– …Твоя мать!
Голос отца Николая прервал мои размышления.
– Я говорю: где твоя мать?
– Переехала.
– Одна живёшь?
– Ага.
– За чистотой следить надобно. Иначе ещё и не такое заведётся, – он покосился на Плутонию, недобро смотревшую на гостя прищуренными зелёными глазами.
– А зачем здесь тарелка с пшеном?
Я скромно опустила взгляд, – и соврала первое, что пришло в голову:
– Крыса у меня живёт.
– Крыса?! – глаза отца Николая округлились, выражая крайнюю степень удивления. – А кошка что же… её не ест?..
– Нет, они дружат. С детства. Тонька ведь совсем котёночком ко мне пришла, – продолжала врать я, – уже вдохновенно.
– Вот это да, – поразился отец Николай. – Да здесь цирк дрессированных зверей…
Плутония с презрительной миной смотрела на меня, словно всё поняла, – и была оскорблена, что из-за меня её обозвали дрессированным зверем. "Да врёшь ты всё, врёшь!" – как будто хотела сказать она…
Закончив обряд освящения, отец Николай попрощался со мной в прихожей. Уже уходя, он бросил мимолётный взгляд на старый электросчётчик, к которому тянулись ещё более старые, потерявшие свой первозданный цвет провода.
– Проводку здесь сменить надо бы. Так и до пожара недалеко, – отец Николай неодобрительно покачал головой. – А матушку твою я знал, – не к месту добавил он. – Мы с ней вместе на электротехническом учились. И папу твоего, царствие ему небесное, помню. Добрейшей души был человек…
– Как, – удивилась я, – разве после электротехнического факультета можно?..
– Сначала электротехнический, потом семинария. Теперь не старое время, привыкай. Сейчас и такие священники бывают… Кстати, батюшка-то твой как? Давно преставился?
– Да больше года уже прошло.
– Не беспокоит?
Я отрицательно мотнула головой.
– Нет… Даже во сне не приходит. Не знаю, почему, – но ходит всегда один дед, хотя он уже восемь лет назад умер.
– Ну, если придёт, – тогда обращайся, поможем.
Проводив отца Николая, я занялась ликвидацией последствий, вызванных его падением: расставила книги на полках, убрала осколки тарелки, подмела пол, насыпала в железную миску ещё немного пшена из пакета, который опять достала с балкона, и поставила её на старое место, в угол, – из-за досадной случайности я не собиралась отказываться от ритуала.
В десятом часу я завалилась спать, уставшая от приключений, но счастливая: теперь квартира была освящена, и этот кошмар должен был закончиться. Если же визит отца Николая, паче чаяния, не отпугнул бы беспокойного мертвеца, в ход должна была пойти тяжёлая артиллерия в виде Плутонии – специально обученной ведьмы, которая, возможно, только притворяется кошкой… Уже засыпая, я подумала: всё-таки Алинка – добрая душа, раз решила одолжить мне самое дорогое – свою ненаглядную Тонечку…
Тоня тихонько мурлыкала, свернувшись калачиком у меня в ногах; казалось, сейчас она забыла о том, что презирает и ненавидит жалких людишек. В эти минуты она была вполне милой кошкой – домашней и ласковой. Слушая её мурлыканье, я незаметно задремала, а потом…
Меня разбудил дикий крик. Спросонья я не поняла, кто кричал; казалось, тысяча чертей одновременно мучает в аду несчастную грешную душу. Стараясь ни на кого не наступить в темноте, я встала с постели и нащупала на стене выключатель…
Крик раздался снова. Теперь мне было ясно, что кричали одно-единственное слово, да к тому же и на чужом языке. "Маааауууу!" Это слово как нельзя лучше выражало кошачье отчаяние.
Тонька забилась в угол, плотно прижала уши и, дрожа всем телом, громко призывала меня на помощь.
– Тонечка, кисонька, что с тобой? – я старалась говорить ласковым голосом, но у меня это плохо получалось.
– Маауу! – сказала Тонька уже потише, испуганно покосившись на дверь.
Вслед за этим воцарилась тишина, – и в этой тишине я услышала, как с привычным металлическим скрежетом поворачивается в замке ключ… Дед всё-таки вернулся.
Холодный ветер ворвался в комнату, и он появился на пороге, – в своём неизменном сером костюме, запачканном могильной землёй.
– Кошку в дом притащила? – низким голосом прохрипел дед.
Подняв клюку, он размахнулся, целясь в угол, – туда, где, не помня себя от страха, сидело Алинкино ненаглядное сокровище.
Если бы Алинка сейчас была рядом, покойнику пришлось бы плохо. Но в отсутствие хозяйки Тонька могла рассчитывать только на собственные кошачьи силы. Рассудив, что борьба будет неравной, она ловко увернулась от удара, прошмыгнула вдоль стены – и выскочила в дверь, которую дед за собой не закрыл…
…Секунда – и я уже мчалась по лестнице, тщетно надеясь догнать убежавшую кошку. Тонька летела с такой скоростью, что сразу же скрылась из вида, и я могла только догадываться, куда лежит её путь.
На первом этаже я остановилась передохнуть; мне показалось, что впереди мелькнул чёрный хвост, и это обнадёжило меня. Тут-то, возможно, я бы и поймала беглянку, – если бы не пара подгулявших соседей, возвращавшихся с ночной попойки. Проскользнув у них под ногами, Тонька просочилась на улицу, – навстречу ночи и свободе…
Едва не сбив соседей с ног, я выскочила за ней. Словно желая подразнить меня, Тонька отпрыгнула на безопасное расстояние и как ни в чём не бывало уселась у стены, щуря бесстыжие зелёные глаза…
– Тоня, Тонечка! Кис-кис-кис! – ласково позвала я.
Но Плутония, возможно, решила, что мы с дедом – одна шайка-лейка, и, услышав мой голос, бросилась от меня наутёк. Спасение было близко: над её головой маячила четырёхугольная дыра – вход в подвал…
Махнув хвостом, Тонька прыгнула в дыру и исчезла в ней, а я осталась на улице, не зная, как достать сбежавшую кошку: отверстие в стене было слишком маленьким, чтобы туда мог пролезть человек.
– Тоня, Тонечка! Кис-кис-кис!
Ответа не было. Все усилия были тщетны…
Что может быть хуже, чем необходимость достать из подвала сбежавшую кошку, в то время как дома бесчинствует мертвец? В ту минуту мне казалось, что со мной никогда не случится ничего ужаснее. А в случае неудачи утром меня ждала медленная и мучительная смерть: Алинка никогда бы не простила мне потерю своей любимицы.
Но, как это часто бывает в тяжёлые минуты, помощь пришла оттуда, откуда её не ждали. Леонидовна, страдавшая бессонницей, вышла из подъезда, – и увидела меня.
– А ты что тут делаешь?! – удивилась она, – и взглянула на меня так, как будто я была, по меньшей мере, чёртом. – В такой час… И в ночной рубашке… Неужели опять пришёл?!
– Пришёл, – кивнула я. – Но не в этом дело. Кошка у меня сбежала…
– И отец Николай ему не помеха, – Леонидовна всплеснула руками. – Бога он не боится, вот что… В первую же ночь… Вслед за батюшкой в дом пришёл.
– Не боится, – согласилась я. – Обнаглел совсем.
– Хоть бы обождал три дня, как тогда… после заупокойной. Для приличия хотя бы. Так нет… Ну и покойники нынче пошли… не то, что в мои времена…
– Так ведь он – атеист, – заметила я. – С чего бы ему Бога бояться? В ваши-то времена покойники, наверное, верующие были… вот они и боялись. Я с самого начала, когда мы всё это затеяли, не очень-то надеялась, что поможет. Хотелось верить… а теперь ещё хуже будет. Вот притащит в квартиру разной нечисти, гостей позовёт, – и начнётся веселье. Только мне уже всё равно. Меня утром Алинка убьёт. Кошку я её потеряла.
– Это кто – Алинка? Та чёрная, страшная? – спросила Леонидовна, пытаясь нарисовать руками в воздухе Алинкину причёску. – Та девка, на чёрта похожая, что к тебе приходила на днях?
– Ну… в общем, да, она. И вовсе она не страшная… просто у неё стиль такой.
– Такие лохмы крашеные, чёрные, – и не страшная?! – удивилась Леонидовна. – Да ну, не говори… Была бы нормальным человеком – отрезала бы их к чёртовой матери. Стрижку бы ей красивую, модную… или локоны. А то ходит, как чудище болотное, Господи прости…
Чувствуя, что обсуждение Алинкиной внешности может затянуться надолго, я поспешила переменить тему.
– Леонидовна, – спросила я, – у вас дома есть ключ от подвала?
– Нет, конечно. С чего бы ему там быть? Ключ у слесаря. Он в восемь утра на работу придёт. Тогда и достанем кошку твою… она ведь там?
Я кивнула.
– Далеко ещё до восьми?
– Четыре часа. Да ты, небось, замёрзла? Холодно, поди, в ночной рубашке…
– Ничего, я привыкла, – ответила я, как будто всю жизнь только то и делала, что разгуливала по улицам в этой рубашке и тапочках.
– А хочешь, я её из подвала на колбасу выманю? – расщедрилась Леонидовна. – Тогда жди. Сейчас поднимусь наверх, принесу…
То ли колбаса Леонидовны оказалась несвежей, то ли в подвале у Плутонии нашлись более важные дела, – но попытки выманить её закончились провалом. Было двадцать минут девятого, когда слесарь Михалыч, наконец явившийся на работу, спустился в подвал и, смачно матерясь, принялся ловить беглянку.
