Больше никто не знал про Лелю, театр жил тысячей мелких дел, актеры расхаживали в костюмах, наполовину уже готовых, Липатова твердила нанятому технику про неполадки на режиссерском пульте, Саша-реквизитор не мог отыскать затерявшуюся в хаосе банку бутафорской крови. Все это сопровождалось невообразимым шумом отбойного молотка, шлифовальной машинки и дрели – ремонт продолжался, причем ускоренными темпами. И лишь Ника украдкой взглядывала на проходящего мимо Даню Трифонова, молчаливого и смурного. Губная гармошка сегодня ни разу не выпорхнула из его карманного гнезда.
Ника не могла читать, не могла занять себя ничем – да и работы ей не осталось, продажа билетов прекращена, зрителей не было, потому что не было спектаклей, и даже вечная Катя куда-то запропастилась после того случая со Стародумовым. Девушка не могла избавиться от тревожного чувства, будто была карасем в пруду, оказавшемся ванной, воду из которой уже начали спускать.
Не ожидая никого чужого, она даже не повернула голову, заслышав звук отворившейся и закрывшейся входной двери. И только последовавшая за этим тишина и по-прежнему бросающее в дрожь ощущение чьего-то пристального взгляда заставило ее поднять глаза. У окошка стояла Дашка. Несмотря на весеннюю, не по-мартовски теплую погоду, на девочке был все тот же ветхий пуховик. Вероятно, из теплой одежды у нее больше ничего не было.
Поскольку Дашка не заговаривала, Ника крутанулась на кресле и приоткрыла дверь каморки, указывая на нее через стекло:
– Заходи сюда!
Дашка прошла за угол и появилась на пороге.
– Привет… – улыбнулась Ника. Девочка кивнула. Шагнула к столу и положила прямо перед Никой черный кожаный кошелек. Ника вопросительно приподняла бровь.
– Передайте это… Светлане. Я случайно у нее взяла.
Ника покраснела.
– Конечно, передам.
Дашка тут же отвернулась, чтобы уйти.
– Дашка, подожди! Может, ты сама ей передашь? Она здесь… на репетиции. Она будет очень рада тебя видеть, она так расстроилась, когда ты в тот раз ее не дождалась.
– Это вряд ли, – пробормотала Дашка и кривовато усмехнулась.
– Нет-нет, я тебе точно говорю. Подожди, я сбегаю!
– Да не надо, ясно?!
Грубость Дашки не могла обмануть Нику, она понимала, что это лишь защитная реакция. Но не знала, стоит ли пытаться пробить броню. Поэтому она молчала, стоя напротив девочки и предоставив ей возможность самой подумать.
Дашка не уходила. Сначала она ждала Никиного ответа, но не дождалась. Посмотрела с удивлением и даже любопытством. И, внезапно осмелев, принялась глазеть по сторонам, изучая старые афиши, закрывшие обои внахлест, одна на другую, покосилась на липатовскую монстеру, раскидистую, с хищными резными листьями. Тронула пальцем сухой кончик одного из листов, и Ника заметила, что с прошлого раза митенки на ее руках стали еще грязнее.
– Воздух слишком сухой, комп все время работает, сушит. Брызгать надо, а то она загнется у вас, – посоветовала Дашка и озабоченно нахмурилась. Было видно, что ее действительно задевает невнимание к комнатному цветку.
– Хорошо, я прямо сейчас побрызгаю, – пообещала Ника, и Дашка кивнула успокоенно. – Только… пульверизатора-то у меня нет… Надо в костюмерной…
– Не надо.
Без спроса взяв чайник, Дашка плеснула из него в стакан воды, сделала пару больших глотков, еще раз долила и набрала полный рот, так что щеки надулись бочонком. Подступилась к растению и принялась разбрызгивать воду изо рта. «Точь-в-точь моя мама во время субботней глажки…» – Нику охватила щемящая грусть.
Опустошив стакан, Дашка вытерла мокрые губы тыльной стороной ладони. Покосилась на Нику и взяла со стола кошелек, раскрыла его, причем Ника заметила атласную пустоту купюрных отсеков, и вытащила из прозрачного кармашка маленькую фотокарточку.
– Это кто, знаешь?
Ника пригляделась и вздохнула:
– Володя. Светланин сын.
– А, – равнодушно отозвалась Дашка, вставила фотографию на место и небрежно кинула кошелек на столешницу.
– Он умер, – продолжила Ника. – Год назад. Хорошо, что ты принесла… Светлана наверняка расстроилась, что потеряла. Деньги, кошелек – это все так, мелочи, а вот фотография…
– Кому мелочи, а кому и нет.
Деловито сунув руки в карманы, Дашка еще раз осмотрела обстановку. Она имела привычку обкусывать изнутри губу и щеку, отчего лицо ее кривилось, как от нервного тика. Наконец, девочка решилась:
– А… сколько стоит билет на какой-нибудь спектакль тут у вас?
– Я могу выписать тебе контрамарку, если хочешь.
По озадаченному виду Дашки Ника поняла, что та впервые слышит это слово, и пояснила:
– В смысле, могу пропустить тебя и так, бесплатно. Я ведь стою на контроле иногда.
– Не надо мне подачек, – резко отозвалась Дашка и принялась грызть щеку с еще большим остервенением.
Ника почувствовала досаду и попробовала смягчить впечатление:
– Сама видишь, сейчас у нас простой. Трубу прорвало. Так что спектаклей не будет какое-то время. Но ты можешь посидеть на репетициях, я спрошу у Ларисы Юрьевны…
– У той-то? Местной хозяйки? Она не разрешит. Слишком правильная. Таким главное, чтобы все шло по правилам. Ладно, я пойду.
Не прощаясь, она толкнула дверь и вышла в фойе. Ника метнулась к своему окошку и окликнула ее уже у выхода:
– Ты же все равно вернешься, да? Светлана очень обрадуется…
– Ага… А потом догонит и еще раз обрадуется, – зло отозвалась Дашка и ушла, не оборачиваясь.
Ника безнадежно вздохнула и отправилась на поиски Светланы Зиминой.
На сцене шла репетиция. Актерам приходилось говорить громче обычного, чтобы перекричать грохот ремонта, Липатова в первом ряду страдальчески морщилась.
Девушка, привычно огладив глазами стоящего вполоборота к ней Кирилла, скользнула к Светлане и тронула ее за плечо.
– Светлана… Ваш кошелек? Я нашла…
Актриса встрепенулась:
– Она приходила? Ведь приходила, да? Дашка.
Помедлив, Ника кивнула.
– Когда?
– Только что ушла.
Светлана вскочила и выбежала в коридор с явным стремлением пуститься вдогонку. Липатова обернулась. Раздраженно затрясла головой и прикрыла ладонями уши.
– Невозможно! Это невозможно! Все! Перерыв пять минут! – И тоже вышла своей решительной тяжелой походкой, в это мгновение даже борцовской.
Мила Кифаренко спрыгнула со сцены в зал и принялась поправлять прическу в греческом стиле.
– С этими ободками такая морока! А еще в моду вошли, не понимаю – как? Все время на затылок съезжает!
Она нетерпеливо дергала застрявшую шпильку. Паша с готовностью поднялся с кресла:
– Давай помогу…
Мила ссутулилась перед братом, по-детски надувая губы:
– Может, мне череп попался бракованный?
– Самый лучший в мире череп, – тут же отозвался Паша.
– А вот у меня, например, – подала голос Римма с самодовольным видом и легчайшим жестом, рассчитанным на стоящего рядом Кирилла, прикоснулась к завернутым прядям над висками, – все прекрасно держится.
Брат с сестрой проигнорировали эту реплику. Ника воспользовалась возможностью и пытливо, боясь не успеть, посмотрела на Кирилла. Тот проверял крепость одной из металлических конструкций декорации, дергая на себя перекладину. В течение спектакля ей предстояло выдержать не один резкий прыжок актеров. Длинные пальцы Кирилла обхватывали алюминиевую гладкость приваренной трубы, и Ника видела это движение в замедлении, в увеличении, схваченное крупным планом – не столько своими глазами, сколько чувствами. Через его руки она сама ощущала прохладу и глянец металла, диаметр, размер, твердость. И видела, как напрягаются мышцы руки, предплечье, плечо… Кирилл перехватил перекладину поудобнее и повис, покачался, подтянулся. Мускулы рельефно и чувственно проступили на его спине. Жгучая кровь ударила Нике в голову, она не знала, куда деться от стыда своих желаний. И с трудом подавила свои фантазии.
Тем временем вернулась Зимина, и Ника сразу поняла – не догнала. Паша Кифаренко сноровистыми движениями, которые едва ли можно было заподозрить у этого неловкого парня, подплетал сестрины волосы под резинку ободка. Ника прикинула, что он, наверное, еще со школы умеет обращаться с кудрями Милы, а та без него совершенно беспомощна. Ей, помнится, даже не хватает терпения снимать длинные вечерние перчатки как полагается: потянув попеременно за несколько пальцев. Нет, она стаскивает их с руки одним махом, подцепив над локтем и попутно выворачивая наизнанку, точно зная при этом, что стоит протянуть перчатки Паше, и он тут же приведет их в надлежащий вид.
– Постой спокойно, – попросил он с улыбкой.
