— Волк. Я — вервольф.
Она это сказала так, будто сама не могла поверить.
— Тогда «стая» — точное слово. У разных зверей группы называются по-разному.
— Да, я помню. На курсах говорили.
— Так что у тебя есть фора, раз вы изучали вервольфов.
— Их преступления.
Она снова стала всхлипывать.
Брат погладил ее по руке, и когда она даже не подняла глаз, я сказала:
— Лайла, посмотри на меня. — Она не посмотрела. — Маршал Лайла Карлтон, смотреть на меня!
Может, из-за обращения по званию, но она сделала, как я сказала, и глаза ее полны были страдания и утраты.
Мне пришлось проглотить слюну и сообразить, что у меня тоже слезы близко. Они всегда рядом.
— Ты хочешь поймать преступника, который это с тобой сделал?
Она нахмурила брови, потом кивнула.
Я еще подержала ее за руку, потом отпустила и поглядела строго, как ей было нужно.
— Тогда вставай, одевайся, собирай свое барахло и поехали его ловить, гада.
— Я не…
— Ты получила четыре колотых раны, которые, благодаря ликантропии, уже зажили. Больничные койки — для больных, а ты здоровая. Вставай, мать твою так и этак, одевайся и пошли ловить монстра, который хотел тебя убить!
Она была ошеломлена.
— Выражения, — сказал за моей спиной Карлтон, будто машинально.
Я не стала извиняться. Секунду назад дело было в нем и в Сократе, сейчас главное было — Лайла и я.
— Ты хочешь поймать того типа, который с тобой это сделал?
— Да, — ответила она чуть хрипло.
— Вставай и пошли.
Она смотрела на меня, почти недоумевая, и вдруг на губах у нее появилась тень улыбки.
— Ты всерьез?
— Нет, блин, шучу. Одевайся наконец.
Она улыбнулась до ушей, вдруг и чудом, еще со слезами на щеках. Роберт на той стороне кровати привлек мое внимание, когда одними губами сказал мне «спасибо».
Иногда бывает, что дело не в ловле преступников. Иногда надо просто своему помочь, когда ему плохо. Мне понадобились годы, чтобы понять: второе ну никак не менее важно, чем первое.
Сократ остался с Лайлой — объяснить ей и ее родственникам, что для нее будет значить быть вервольфом. Я поехала, чтобы привезти ей чистую одежду из мотеля. Ники шел за мной, отставая на шаг, и мы уже подходили к выходу из больницы, когда меня кто-то окликнул:
— Анита!
Я знала этот голос.
— Черт побери, — сказала я и обернулась к Олафу.
Он решительно направлялся ко мне, а за ним — вприпрыжку Бернардо. Мало за кем шестифутовому Бернардо пришлось бы поспевать вприпрыжку. Сестры открыто таращились на Бернардо, наслаждаясь зрелищем. А на Олафа только косились украдкой, будто с испугом. Среди этих взглядов были тревожные — очень уж он здоровенный, но были и такие, какие кидает женщина на привлекательного мужчину, хотя не такие откровенные, как на Бернардо. Может быть, сами того не осознавая, они что-то такое в Олафе чуяли. Знай они, какие у него сексуальные предпочтения, — рванули бы отсюда подальше, но Олаф, как и большинство серийных убийц, не казался с виду чудовищем. Излучаемую им хищную энергию он приглушил, направляясь к нам. А на правой руке у него сверкал ярко-синий гипс.
Блин!..
Ники и Лисандро встали от меня по обе стороны, чуть впереди. Это давало нам пространство для маневра, а их выводило на передний край на случай драки. Их работа — меня охранять, но одно дело — прятаться за спиной Эдуарда, а другое — за спинами мужчин вообще. Это могло в глазах Олафа безнадежно поместить меня в раздел девчонок, то есть потенциальных жертв.
И я сделала то, что должна была сделать: вышла вперед. Ники не стал спорить, просто шагнул назад и уступил мне лидерство. Домино заколебался, но когда Ники отступил, мы с ним оказались на одной линии, что вполне годится. Ни за чью спину я не пряталась.
Но Лисандро увидел, как я поступила, и шагнул вперед. И он, и Ники вполне были в себе уверены, им не надо было никому доказывать, что они — настоящие мужчины. Это мне в них обоих нравилось.
А вот в крупном мужике, стоящем перед нами, я сомневалась. Вполне было ожидаемо, что он тоже уверен в себе, но это оказалось не так. И дело не в том, что они оборотни, а он нет. Я стояла и смотрела на него, осознавая, что будь он моим другом, я бы задала ему кое-какие вопросы, но он им не был. Настоящему другу можно доверять, что он тебя не станет похищать, пытать и насиловать, а не станет ли Олаф — я точно не знала. И от мысли с ним дружить меня дрожь пробирала.
Бернардо догнал его и сказал, несколько торопясь:
— Тут в больнице есть еще кто-нибудь?
Он встал так, чтобы видеть нас обоих, но как-то так, чтобы не оказаться точно между нами.
— Мы приезжали к маршалу Карлтон, — ответила я, не сводя глаз с Олафа.
— Которая подхватила ликантропию? — уточнил Бернардо.
— Ага.
Олаф смотрел на меня глубоко посаженными глазами, будто двумя пещерами в лице, где в темной глубине мелькает далекий огонь.
— Как она переживает потерю значка? — спросил Бернардо, и это наводило на мысль, что вопрос ему небезразличен.
Каждый маршал противоестественного отдела жил с мыслью, что он может быть следующим. Когда охотишься на оборотней, это входит в профессиональный риск.
— Формально у нее пока не могут отобрать значок, — ответила я.
Бернардо нахмурился:
— Почти любой маршал отдал бы его сам, как только получил бы подозрительный анализ.
— Но он не был бы обязан.
Бернардо имел в виду другое, но вслух это произнес Олаф:
— Ты ее позвала с нами на охоту.
Голос его был ниже обычного, грудной рокот — словно из-за каких-то эмоций тембр изменился.
— Ага.
Я подавила желание передвинуть руку ближе к оружию. Он ничего не сделал, чтобы меня напугать. Просто стоял и смотрел. Для него этот взгляд был даже не враждебным, просто пристальным.
— Мне не нужна еще одна женщина на этой охоте. Помимо тебя.
— Не тебе выбирать, кто участвует. Ордера принадлежат мне и Эдуарду. Он уже позвал с собой Ньюмэна.
— Мальчику надо учиться, — ответил Олаф. — А девочка станет вервольфом, месяца не пройдет. Ее учить — зря время тратить.
Он был прав — по сути дела.
— Ей это необходимо, Отто. — Я успела вспомнить, что официально он — Отто Джеффрис. Маршал Отто Джеффрис.
— Она будет обузой, — сказал он, глядя мне в глаза, но именно в глаза.
Я не могла бы его обвинить, что он таращится на мою грудь или что-то в этом роде. Я в глаза умею смотреть, и обычно мне это нравится, но во взгляде Олафа что-то было, отчего сейчас казалось, будто у его глаз есть вес, который я держу — просто тем, что стою здесь. Если бы он был вампиром, я бы напустилась на него, считая, что он творит вампирские фокусы, о которых я не слыхала, — но нет, тут другое. Просто его личность. Тяжесть его личности — и нашей растущей общей биографии.
— Может быть. Все равно она с нами.
— Зачем? — спросил он, и я подумала, что вопрос искренний. Честная попытка понять, что я делаю и зачем, так что ответ тоже должен был быть честным.
— Потому что у нее рухнула самооценка, и она считает себя уже монстром. Отец не хочет даже взять ее за руку, как зачумленную.
Я мотнула головой, не пытаясь скрыть злости.
— Что тебе до нее? Она же чужая для тебя.
— Не уверена, что могу тебе объяснить.
— Когда-то я решил бы, что ты хочешь сказать, будто я слишком глуп и не пойму. Теперь я так не думаю.
— Нет, и так я никогда не думала.
— Тогда объясни мне, почему тебе не все равно.
— Потому что полагается помогать друг другу, Отто.
Я развела руками так широко, что даже плечами пожала — дескать, никакого лучшего объяснения не придумаю.
— Если человек ценен на нашей работе, то ты хочешь, чтобы он был здоров и мог тебя поддержать. Это просто здравый смысл. Но эта женщина-маршал бесполезна. Она психологически травмирована, а это замедляет реакцию. И она будет принимать неверные решения.
— Этого ты не знаешь, — возразила я.
Он улыбнулся самодовольно:
— Это я как раз знаю.
— Ты не знаешь Карлтон. И не знаешь, какова она сейчас будет в работе.
— Она женщина. Слабой она будет.
Вдруг оказалось, что мне совершенно не трудно смотреть ему в глаза. От злости многое становится легче сделать.
— Мне напомнить тебе очевидное?
— Если хочешь.
— Тебе не мужчина руку сломал.
Бернардо чуть вдвинулся между нами, заставив нас обоих посмотреть на него.
— Давайте с этим делом за дверь.
— Почему? — спросила я.
Он наклонился так, что его длинные прямые волосы соприкоснулись с моими. Пахнуло дорогим одеколоном — пряным и мускусным, но едва-едва, не слишком, только вблизи ощутимым. Не так, как бывает у мужчин, которые в нем купаются. Как бы ни был хорош одеколон, мужчина, выливающий его на себя в избытке, пахнет мерзко. Бернардо мерзко не пахнул.
