Все пожали друг другу руки, только Лайла смотрела на меня вопросительно.
— Рассел был когда-то копом, — сказала я.
Она перевела взгляд с него на меня:
— Был когда-то?
— Пока один бандит не оказался оборотнем и меня не покусал.
Она вытаращила глаза, и снова блеснули непролитые слезы.
— Так вы… — Она осеклась.
— Оборотень, — подсказал он жизнерадостно.
Трое мужчин возле нее напряглись, будто от произнесения вслух это слово стало правдой или вызвало у них чувство опасности. Ребята крупные, привыкли быть крупными и сильными, но вдруг оказалось, что Сократа, который на дюймы ниже и в плечах поуже, надо учитывать. Оборотень — это значит, что ты можешь и не оценить взглядом его физические возможности. Теперь размер — уже не все. Джентльменам по фамилии Карлтон такая ситуация не часто встречается, я думаю. И что-то изменилось в их осанке, и я всмотрелась в их лица. Они рассердились, а младший брат не мог скрыть страха за этой злостью.
— Господи, парни, вы так подобрались, будто Рассел сейчас вот тут на месте перекинется и всех загрызет.
Братья посмотрели на меня несколько озадаченно, но отец даже не изменился в лице, сохраняя злость и хладнокровие.
— Ничего лично к мистеру Джонсу не имею, но он инфицирован фактором, превращающим его в животное.
Я начинала понимать, откуда берутся некоторые проблемы Лайлы. И сказала с улыбкой:
— Мистер Карлтон, можем мы с вами сказать друг другу пару слов в коридоре?
Он посмотрел на Сократа:
— Мне было бы неуютно оставить моих детей в обществе мистера Джонса.
— Мистер Джонс работает со мной. Он приехал помочь в поимке преступника, напавшего на Лайлу.
— Монстр для охоты за монстром, — ответил Уэйд Карлтон.
— Папа, он такой же, как я. Такой же коп, пострадавший на работе. Ты меня тоже считаешь монстром?
Уэйд повернулся в некотором ошеломлении:
— Нет, что ты, детка. О тебе я никогда так не стал бы думать.
— Стал бы. Ты меня даже за руку не берешь.
Он протянул к ней руку — но остановился на полдороге. На его лице отразилось страдание, но заставить себя коснуться собственной дочери он не мог. Тогда Эм, младший брат, взял ее руку в свои, прижал к груди, глядя на отца недобрым взглядом. И глаза у него тоже заблестели.
Роберт, старший, положил руку ей на ногу под простыней — он сидел в изножье кровати. Он ни на кого не смотрел, и глаза у него тоже блеснули, когда он отвернулся.
— Мистер Карлтон, мы с вами должны прямо сейчас побеседовать в коридоре. Рассел будет говорить с Лайлой.
— Я не могу оставить с ним моих мальчиков.
Ну, все. На этом деликатность у меня кончилась.
— Ваших мальчиков. А Лайла уже не ваша девочка? Она не умерла, мистер Карлтон, она просто стала оборотнем. И даже не перекинется до следующего полнолуния. Она осталась вашей дочерью. И вообще кем была, тем и осталась.
— Только не федеральным маршалом. — Это сказала Лайла. Я обернулась к ней, у нее по щеке бежала первая слеза. — Значок у меня отберут.
— Это уже тебе сказали? — спросила я.
Она нахмурила брови.
— Нет. Но я знаю правила.
— Для обычных копов это так, но в противоестественном отделе службы гибкости больше.
— Ты не меняешь облика, Анита, вот почему тебе значок оставили.
— Может быть, но я знаю, что, пока ты не перекидываешься, у тебя никак не могут отобрать значок. Разве что с большим скандалом.
Она посмотрела на меня, и ее младший брат теперь тоже. Роберт свободной рукой вытирал лицо, другой все еще касался сестры. Его слишком обуревали эмоции, чтобы на кого-нибудь смотреть.
— Вы тоже оборотень? — спросил Эм.
— Нет, но я — носитель ликантропии. Так показывают анализы крови. Просто я не перекидываюсь.
— Может ли быть, чтобы Лайла тоже не меняла облика? — спросил Эм.
Я пожала плечами:
— Скорее всего это произойдет, но опасной она может стать не раньше недели полнолуния.
— Этого вы не знаете, — сказал Уэйд.
Я посмотрела на него — хорошо, что у меня здорово отработано умение смотреть на очень высокого собеседника и при этом иметь суровый вид. Я постаралась, чтобы Уэйд увидел в моих глазах гнев, потому что именно гнев он у меня вызывал. У дочки положение ужасное, а он его еще усугубляет. Отцу такое не положено.
— Я это знаю, — ответила я, — потому что уже несколько лет живу с двумя оборотнями.
— Они вас и заразили, — сказал он так, как мог бы про чуму или СПИД.
— Нет, не они. Я получила порезы от одного преступника и одного оборотня, который влез в драку, чтобы меня спасти. А бандит не собирался меня заражать, он хотел меня убить.
Ко мне подошел Сократ, и я заметила, что Уэйд Карлтон слегка дернулся.
— Когда меня ранили, моя сестра отнеслась к этому, как вы. Ни ее, ни моих племянников я уже пять лет не видел. Мама и мы все по ним скучаем.
Уэйд посмотрел на Сократа:
— В смысле — вы скучаете по своим родственникам?
— Нет. Мама меня позвала на первый же День благодарения после того, как это со мной случилось. Сестра, когда меня увидела, собрала детей и уехала, сказала, что ноги ее здесь не будет, пока я тут. Сказала, что я опасен, что я зверь. Мама очень не любит, когда кто-нибудь поливает ее детей, так что я на все праздники — у родных. Я из пятерых старший, и видел всех своих племянников и племянниц с рождения, и на все дни рождения и школьные матчи приезжаю, когда могу выбраться. Сестра перестала приезжать, думая, что я там буду. А потом два года назад ее старший связался с дурной компанией, и я помог его вытащить — бандиты не меньше вас боятся оборотней. Я проследил, чтобы мальчишка исправился, и в последнем семестре он попал в список награжденных и получил футбольную стипендию хорошего колледжа.
Уэйд посмотрел на Сократа, и я этот взгляд не совсем поняла, но явно понял Сократ, потому что он добавил:
— Его отец покрупнее меня, похож скорее на вас и ваших ребят. — Сократ вдруг улыбнулся — счастливой улыбкой на смуглом лице. — Я видел, как он одним ударом прорывал линии защиты.
— Вы играли в футбол?
— В школе. Для команды колледжа у меня ни массы не хватало, ни квалификации, а у Джона — вполне. Он может стать таким, каким был бы его отец, если бы кто-нибудь его вовремя вытащил из банды.
— Вы знали его отца?
Сократ кивнул:
— Мы вместе в школе учились. Потом он попал в банду и подсел на наркотики.
Они смотрели друг на друга, и я постаралась сделаться невидимой — сейчас я совсем была не нужна.
— Я тренирую команду городской школы. Мы много ребят теряем.
— Слишком много, — согласился Сократ.
— Ваш племянник где-то в этих местах играет?
— Нет, в Детройте.
— Как его фамилия?
Сократ ответил.
— Я его знаю, — подал голос Эм. — Мы в футбольном лагере вместе были. Он единственный был там такой большой, как я, и такой быстрый.
— Помню его, — кивнул Уэйд. — В каком он сейчас колледже?
И они заговорили про футбол, будто и не было больше «они и мы» — только мужики и спорт. Никогда в жизни не была так счастлива, услышав, как мужчины обсуждают футбол.
Сократ отвел Уэйд а и Эма немножко в сторону — поговорить о футболе и колледжах. Роберт пересел и взял Лайлу за руку. Я подошла с другой стороны и накрыла ладонью ее руку, лежащую на одеяле. Она даже встрепенулась — мы не так уж близко с ней знакомы.
— Я не буду тебя успокаивать, но я тебе только скажу, что ничего плохого с тобой не случилось. Ты нормальный человек, Лайла.
Она замотала головой, повернула руку, чтобы взяться за мою, и слеза побежала у нее по лицу.
— Неправда. У меня заберут значок.
— Я тебе сказала, что пока еще этого сделать нельзя.
— Потом заберут.
— Может быть, — ответила я. — Вероятно. Не буду тебе врать: если ты сохранишь значок, станешь первым ликантропом, которому это удалось. Но вот сейчас ты — федеральный маршал противоестественного отдела и благодаря своей ликантропии быстро выздоравливаешь. Так ведь?
Она кивнула:
— Меня тут держат, чтобы уговорить поехать в правительственный сейфхауз, где я не буду ни для кого опасна.
— Фигня, не нужен тебе сейфхауз. В этом году их наверняка запретит Верховный суд — в частности, за незаконное содержание под стражей. Ты не опасна для других, Лайла.
Сдавленным голосом она сказала:
— Буду опасна.
Я встряхнула ее руку, заставила ее поглядеть на меня.
— Да, первые месяцы или даже первую пару лет тебе в полнолуние понадобится поддержка стаи, чтобы держать себя в руках. Но это делается для всех новичков.
— Стаи?
— Твоей группы. Ты какого рода оборотень?
— Рода? — Она моргала, все еще плача.
— Какой вид животного?
— Волк. Я — вервольф.
Она это сказала так, будто сама не могла поверить.
