— Мне безумно хочется спать… — произнесла я, зевая.
— Малыш устал, — констатировал он, нежно расстегивая молнию на моём платье. — Давай только сначала выпьем чаю? Не зря же я купил к нему что-то очень и очень вкусное? Здесь, правда, нет электрического чайника, придётся немного подождать…
Я устало кивнула, закрывая глаза. Он пошёл на кухню. Я повесила платье на спинку стула и в полудрёме побрела за ним. Он встал у плиты и задумался:
— Здесь газовая плита, а у меня дома — электрическая, и я даже не помню, где тут спички…
— У меня тоже электрическая, — пробормотала я, засыпая прямо на ходу.
— Где же спички, где же, где же… — размышлял он вслух, напевая.
Я обняла его, повиснув на шее в бессилии, и прошептала:
— К чёрту чай! Спа-а-ать……………..
* * *
Я очнулась, посмотрела на часы, лежавшие на тумбочке у кровати, и ужаснулась — не может быть, чтобы я так долго спала! Я молниеносно переместилась на кухню. Он стоял у окна.
— Слушай, прости! Почему ты не разбудил меня? Тебе же надо было рано утром ехать на дачу? — воскликнула я.
Он как-то странно на меня посмотрел и спросил:
— Как ты спала? Что тебе снилось?
Я вдруг вспомнила, что мне снился какой-то кошмарный сон.
— Я задыхалась, летела в пустоте по какому-то чёрному туннелю…
— И в ушах раздавался грохот и скрежет… — тихо и печально добавил он.
— Да, кажется. Откуда ты знаешь? Я плакала во сне?
— А как ты себя сейчас чувствуешь? — спросил он, по-прежнему стоя у окна.
— Моё желание сбылось! И мне так легко, спокойно, так хорошо… Я — самая счастливая женщина на свете! — я улыбнулась, подошла к нему и прижалась щекой к его щеке.
— Прости меня… — прошептал он мне на ухо.
— За что? — я не понимала, о чём он говорит.
— Я никогда не говорил, что люблю тебя. Так вот: я тебя люблю…
«Видимо, что-то действительно произошло, раз он сказал мне это…» — промелькнуло у меня в голове.
— Никто не поверит, кроме тебя… — как-то обречённо произнёс он. — Хотя теперь это уже и неважно…
— Что произошло? Что с тобой? — я провела рукой по его щеке.
— Я всегда боялся, что ты… А вчера… — он снова замолчал, ему было тяжело говорить.
— Я люблю тебя, — сказала я, стараясь успокоить его, и напряжённо соображала, к чему он клонит. — Давай я поставлю чайник…
Он попытался остановить меня жестом, но я уже подошла к плите. Я поднесла руку к включателю ближайшей конфорки и замерла: та была включённой, но огня НЕ БЫЛО…
— О, нет! — вскрикнула я от внезапно пронзившей меня мысли. — Нет! НЕТ! Только не сейчас, когда всё так хорошо! Нет! Пожалуйста, скажи мне, что это неправда!!!
Я сжалась, отказываясь в это поверить, и жалобно смотрела на него, стоящего у окна, пытаясь найти в нём опровержение моей ужасной мысли.
— Да, малыш, да… — он кивал головой, убитый горем. — Пожалуйста, прости меня, ты же знаешь, что я — не специально…
Я мгновенно оказалась у двери в спальню.
— Не надо, пожалуйста, не заходи туда… Это ужасно…
Я медленно опустилась на пол и заплакала. Он обнял меня и, пытаясь хоть как-то утешить, произнёс:
— Всё уже позади… Всё прошло… Всё будет хорошо… Сейчас ты успокоишься, и мы отправимся с тобой в Париж, ведь мы никогда ещё там не были вместе…
июль 2002
Александр достал из шкафа свой любимый фотоаппарат и отправился на место крушения самолёта. Он не был известным фотографом, но в его портфолио вошли кадры крупнейших катастроф последних лет. Разные кадры. И обычные, и не очень. Последние он складывал в отдельный альбом и показывал другу.
* * *
Мы летели в Рим на Собрание Акционеров. Он должен был поехать один, но в последний момент итальянцы почему-то выслали приглашение и мне. В Риме я никогда ещё не бывала, хотя в Италии мы отдыхали часто, и этот город мне давно хотелось посмотреть. Тем не менее, я садилась в самолёт со смешанными чувствами, будто мы ехали на собственные похороны, — на Собрании Акционеров его снимут с должности, такая вот маленькая трагедия, виновниками которой стали чьи-то личные амбиции в политических играх. Но, несмотря на это, я была рада, что в такой тяжёлый для него момент буду рядом.
* * *
Отсняв всё, что представлялось ему интересным, Александр обратил внимание на туманную дымку, появившуюся у старой сосны. Он подошёл ближе и сделал очередной снимок. Проявится ли? Ещё пара шагов — и фотограф заметил в траве под деревом фотоплёнку, вероятно, выпавшую из фотоаппарата, и, скорее всего, имевшую непосредственное отношение к одному из погибших в авиакатастрофе. Александр бережно поднял её с земли и забрал неожиданный «трофей» домой.
* * *
Рим — вечный город. Город, который заставляет тебя забыть о том, в каком времени ты находишься, о своих текущих проблемах, и посмотреть в глаза Вечности. Мы ехали на неделю. На понедельник и вторник планировались официальные мероприятия, а в остальные дни мы были предоставлены сами себе.
На календаре — август. Ужасно жарко — около сорока. Хорошо, что я взяла с собой то лёгкое белое платье, в котором танцевала в прошлое лето на свадьбе нашей дочери.
* * *
Наконец-то, фотографии были готовы, и Александр принялся неторопливо рассматривать их. Почти на всех снимках фигурировала женщина в белом. Она была ослепительно красивой и выглядела самой счастливой женщиной на свете. Почему-то ему пришло в голову слово «свадьба».
«Странно, вроде, платье не свадебное…» — размышлял Александр. Он всегда пытался читать по фотографиям истории неизвестных ему лиц.
* * *
Наш отель находился почти в центре — у замка Ангела. Все выходные мы бродили по городу. Я упивалась Римом, и только предчувствие чего-то необратимого, необъяснимо откуда вкравшееся в мою душу ещё перед самым отъездом, печалило меня. Именно поэтому мне не хотелось фотографироваться вместе с ним вдвоём — кто-то когда-то сказал, что совместные фотографии — к разлуке, и я в это верила.
Последние месяцы, а вернее, почти весь последний год наши разговоры сводились к судьбе компании. Я знаю, да и все знали, что он сделал всё возможное. Он очень переживал и, постоянно размышляя вслух, заново проигрывал цепочку событий, пытаясь представить, что было бы, если бы он поступил в тот или иной момент как-то иначе, но финал всегда вырисовывался один и тот же — компания была обречена. Наверное, есть нечто Свыше, что определяет наш Путь и события на Пути. И даже, если ты очень стараешься чего-то избежать, определённые Свыше ситуации избежать невозможно. Я всячески пыталась объяснить ему, что жизнь продолжится в любом случае, просто один из её этапов должен закончиться, но он как будто не слышал меня.
* * *
На следующих снимках — много людей в деловых костюмах. Один из них — ожиревший лысый мужчина, с маленькими глазками и большим красным носом, и, судя по всему, пьющий, — почему-то вызвал у фотографа ассоциацию с поросёнком.
«Она заключала здесь контракт по работе?.. Скорее всего, очень важный… Наверное, многомиллионный… Поэтому-то она и счастлива…» — подумал Александр.
* * *
Через двадцать минут Маурицио должен был забрать нас из отеля.
Представитель российского акционера, господин Хрючкин, прилетевший в Рим накануне, завтракал в старом спортивном костюме за дальним столиком у окна. Алёша подошёл к нему поздороваться и вернулся мрачнее тучи:
— Собрание Акционеров — под угрозой срыва.
— Почему? — удивлённо спросила я.
— Хрючкин меня не узнал. Он, видимо, всю ночь пил.
Хрючкин не пил уже лет пять. Правда, до этого он являлся важной персоной в райкоме и пил, видимо, много. Недавно же у него начались проблемы с новым начальством — Хрючкин пребывал уже в предпенсионном возрасте, и его могли вот-вот снять с должности.
Мы вернулись в номер, переоделись в деловые костюмы и спустились в холл. Маурицио ещё не появился, но к нам тут же подбежал взволнованный молодой человек с ресепшн:
– Ваш третий из делегации сейчас спускался по лестнице из ресторана и упал, пролетев семь ступенек, разбил цветочную вазу и проломил головой стену Я вызвал ему «скорую», думаю, он пьян, но он не понимает ни по-английски, ни по-итальянски. Сейчас он в номере. Вы не поможете мне с ним поговорить?
Я тяжело вздохнула. Хрючкин обязан не только присутствовать на Собрании Акционеров, но и зачитывать несколько пунктов протокола, голосовать и расписываться под результатами голосования. Без его подписи и личного присутствия Собрание Акционеров могло быть опротестовано.
