Ромашка бережно прикрыла калитку, поклонилась дому и саду. Пошла вдоль забора по Садовой улице, к реке и к дороге на Белокаменск.
Тихий Лес шумел в ее голове, расшатывал разумные мысли.
Манил деянием богатырским.
* * *
Веньку Майкл отыскал у школы.
Тот стоял у футбольных ворот и уныло ковырял гравий кроссовком. Поднял взгляд на Майкла, пожал плечами. Буркнул недовольно:
— Пришел? Ну-ну. Как будем драться, друг берендей? Можно по-простецки, на кулаках. Я позвал Влада к себе в секунданты, уж извини, если сам хотел. Но ты с самим Илайшей в контакте, я советую, секундант что надо.
Майкл остановился, будто запнулся. Ну почему так отстойно все?
— Вень, а зачем нам драться-то?
— В смысле? Дуэль за прекрасную даму! За царевну положено воевать. Даже если она гадская жаба!
Майкл рассердился на глупого Веньку:
— Хорош зря языком трепать! Никакая Машка не жаба. Ну, чмокнула, подумаешь, невидаль! Ты в каком веке живешь, Венедикт? Я ей задачку решил, вот на радостях и расщедрилась.
— Что еще за задачку? — не смог перестроиться Венька.
— Фиг ее знает, географическую. С элементами геометрии. Провести прямую через две точки, такое не всякий сможет.
— Издеваешься?
— Веник, а ты? Ну, я смутился, а как иначе, меня девочки раньше не целовали. Они меня тюфяком дразнили. И колотили скопом!
Венька снял курточку, кинул на землю. Сел, скрестив длинные ноги. Майкл плюхнулся рядом, ткнул его в бок:
— Вень, ты мой друг. Настоящий, первый. Я ни с кем не дружил на Большой земле. И я не буду ни драться, ни ссориться из-за внимания девочки. Тебе нравится Машка? Ну и отлично, я вам мешать не стану. Отойду в сторонку, Древом клянусь! Ты ей тоже нравишься, сама сказала.
— Нее, — расслабился Венька, хихикнул. — Ее идеал — Илайша. А мне качаться нельзя, нарушу параметры тела и сразу свистеть перестану. Нелегка соловьиная доля.
— Мир? — с надеждой вскинулся Майкл.
— Да можно подумать, война была. Я бы тоже не стал мешаться, решать-то Ромашке, как ни свисти. Но прикинул: романтика, свечи. И хорошая драка, как гвоздь программы. Девушкам нравится, когда за них бьются. А ты и тут все испортил, медведь. О, смотри-ка, Владька спешит. Я его выдернул из музыкалки, сорвал генеральную репетицию.
— Это что, к Зеленым Русалиям?
— Сбрендил? — обиделся Влад, торопливо подошедший к друзьям. — Русалии — это девчачий праздник, сами споют и спляшут. А я буду играть на отчетном концерте. Вы, смотрю, уже помирились? Драться не будем? Жаль, я настроился на мордобой.
— Все скучаешь, холодная кровь? — заулыбался Венька. — Лучше катнем в поместье. Отметим окончание года, порыбачим, посидим у костра. Там осина уже отцвела!
Майкл закивал с энтузиазмом. Костерок, котелок, ночевка в палатке! Что еще нужно для классной тусовки? Для укрепления дружбы?
— Не получится, — скуксился Влад. — Мы сегодня в патруле, приказ Старшины. Наказание за вчерашний проступок. Майкла вызывает Гордей. Подписался ты, брат, на вечное рабство. С Гордеем не жди покоя. Без больничных и выходных.
* * *
Ромашка присела на берегу, съела плюшку, сверилась с картой.
— Не садись на пенек, — пропела задумчиво, — а главное, не ешь пирожок.
Напротив, на территории заповедника, намечался взгорок, поросший соснами. Молодняк с нежной хвоей, торчащей в стороны, что иголки ежонка, был порядком примят и побит. Словно кто-то скатился кубарем, прорываясь с высоты напролом. Вон пожухлые ветви, ошпаренные. Ага, а вон котелок в реке, зацепился за илистую корягу.
Здесь она выпрыгнула из Леса. Это не бобриный след, а эльфийский. Эльфы так падают в воду, сдирая траву до самой реки.
Машка огляделась, нашла кустарник с робкими листьями на серых ветвях. На этом берегу реки Тишинки когда-то цвели сады, а теперь редко корявились яблони, старые, ломанные, как здешние судьбы. И ютились по-над самой водой жалкие кустики черной смородины.
Она сорвала листок, растерла в пальцах, понюхала. Русским духом пахнет, подарком лесным, великою силой весенней! Прожевала лист, проглотила. Нарвала веточек, воткнула в косицу. Любой подмоге возрадуйся, путник, прежде чем войти в Тихий Лес!
Все реки текут во Смородину! Несут в себе ее огнь и страх.
Машка ясно услышала вой и стоны всех, упавших с моста каленого в заповедную жаркую реку. Неправые души, неправедные, недостойные возрождения.
Все реки — вода, а вода — это формула. Три ипостаси с научным термином «агрегатное состояние». Там, где есть влага и огнь земной, будет и пар небесный.
Над речкой Тишинкой повисла радуга, засияла в лучах низкого солнца, начавшего сход к закату. Облако пара отражало лучи, играло всеми переливами спектра. В этой красивой зыбкости нужно изменить самую малость. Вместо плюса сотворить минус, убрав ненужное перекрестье!
Радужный пар вдруг отвердел, заискрился колючим инеем. Засверкала трава серебром, стало зябко даже в кошачьей жилетке, ресницы заснежило, забелило.
Машка выдохнуло звонким снегом, засмеялась морозной ясности, прихватившей воды Тишинки. Ломкий лед, что мост над рекой, искрился, заманивал, мигал огоньками. Весна обернулась прозрачной осенью, медно-рыжей, как Майклов кот.
Она подхватила портфель и побежала по реке на тот берег.
Лед хрустел под ее ботинками, словно сочное яблоко. Пах смородиной, мятой, березовым соком. Нес Ромашку над самой водой, над заслонами Стариков, над заговорами бабушки.
* * *
Горыныч встретил Майкла на проходной, придирчиво проверил пропуск. Не забыл дыхнуть перегаром, словно в этом был сказочный ритуал.
Сад при Кунсткамере растянулся в пространстве. В Лоскуте Дома-на-сваях уже отцветали яблони и набирала бутоны сирень. Пахло черемухой, жужжали пчелы, гудела тяжелая авиация в виде бронированных майских жуков.
Здесь Майкла ждал сюрприз. Добрыня выкатил Гордея из Дома, заботливо укрыл его ноги пледом и сдал с рук на руки волонтеру. Коляска была электронная, но Майкл уловил намек, взялся за костяные ручки. Иронично спросил:
— Куда изволите?
— Вокруг Дома, — распорядился Гордей. — Мне полезны прогулки на свежем воздухе.
В затухающем солнечном свете вождь выглядел еще костлявее, что говорится, череп и кости, обтянутые пергаментной кожей. Кощей — он и есть Кощей. Без своих мониторов, отмеченных яблоком, и бесчисленных камер слежения тиран сделался безобидным и немощным, но Майкл не дал себе обмануться. Он помнил, кто перед ним.
— Вот бы тоже сейчас в ночное, — заскрипел довольный Гордей. — Рыбку поудить у Чудилы-Павла, ушицы хлебнуть из котла. Но нельзя. Ни тебе, ни мне. Пора неспокойная, Зеленые Святки, только Свистун мог о них позабыть. Красивый праздник, девушки пляшут, русалки на озерах плетут венки, украшают прически осокой. Разве можно в канун Русалий соваться к чистой воде? Защекочут, на дно утянут, и будут правы в своем недовольстве, потому как сейчас мужиков им не надобно. Дни сестринства и кумовства.
— Понял, — озадачился Майкл. Как мог Венька запамятовать о гуляниях? Ведь как раз о Русалиях вспоминали!
— Ветер у него в голове, — как всегда ответил на мысли Гордей. — И за Моревну биться лишь Венедикт способен. То ли пацан, то ли Старик, по Свистуну не разгадаешь. Ум и сила друг с другом не состыкованы, выражаясь космическим языком. Погоди-ка! Соловей! Послушаем.
Они замерли на месте, перестав скрипеть. Из черемухи донеслись переливы и треньканье. Соловей пел в набухающей ночи, в фиалковом мареве старого сада, работал крохотным горлом, старался, приманивал птичью любовь.
— Как выводит, шельмец, — восхитился Гордей. И добавил без перехода: — Жалоб на тебя, волонтер, иному б до конца дней хватило! Власенька выписала для тебя занятия по защите. Аристарх Серафимович в гневе и в расстроенных нервах, так что с утра езжай в монастырь, закрасишь свои каракули. Тамара ругает, мол, видишь не все, а если так, то какой ты Зрячий?
