дочери. – У меня страшные мысли. – Слезы набегают на ее прекрасные глаза. – Нас убьют?
Рахиль кричит:
– Я не хочу! Мамочка, я не хочу!
Гесс говорит сбивчиво:
– Я не думаю. Они, – он кивает на охранников, – все-таки цивилизованные люди. Германия – культурная страна.
– Вы так думаете? – с надеждой произносит Ева. – Мне бы хотелось в это верить. Но что им от нас надо?
– Мамочка, – рыдает Рахиль, – пойдем домой. Там папа уже приехал.
– Schnell! – кричат охранники.
Один из них держит на поводке крупную овчарку. Она рвется с поводка. Ее лай переходит в яростный хрип.
Рахиль прижимается к маме. Они переступают порог. Здесь что-то вроде предбанника. Все раздеваются, складывают одежду и проходят в большое помещение с голыми стенами и лейками душа на потолке.
– Раздеваться? – в смятении говорит Ева. – Вот так… при всех?
Гесс отводит глаза.
– В некоторых странах, – бормочет он, – обычай… так принято… в сауне… в Финляндии, например, и в Швеции… раздеваются…
Но и ему неловко раздеваться перед ней. Он глядит вокруг – все молча, быстро снимают одежду и остаются в чем мать родила – сильные, с прорисованными мышцами мужчины, едва оперившиеся подростки, старики, обсыпанные темными родимыми пятнами и с синими жгутами вен на ногах, девушки, пытающиеся прикрыться руками, трогательные в своей стыдливости, старухи с плоскими грудями и сморщенной кожей, женщины в расцвете материнской силы – человеческий род во всем своем многообразии быстро, словно боясь опоздать, входит в двери с надписью «Duschraum» [61]. Вдруг вопль раздается. Нас убьют! И тут же душераздирающими криками откликаются в разных концах. Убьют! Нас убьют! Охранники вытаскивают из толпы кричавших. Гессу кажется, что он слышит хлопки выстрелов. Рахиль, правой рукой взяв мамину руку, левую протягивает ему. Теперь он без стеснения смотрит на Еву, видит ее длинные стройные ноги, рыжеватые волосы между ними, плоский живот, небольшие груди с розовыми сосками и думает, что она прекрасна, как первая женщина в Раю; с такой же отрешенностью смотрит на него Ева. Люди тесно прижаты друг к другу. Все спрашивают: где же вода? где душ? Струйки белого дыма показываются под потолком. Дым опускается ниже. Гесс чувствует удушье и металлический привкус во рту. Сгибается и надрывно кашляет Ева. Рахиль медленно опускается на пол. Ева успевает подхватить ее – и падает вместе с ней. Через двадцать минут все мертвы. Мертв и Гесс. Однако он слышит, как гудят вентиляторы, вытягивая отравленный воздух, как открывается дверь и входят люди. У этой волосы хорошие, слышит Гесс. Лязгают ножницы, срезая с головы Евы ее чудесные, темно-каштановые волосы.
– И сережки у нее.
– А, черт, не снимаются.
– Да ты рви так. Красивая девка, но ей все равно.
– Посмотри у этого… Может, золото есть.
Чьи-то руки открывают Гессу рот.
– Ага. Один есть. Давай щипцы.
Зуб хрустит и ломается. Острая боль разрывает Гессу голову.
– Короночка что надо.
– С ним все. Потащили.
Тело Гесса, тела Евы и Рахили, тела других людей на лифте поднимают на второй этаж. Здесь жарко. В пяти печах пылает веселый
хищный огонь. С тележки тело Гесса сбрасывают в печь № 2. Пламя охватывает его. Чудовищная, непереносимая боль. Он беззвучно кричит. Кожа лопается, и лопается что-то внутри. Он горит.
Его пепел, смешанный с пеплом других сожженных людей, ночью в грузовике отвозят к Висле и с берега сбрасывают в ее воды. Всё видят звезды. Тихо плывет пепел, доплывает до Балтийского моря и уходит в дальнее странствие к другим землям, другим людям – к другим мирам. Марк же опять видит очередь и снова видит в ней Гесса. Теперь он стоит рядом с пожилой семейной парой из Греции и говорит, что всегда мечтал побывать в Афинах.
6.
Зал суда представляет собой просторное светлое помещение с прозрачным потолком, сквозь который видны проплывающие по голубому небу пышные белые облака. На возвышении – стол, за которым сидит судья. Марк долго всматривается в знакомые черты его обрамленного бородой мужественного лица и наконец узнает. Это апостол Петр. Неподалеку скамьи, на которых располагаются присяжные, двенадцать человек. Марк видит среди них средних лет мужчину с открытым лицом и твердым взглядом светлых глаз; полную женщину в черном апостольнике; одного мужчину пожилого, в наряде позапрошлого века, а другого в темном облачении, нахмурившегося и всем своим видом словно бы олицетворяющего непреклонность. Он их тоже узнает – и Дитриха, и мать Марию, и Федора Петровича, и Максимилиана. Рядом с Максимилианом сидит человек в белой митре и с панагией на груди. Всмотревшись в него, Марк узнает Вениамина. Другие присяжные ему незнакомы. Одного, впрочем, он не столько узнал, сколько угадал – сутулого, с изможденным лицом и тяжелым взглядом, в белой старой рубашке с короткими рукавами. Кажется, это Варлам.
В левом и правом углах зала, перед возвышением – столы для обвинителя и защитника. Мастема, ангел-обвинитель, имеет вид мужчины лет сорока, в темном костюме и черной, наглухо застегнутой косоворотке. У него строгое, с правильными чертами лицо. На столе перед ним – разбухшие папки. Сейчас он просматривает одну из них и помечает что-то в своем блокноте. Амалиэль, ангел-защитник, – довольно молодой человек в светлом пиджаке и черных брюках. Перед ним – стопка чистой бумаги. Нахмурившись, он что-то пишет.
Апостол Петр (трижды стучит молотком). Введите подсудимого.
Секретарь суда, девушка с голубыми глазами, скрывается за дверью и вскоре приводит подсудимого. Марк не верит глазам. Неужели?! Роста ниже среднего, с левой рукой, заложенной за борт полувоенного кителя, с узким лбом, лицом в оспинах, обутый в мягкие сапоги. Усы. Кавказский акцент правильной русской речи.
Апостол Петр. Твое имя?
Подсудимый (с усмешкой). Ты нэ знаешь моего имени?
Апостол Петр. Мне твое имя известно. Но такова процедура.
Подсудимый (презрительно). У мэня было много имен.
Апостол Петр (терпеливо). Имя, полученное при крещении.
Подсудимый (нехотя). Иосифом назвали.
Апостол Петр. Отчество, фамилия. Не тяни.
Подсудимый. Отца звали Виссарион. Фамилия Джугашвили. Но весь мир, все человечество мэня знает под другой фамилией. И солдаты на войне, как мне докладывали, кричали нэ за Джугашвили. Нэт. Они кричали – за Сталина. Сталин моя главная фамилия.
Апостол Петр. Ты знаком с предъявленным тебе обвинением?
Сталин (презрительно усмехается). Зачем ты мне какую-то чушь говоришь. Обвинение… Мэня при царе судили, такой ерунды нэ говорили. Мэня судить собрался?! Шемякин твой суд, как русский народ, самый лучший, самый тэрпеливый народ во всем мире сказал бы про твой спэктакль. (Разгорячившись и повысив голос.) Что за суд? Какой суд? Загробный? Я умер? (Задумывается.) Может быть.
