Только годы практики позволили мне не измениться в лице, и только едва заметное движение одного глаза, почти непроизвольный тик, проявил это желание. Наиболее близкое, что было у меня к «говорящему признаку», как называют это игроки в покер. Я скрыла его улыбкой, отличной улыбкой. Как правило, мужчин она отвлекает, а мне дает выиграть время, пока я думаю, что сказать.
Все еще улыбаясь, я покачала головой, будто он сказал что-то чертовски забавное. А истинная мысль у меня была такая: «Знает он что-нибудь, или пытается выудить наудачу?»
— Вам весело, Блейк?
— Чуть-чуть, — ответила я.
Он открыл лежащую перед ним папку и стал вынимать оттуда фотографии фрагментов тела, как будто карты сдавал. Когда он закончил покрывать стол ужасающими изображениями, я уже не улыбалась, а смотрела на него сердитыми глазами.
— Вы бы лучше лично посмотрели, Рейборн. Куда сильнее действует.
— Я видел последнее место преступления.
— Рада за вас. Так чего вы хотите?
— Правды хочу.
У меня было почти неодолимое желание ответить: «Тебе ее не выдержать», но эта мысль помогла несколько сбросить гнев. Я посмотрела на него несколько успокоенными глазами:
— Правду — о чем конкретно?
— Есть в Сиэтле тигры-оборотни?
— За то время, что я здесь провела, чашку кофе не успеешь толком выпить. Так что, я думаю, не меня надо спрашивать. У вас тут есть местное противоестественное отделение, там про местных оборотней должны больше моего знать.
— Должны. Но почему-то, куда бы вы ни приезжали, у вас больше знакомых монстров, чем у нас, всех прочих.
Я пожала плечами, не стараясь скрыть, что разговор мне надоедает.
— Может, потому, что я их не считаю монстрами.
Он махнул рукой на фотографии на столе:
— Тот, кто это сотворил, это не человек. Такого человек просто не может сделать.
Я снова пожала плечами:
— Тут не мне судить. Я не судебный медик, и у меня есть друзья среди копов, которые еще не такие жуткие истории рассказывали про людей, накачанных фенциклидином.
— Фенциклидин дает им силы на такое, но еще и приводит в бешенство. Они могут совершать зверские убийства, бывает, но не такое. — Он показал на фотографию. — Точная работа. А фенциклидин точности не дает, он превращает человека в зверя.
Так как это наблюдение мы с Эдуардом включили в свои доклады, я не удивилась, что оно ко мне вернулось.
— Превращает — как превращается оборотень? — спросила я.
— Вы меня поняли.
Я выпрямилась, поскольку пистолет на пояснице слегка врезался в кожу — значит, я слишком ссутулилась. Мне последнее время удавалось спать только часа по три в сутки, а тут еще и смена часовых поясов сказывалась.
— Не уверена, что поняла. Но если вы меня сюда позвали вытряхивать, что я знаю про местных оборотней, так я здесь всего четыре часа. Я умею собирать у жителей информацию насчет места противоестественного преступления, но не настолько быстро. А настолько не умеет никто.
— Кто или что убивает тигров-оборотней?
— Не знаю точно.
— Почему их убивают?
— А как выбирает жертвы любой серийный убийца? Кого он намечает себе?
— Значит, вы знаете, что это «он».
Я вздохнула:
— Если обратиться к статистике, то больше девяноста процентов серийных убийц — мужчины. Так что местоимение «он» вероятностно оправдано, но вы правы — я не знаю, «он» это или нет. Хотя серийные убийцы женщины более склонны действовать ядом, чем пистолетом, и клинок — тоже орудие убийц мужского пола. Кто бы ни убивал жертв, он уверен в своем умении работать клинком, и у него хватает сил закончить работу до того, как оборотень сможет сопротивляться. Такая уверенность в своих физических силах скорее свойственна мужчинам, чем женщинам.
Он посмотрел на меня, и враждебность на его лице едва заметно уменьшилась.
— Это верно.
— Вас, кажется, удивило, что я это знаю.
Рейборн откинулся на спинку кресла, посмотрел на меня снова, на этот раз оценивающе.
— Мне говорили: единственная причина, по которой у вас на счету больше ликвидаций, чем у прочих сотрудников вашего направления, — это что вы с монстрами трахаетесь, и они с вами разговаривают. Может быть, дело не только в этом.
Я посмотрела на него недружелюбно, а потом мне показалось, что дело не стоит хлопот. Подавшись вперед, я сказала ему:
— Вот что, Рейборн, живи я с группой мужчин, с каждым из которых у меня секс, и будь все они людьми, копам бы все равно это не нравилось, и называли бы они меня шлюхой. Но вышло так, что все мои мальчики — вампиры и оборотни, так что прочим копам еще и не нравится мой выбор бойфрендов. Не нравится так не нравится, их дело, я тут ничем помочь не могу. А вот этих убийц я хочу остановить. Больше таких тел видеть не хочу. Хочу домой к своим мальчикам, и чтобы разрезанные тела больше не снились.
Он потер глаза пальцами.
— Это да. Как начнут они во сне являться, жизни не зарадуешься.
— Так что можете мне поверить, Рейборн, у меня очень серьезные мотивы раскрыть эти преступления.
Тут он посмотрел на меня, не скрывая, что тоже устал.
— Что вы хотите домой, я верю, но как доверять маршалу, который трахается с вампиром — мастером своего города?
— Дискриминировать меня за мой выбор любовников — незаконно.
— Да-да, дискриминация на основе расы, религиозных убеждений или непринадлежности к роду человеческому — что-то такое.
— Я знаю, что говорят другие копы: дескать, я соответствующим органом добываю информацию, предоставляя его монстрам. Не могу это отрицать, но утверждение, что секс — мое единственное умение, это чистая зависть.
— Этот как?
— Почти все в противоестественном подразделении — мужчины. Процент женщин ниже, чем в обычном отделе. Мужчины не любят признавать, что их в работе обставляет какая-то пигалица. Им нужно, чтобы я не превосходила их в умении, а единственный способ, которым они могут объяснить мой личный счет ликвидаций, — это сказать себе, что будь они женщинами да прокладывай себе дорогу наверх тем же способом, тогда бы и речи не было об отставании.
— А вы и есть пигалица. Вид у вас хрупкий, как у моей младшей дочери. Я читал ваши дела, знаю, каких тварей вам случалось убивать. Вас вызывали на дела, где предшественники попадали в больницу или в морг. Вы, маршал Форрестер, маршал Конь-В-Яблоках и маршал Джеффрис — ребята, которых вызывают разгребать.
«Отто Джеффрис» был для Олафа тем же, чем «Тед Форрестер» — для Эдуарда. Олаф был пострашнее Эдуарда, потому что в промежутках между заданиями наемника развлекался серийными убийствами. Он пообещал Эдуарду и определенным представителям некоторых правительственных кругов, что на территории Америки этих развлечений не будет. В частности, поэтому он сохранил свою официальную работу инструктора по подготовке в некотором суперсекретном подразделении. Жертвами выбора для него были миниатюрные темноволосые женщины. Сейчас он вроде запал на меня и открытым текстом мне сообщил, что хотел бы заняться со мной нормальным сексом — или хотя бы таким, который не подразумевал мою пытку и убийство. Эдуард хотел бы, чтобы я его поощрила, потому что так близко к нормальным желаниям в отношении женщин Олаф никогда еще не подходил. Но мы оба согласились, что положение подруги серийного убийцы в процессе совместной ликвидации вампиров слишком легко может запустить его инстинкты серийного убийцы в отношении меня самой. Бернардо Конь-В-Яблоках имеет, как и я, только одно имя, настоящее. Никто из нас никогда не зарабатывал себе на жизнь такими суровыми вещами, как Эдуард или Олаф.
— Делаем что можем, — ответила я.
— У них у всех военная биография, спецподразделения. Все они — здоровые внушительные мужики.
— Тед ростом всего пять и восемь, не так чтобы внушительный.
Рейборн улыбнулся:
— Маршал Форрестер кажется выше.
Я тоже улыбнулась:
— Это он умеет.
— Да и вы иногда тоже.
Я вскинула на него глаза:
— Наверное, я спасибо должна сказать?
— А вампиры действительно называют вас «Истребительница»?
Я пожала плечами:
— Клички бывают разные.
— Ответьте просто.
— Ну, я больше их убила, чем любой другой охотник. Когда перебьешь много народу, выжившие начинают смотреть с почтением.
— Не может быть, чтобы ваше умение их убивать соответствовало вашей репутации.
— Почему это?
— Потому что тогда вы бы не были человеком.
Рейборн смотрел на меня испытывающим взглядом.
— В личном деле есть анализ крови.
— У вас в крови, по минимальным подсчетам, пять различных видов ликантропии, что, вообще невозможно. Весь смысл ликантропии в том, что если ее подхватишь, больше не заразишься никогда и ничем.
— Да, я — медицинское чудо.
— Как у вас получается — быть носителем активной ликантропии и не перекидываться?
