Майкл и не думал пыхтеть, просто ждал продолжения длинной речи. Отчим не мог изъясняться кратко, обязательно сбивался в нотации, хотя никто его не просил.
— Во-вторых, — выдержав паузу, продолжил Георгий Петрович, — в твоем деле подвижек нет. Но все тихо, а это главное. С ветераном обязательно договорятся.
— Спасибо, — выдавил Майкл.
— Что «спасибо»? — тотчас взъелся Георгий Петрович, будто звук голоса Майкла запустил в нем отложенную программу. — Ты хотя бы осознаешь, щенок, что натворил? На кого руку поднял? Понимаешь тенденции общества, в котором неплохо, кстати, живешь?
— Что-то еще? — спросил Майкл, борясь с желанием сбросить звонок.
Георгий Петрович ругнулся, истерически загудел клаксоном. Дурная привычка говорить за рулем, даже по громкой связи.
— Не могу дозвониться до Насти, — после паузы продолжил отчим. Видимо, подфартило, и он ни в кого не врезался. — Где она? Домой собирается?
Майкл долгую минуту моргал, не понимая, о ком разговор. Потом его оглушило и выбило воздух из легких. Зрение тоже на миг исчезло: кто-то стер ясное утро и подменил беспросветной полночью.
— Мать… — он закашлялся и пошарил рукой, нащупывая край кровати. Сел. — Мама уехала два дня назад. Перед самой грозой.
В мобиле послышался звук тормозов, чьи-то гудки, взвизг шин. Майкл слушал все это и думал: как быть, если отчим сейчас попадет в аварию? Как ему жить? Куда бежать? Может быть, в Тихий Лес? Экзотический способ покончить с жизнью…
— Миша, не отключайся, выруливаю на обочину.
Нет, таких, как Георгий Петрович, ужас не оглушает. Не парализует, не сводит с ума. Страх — всеобщая мобилизация жизненных сил организма. Как объявление войны по радио. И все мысли, чувства, энергия в мышцах отправляются в военкомат, размахивая призывными бланками…
— Миша, я на аварийку встал. Рассказывай по порядку.
Майкл не знал, о чем особо рассказывать. Мама просто собралась и уехала. Тетя Таня слышала, как ей звонили и как приказали вернуться. Все. Она выехала в грозу, хотя грозы в Затишье…
— Я знаю, — резко оборвал его отчим, — что такое грозы в Затишье.
Интересно, откуда он знал? И как много он знает на самом деле, загадочный генерал-майор, занимавшийся всем и сразу.
— Спасибо, Миша, я понял. Будь на связи, я позвоню.
Георгий Петрович отбил звонок. Ни слова поддержки, ни просьбы вернуться и помочь в розысках мамы. Ни тени эмоции в голосе. В полном раздрае Майкл сразу же перезвонил, но вежливый голос ему сообщил, что набранный номер не существует или был заблокирован. Да что за фигня? Ведь они говорили!
Он не помнил, сколько сидел и тупо смотрел в окно. Вспоминал черный джип в огороде, и как мать второпях собиралась, и как не хотела оставлять здесь Майкла.
Мама. Неловкая в своей нежности, суетливая в стремлении уберечь. Застывшая хрупкой сосулькой в тот день, когда отец не вернулся из Леса.
Выкравшая сына из лап Затишья и тем сломавшая его судьбу. Он чувствовал ее холод, колкое равнодушие, о которое поранил сердце. Общая потеря их не сплотила, но развела в разные стороны. Ей было больно и страшно, Майклу обидно и пусто. Папа ушел в Тихий Лес, а мама стала другой. Не затевала веселых игр, не устраивала безобидных шуток. Маме было жутко смотреть в глаза.
Майкл замкнулся, окуклился в одиночестве. Он не мог ей рассказать о травле в школе, не хотел ничего рассказывать! Сам терпел, огрызался и выл, размазывал кровь и сопли. Потихоньку зверел вне Затишья. И едва не угодил в колонию.
А потом стало хуже, хотя куда уж. Мама нашла себе нового мужа! Предала память отца и одиночество Майкла…
И вот все вернулось на круги своя. Майкл в Затишье. Один. Навсегда.
Он взрослый парень, и с этим справится, только что теперь делать?
В полицейский участок подать заявление? Вдруг случилась авария, и мама лежит в больнице где-нибудь на подступах к городу?
Снова зазвонил телефон. Майкл схватил трубку, крикнул:
— Да? — и затих, страшась новостей.
— Что кричишь? — услышал он ровный голос и сразу опознал Старшину, обмяк. — Выходи, я жду у калитки. Ты ведь готов к визиту?
— В смысле? — не понял Майкл. Мысли его разбегались, как тараканы при ярком свете, знай себе шуршали лапами.
— Хей, ты еще не проснулся? Я тебе пропуск выписал! Вчера поступил четкий приказ: тебя ждут в Кунсткамере, Майкл!
— Ох, Серег, я забыл совсем, — когда Старшина захихикал, Майкл спохватился, что сморозил глупость. — Сергей Данилыч, прости дурака.
Даже взрослые в Затишье звали Старшину исключительно по имени-отчеству. Но Старшина был не против, фамильярность новичка его позабавила. Отсмеявшись, спросил уже строже:
— У тебя неприятности, Майкл? Собирайся и на выход. Я жду!
Майкл оделся в рекордное время. Хватанул на кухне румяный оладушек, кинул в пакет пару штук для старшого. И через миг был у калитки.
Старшина подношение взял, как должное. Как непременный барский оброк. Спрятал оладьи в армейский планшет, висевший через плечо. Сумка пахла хорошей кожей и почему-то малиной.
Внешний вид Майкла его огорчил:
— Мог бы и поприличней одеться. Ты костюм с собой не прихватил? Все-таки первый визит к Гордею.
Рядом с прилизанным волонтером, одетым в элегантное полупальто, Майкл смотрелся помятым бродягой: джинсы, толстовка с ядовитым принтом, перепачканные землей кроссовки. Но если б рядом шел Влад, в черном тренче под горло и в зеленых очках, Старшина бы вдрызг проиграл состязание. Так что не надо читать нотации, каждый одевается, как пожелает!
Какие идиотские мысли заглушают панику в голове! Нужно ведь бежать в отделение, разговаривать со Смирновым, нет?
— Я уже был в Кунсткамере, — на всякий случай огрызнулся Майкл, принимая от Старшины расческу. — Грязный и мокрый после грозы. Ничего, не убили за это.
Старшина передернул плечами.
— Слушай, — Майкл тронул его за локоть. — У меня мать пропала. Сейчас отчим звонил. В городе ее нет. А из Затишья уехала два дня назад. Как мне быть?
Разумный Старший брат почесал переносицу. Потом отмахнулся, как от безделицы.
— Не о том думаешь, Майкл. Личная беда не выше общественной. А у нас проблема с письмами счастья!
— Ну вот так совпало! — взъярился Майкл.
— Совпадений не бывает, ничто не случайно, — упрямо нахмурился Сергей Данилыч. — Но задачи решаются по порядку. Только так побеждается хаос — начало любого Пути. Только так выводятся формулы Мира.
Вот зануда! Подумаешь, герой-комсомолец! Такие раньше города возводили на голом энтузиазме, не считаясь с людскими жизнями. Но времена не те!
— Времена всегда одинаковые, — отмахнулся Старшина на мысли Майкла. — Время вообще не имеет значения, просто буковка в формуле. Помнишь, Власелина нам объясняла? Время ничто, гравитация всё! Мы состоим из формул, Майкл, в них вписаны твои мысли, поступки, порывы и побуждения. Они в итоге строят твой путь и выводят в конечную точку.
Майкл не стал ему отвечать. Зачем? Читает мысли — и фиг с ним. Извращенец-вуайерист!
Старшина поперхнулся и вдруг покраснел. Видать, сравнение не понравилось. Ну а как он хотел? Мысли — дело интимное, сугубо личный процесс.
— Ладно, пристыдил. Отключаюсь, — буркнул предводитель волонтеров Затишья.
Майкл ему что? Компьютер голимый? Может, показать разъем под флешку?
Старшина опять покраснел.
Брехло!
К Дому-на-сваях пришли, злые друг на друга до нервного тика. Майкл даже отвлекся в праведном гневе, успокоился, перестал суетиться. Сейчас он расскажет местному лидеру об объявлениях и злосчастной Анечке. А потом пойдет к полицаям в участок, напишет заявление о пропаже мамы. И еще возьмет велик и сам сгоняет, посмотрит хотя бы в окрестностях, куда она могла подеваться. Думать о плохом не хотелось.
Кунсткамера, как многие постройки в Затишье, будто вынырнула из-под земли. Вроде был пустырь, и вдруг Дом-на-сваях. В легкой дымке, как первосортный мираж.
Горыныч открыл калитку, старательно дыша в воротник промасленной телогрейки. Старшина отмахнулся рукой, лишь съязвил:
