— Да я сам не знаю, почему я Зрячий. Просто вижу иногда всякое разное.
— А посмотри-ка на меня, волонтер, — неожиданно приказал Гордей. — Внимательно смотри, подмечай перемены.
Майкл обошел коляску, встал перед ним, скрестил руки, будто сам заслониться хотел от угрозы. Посмотрел так и эдак: старик-инвалид с замашками отца народов. Снова посмотрел — ничего. Опустил руки, пожал плечами, фокус, мол, не удался. И вдруг отшатнулся, увидев суть.
…Гордей стоял, высокий, стройный, в мундире, при орденах. Смотрел из окна на Лубянку, внизу гудели машины, торопились люди по мирским делам. Московский муравейник в закатных лучах, суетливый и многоногий.
— Это ссылка? — спросил Гордей.
— Это знак доверия, — ответил кто-то, Майкл не различал его в полутьме. — Все ваши нити ведут в Затишье, всех похищенных девушек свозили туда. Распутайте дело, Гордей Степанович, и родина вас не забудет.
— Родина забыла всех наших. Не боитесь остаться без следака?
— Полковник Афанасьев, к чему ирония? Получен приказ, исполняйте! Любой ценой закройте портал. Слышите? Любой ценой…
Майкл моргнул, глубоко задышал, возвращаясь в реальность майского сада. Гордей невесело заскрипел, спугнув серого певуна. Соловей от обиды тренькнул фальцетом и улетел на другое дерево, услаждать слух достойных его искусства.
— Так вас сослали, Гордей Степанович?
— Нас всех сослали, здесь нет добровольцев. Мои ноги, Майкл, лишь малая жертва. Вира Тихому Лесу. Знаю, считаешь меня тираном. Думаешь, мне по сердцу слежка? Я следователь, не вертухай. А назначили смотрящим по зоне. Я устал, уж поверь мне на слово. Мне помощь нужна, а не твои выкрутасы. Вот, решил погулять немного, пока снова не упустил весну.
— Ну, — неуклюже приблизился Майкл. — Давайте гулять, товарищ полковник. Хотите, я черемухи наломаю? Дома поставим в вазу…
Уже ночью он оставил Гордея, по-стариковски задремавшего в кресле, сдал Добрыне в опеку, проводил до квартиры, придерживая двери лифта. Хотел уложить Гордея в кровать, но Добров махнул, мол, не нужно, ступай.
Майкл устал, будто километры протопал, будто не спал несколько суток. Был голодный, как шатун по весне. Погулял с инвалидом в парке! Совсем развалился, дурной медведь, срочно в спортзал к Илайше!
Хотя… Завтра ехать на Круг и оттирать монастырскую стену. Надо ж было спалиться по-глупому!
На Садовой улице дежурил Венька.
— Вы что? Все еще в патруле?
Свистун подпрыгнул, а потом заорал:
— Тетя Тань, он нашелся! Сыскалась пропажа!
Майкл отступил на шаг.
— А Ромашка где, негодяй? — настроение Веньки опять изменилось, что ветер перед грозой. Он кинулся к Майклу, схватил за куртку: — Где она, отвечай, предатель? Вы даже следов не оставили!
— Отцепись, — устало отмахнулся Майкл. — Откуда я знаю, куда ее сдуло? Я ж за тобой побежал, как дурак, а Машку на кухне бросил. А после Гордей на шею присел. Гуляли с ним в парке до отупения, я черемухи нанюхался, аж в носу свербит.
Венька прислонился к забору. Рядом нарисовался Влад:
— Гуляли с Гордеем? С чего бы вдруг? Листочки-цветочки, чудесный вечер? Послушаем соловья? Да Гордей природу терпеть не может, ненавидит до нервного тика!
Венька хлопнул себя по лбу:
— Вокруг Дома-на-сваях гуляли, да? Ходили противосолонь?
Майкл задумался, потом отмахнулся:
— Я не помню. Я спать хочу.
Влад и Венька переглянулись, и к Майклу пробилась тревога друзей, потянула за сонное покрывало.
— Три круга противосолонь. Фигасе!
— Интересные шуточки у Гордея. Зачем ему, хотел бы я знать?
Майкл зевал и слушал вполуха. Ждал, когда пропустят к калитке. Он хотел рассольника. А потом в кровать. И не просыпаться сутки, не меньше.
— Тебя не было три дня, берендей, — встряхнул его Влад, чтоб расслышал. — Это же Лоскут, медведь неотесанный! Три оборота вокруг Кунсткамеры!
Они повторяли снова и снова, трясли его, словно грушу осенью. Майкл хлопал глазами и просыпался. Выплескивался в свою реальность, выныривал из глубокого омута старательно наведенной иллюзии.
В Затишье прошло три дня!
Без него провели отчетный концерт. Он пропустил последний экзамен по английскому языку. Он три дня не разыскивал маму.
А еще в Затишье пропала Ромашка! И Майкл знал, куда ее занесло.
А вот знал ли об этом Гордей?
16. Лоскутки
Ромашка сразу нашла лагерь эльфов. Никто его и не пытался скрыть. Вот кострище, вот следы от палатки. Вот зараженные гнилью стволы, заготовленные под дрова.
Только нет ни вещей, ни продуктов, даже мусор собрали с поляны.
В руках у Ромашки был котелок, тот самый, что спас Натариэль. В нем плескалась вода из Тишинки.
Все реки текут во Смородину. В уравнении есть знак равенства. И правая часть великого тождества всегда равнозначна левой.
— Смородина течет во всех реках! — прошептала Ромашка, сунув руку в котел. Окропила водой красную гниль и сырую землю на зараженной поляне.
Гниль вспыхнула пламенем, чадным, смрадным, земля изошла кровавой пеной. Терпко запахло смородиной.
— Мама, мамочка! — услышала Машка. — Спаси меня, родненькая, огради!
Голос зазывал из темного ельника, где-то рядом, рукой подать. Там, за елками, мучилась девушка, заплутавшая в Тихом Лесу.
Ромашка дернулась выручать и камнем застыла на месте, собралась, не повелась на уловки. Не затем пришла, рискуя собой. Не затем брала водицу целебную. Ползла по обрыву, цепляясь за корни. На поклон явилась к Тихому Лесу, чистому, незараженному, каким был испокон заповедник.
Всякий лес праведен от природы, ибо нет в ней ни зла, ни горя. Лишь песня жизни во веки веков.
Вот коврига тебе, брат мой Лес, чьи корни питает та же вода, что и русла рек наполняет. Ломоть хлеба с дружеского стола, отрезанный честной рудой земной. Соль из камня, лосям на радость. Яблоко с той стороны. Возьми, брат мой Лес, подношения, отплати своими дарами.
Осталась у тебя дорогая вещь, ненужная тебе, чужеродная. Вот конфета со слюной владелицы. Вот ее волосы белые. Помнишь девицу, Зеленый брат? Сосны твои вековые помнят? Как смеялась она на полянке и снимала на камеру лесную красу? Коробица была в девичьей руке, пластиковая, электронная, не пригодная ни корням, ни ветвям, ни тварям, на них обитающим. Верни вещицу, брат мой Лес, и вода отплатит, отблагодарит, век не знать твоим корням иссушения!
Ромашка расставила свечи на пне, с заговорами запалила белые волосы, дунула через плечо. Достала коробок спичек, стала жечь одну за другой, бросать в котелок и читать обращение к лесной заповедной нечисти:
— Лес шумит, наводит мрак, он людей пугать мастак. Но огонь и вода мрак разгонят всегда. Что пропало, найдется! И добром обернется!
Свечи зашкворчали, потухли. Ромашка осмотрела их со всех сторон. Воска больше натекло с юга, значит, там и искать пропажу. Она вглядывалась в траву до рези в глазах, до радужных кругов под ресницами. И отыскала в крапиве серебристый пластик, экраном отразивший случайный луч.
Торопливо надела медицинские перчатки, прихваченные в клинике дяди Бори: не доставало еще взять в руки поврежденную гнилью вещь!
Телефон включился сразу, как ждал, как будто лежал в Лесу на зарядке, питаясь энергией смолистой сосны. Машка ввела пароль «Элберет» — это смешное слово подсказала Натариэль.
Вот они, папки и приложения. Вход в интернет? Работает!
Нужно было хватать котелок и бежать, скакать полоумным зайцем с обрыва, но Машка решила на всякий случай вычистить последние записи.
Ох, как медленно, удаляй же!
Сумерки подкрались наемным убийцей.
— Светлый ягель, лунное кружево! Огради, защити, укрой на полянке! — снова услышала Машка крик, тонкий, надрывный, с такой истовой верой, что захотелось упасть на колени. — Ники, брат, отзовись!
