем тщанием рассмотрел я жизнь подсудимого, подчас сам себе напоминая ученого, разглядывающего в микроскоп одну из малейших тварей, созданных Господом Богом для нашего вразумления. Что я искал? – спросите вы. Доброту. Сострадание. Милосердие. Но напрасно. Даже такое самое естественное человеческое чувство, как жалость, неведомо было ему. Тогда я решил найти смягчающие обстоятельства вроде тяжелого детства, гнета нужды, непосильного для ребенка труда, ранних забот о хлебе насущном. Ничего похожего я не обнаружил. Я увидел лишь безграничную материнскую любовь, стремящуюся оградить единственного сына от житейских невзгод. Благодаря матери он смог учиться – сначала в духовном училище, затем в семинарии. Она мечтала о сыне – священнике.
Сталин (с усмешкой). И чуть было не стал. Но кое-чему научился. (Поет приятным баритоном). Ми-и-и-ром Го-о-споду-у помолимся-я-я…
Апостол Петр (осуждающе). И это все, чему ты научился?
Сталин. У попов я научился главному – понимать человека.
Мастема. Лучше бы он стал сапожником, как его непутевый отец. Крови бы пролилось на земле меньше.
Сталин (назидательно). Многие бы хотели, чтобы товарищ Сталин прожил жизнь сапожником Джугашвили. Что я могу на это сказать? Я умэю шить сапоги; но лучше всего я умэю сражаться на политическом поприще. Я умэю не только поднимать народ на борьбу, но умэю также защищать его завоевания. Товарищ Сталин нужен был, чтобы встать во главе партии, продолжить дело великого Лэнина и построить первое в мире социалистическое государство. Атиллу называли бичом Божьим. Товарища Сталина – мечом. Рубил поганые головы троцкистов, правых уклонистов, шпионов, врэдитэлей и прочих врагов народа. И был в стране порядок. А сэй-час? Эх (машет рукой).
Мастема. Видите – он не испытывает раскаяния.
Апостол Петр (кивает). Сердце каменное.
Мастема. Если и было в нем нечто человеческое, то оно довольно скоро исчезло – словно в нем от рождения поселился хищный червь, истребляющий все добрые движения души. Имели ли для него значение отношения родства? дружбы? любви? Все было сожжено в нем чудовищной жаждой власти. К матери он относился равнодушно. Рядом с ним тихо угасла его первая жена, оставившая ему сына, к которому он если и проявил нечто похожее на отцовское чувство, то лишь тогда, когда узнал о его гибели в немецком концлагере. Вторая жена пустила себе пулю в сердце – и когда мы спрашивали ее, зачем ты, Надя, это сделала, она отвечала, что устала от его равнодушия, грубости и себялюбия. В жизни ему важен был лишь он сам. Люди для него – всего лишь средство, подсобный материал, который он использовал, чтобы достичь своих целей.
Сталин (восклицает). В этом мире, с этими людьми нэльзя иначе!
Мастема (стараясь говорить спокойно). Его политическая борьба – это, прежде всего, ужасающая жестокость. Здесь, в беспристрастном судебном заседании, мы не должны давать волю чувствам скорби и гнева, вполне, впрочем, естественным при соприкосновении со злодеяниями невиданных в мировой истории масштабов. Но вообразим отчаяние человека, безо всякой вины брошенного в тюрьму, подвергшегося безжалостным пыткам, отправленного в бараки ГУЛАГа, замерзавшего на Колыме, умиравшего от голода, выслушавшего смертный приговор и в конце своего крестного пути расстрелянного на Бутовском полигоне и перед смертью с невыразимой мукой вопившего к Небу: за что?! Разве не достигал нашего слуха этот вопль? Разве не сострадали мы несчастным жертвам? И разве не припадали к стопам Владыки мира с мольбой пощадить невинных и покарать их убийцу?
Сталин (с насмешкой). Напрасно старался.
Мастема (гневно). Но твой час все-таки пришел, и Бог дал нам право судить тебя. И мы предъявляем тебе обвинения.
В бандитском нападении на карету с банковскими деньгами в Тифлисе, которым ты руководил и при котором погибло не менее сорока человек. Таким было твое начало.
В истреблении всех, в ком ты видел угрозу твоей единоличной власти.
В создании концентрационных лагерей, образовавших империю уничтожения человека под названием ГУЛАГ, навечно связанную с твоим именем. За колючей проволокой, которой ты окружил половину страны, страдали миллионы и погибали сотни тысяч человек.
В насильственной коллективизации, разрушившей крестьянскую Россию и погубившей тысячи и
