— Рра-умма, ррр-ав! — снова высказалась она, с неодобрением глядя на наконец обратившего на нее внимание Алексея. — Ра-аммау, ау-гав.
— Я тебя задел, да? Прости пожалуйста, — перебирая мягкую, лоснившуюся шерсть, повинился Алексей. — Подожди, Альмочка, я сейчас со стола приберу, — заметив, что дед, отложив ложку, с улыбкой наблюдает за ними, убрал со своих колен тяжелую лапу Алексей. — Дед Михей, подать чего? — попытался встать он на ноги.
— Ррры-ав! — уже злобно рявкнула на него Альма и, ухватив зубами за штаны, дернула вниз.
— Ну чего ты колготишься-то? — усмехнувшись, спросил дед Михей. — Чего тебе не терпится-то? Аль спросить чего хочешь?
— Дед Михей, а ты сильно устал сегодня? — плюхнувшись обратно на стул и с опаской скосив глаза на сердито следившую за ним Альму, спросил мужчина. — Анютку лечить сегодня будешь?
— Ну а как жеть, обязательно полечу, — усмехнулся в седую бороду старик. — Тока ты ведь не потому торопишься, Алёша. Чего спросить-то хочешь?
— А потом, когда полечишь ее, расскажешь, что дальше было? Как ты в тайге-то оказался? И после школы… Так и остался работать на заводе? С Тамарой встретился еще? Женился ты? — виновато глядя на старика, выпалил мужчина. — Ты прости, но мне интересно, что дальше было… И Петр… Женился он на Вере? Или так и растил Костика и бабу Лизу… — споткнулся он на имени, стушевался, попытался исправиться, но, видимо, так и не смог назвать ее Лизаветой, и продолжил: — детей один растил?
— Хм… Любопытный ты, Алёша, какой стал, — хмыкнул старик. — Ну ладно уж, расскажу. Со стола прибери тока.
Недовольно проворчавшая что-то Альма, развернувшись, сильно стукнула Алексея хвостом по ноге и неспеша отправилась на свое место. Не дойдя до лежанки, она растянулась на пути у мужчины, разлегшись поперек небольшой кухоньки. Алексею, пытавшемуся поскорее прибрать со стола, пришлось осторожно переступать через вольготно раскинувшую лапы собаку, которая всем своим видом показывала, что добром она с места не сдвинется.
Не желая ссориться с Альмой, Алексей, терпеливо переступая через нее, споро убрал со стола и помыл посуду, засунул в холодильник остатки борща, прихватил вазочку с любимыми дедом сухарями и плюхнулся на свое место. Схватив свою кружку, торопливо хлебнул чаю и задохнулся, обжегшись.
— Эх, торопыга… — проворчал дед Михей, протягивая руку и касаясь горла Алексея. — И куды спешишь-то? Нешто бегу я от тебя?
— Так Анютка выздоровела почти, уезжать нам скоро… Боюсь, ты рассказать опять не успеешь… Когда еще свидимся, — прикрыв глаза и задрав голову, чтобы дать старику доступ к шее, проговорил Алексей, уже совершенно не чувствовавший жжения. — Дед Михей, а может, ты с нами поедешь? Ну чего тебе в этой тайге сидеть одному? У нас квартира просторная, станешь с нами жить, в тепле, в удобстве. Сам же знаешь — мы не обидим!
— Нет, Алёша, — убирая руку, спокойно произнес старик. — Тут меня схороните, место я укажу. А рассказать успею, не боись, — улыбнулся он.
— Дед Михей, ты чего говоришь-то? — возмутился мужчина. — Чего это ты помирать собрался? Ты это брось! Ты еще сто лет проживешь! Даже думать не смей!
— Да нет, Алёша, столько не живут люди, а я человек. Обычный человек, — усмехнулся в бороду дед. — Дак об чем ты меня спросить-то хотел? — тяжело налегая на стол, сменил старик тему.
— Тамара… Встречался ты с ней еще, после того раза? — выпалил Алексей.
— Да нет, Алёша, больше я ее не беспокоил. Ни к чему то. Нашто жизнь человеку ломать? — задумчиво покачал головой дед Михей. — Да и что я мог ей дать супротив того, что ей дала ее новая семья? Окромя сломанной жизни ничего. Потому и не трогал ее боле. А знать о ней знал. Связь меж нами крепкая была, кровная. Мы ж тогда, над могилой Арсена, кровью обменялись. А крепче кровной нету связи, запомни это, — старый колдун замолчал, уйдя в себя. На его лице отразилась глубочайшая задумчивость и какая-то тоска, непонятная Алексею, а сам он словно постарел лет на двадцать разом.
Алексей сидел не шелохнувшись и не сводя глаз с задумавшегося старика. А тот словно проживал какие-то только ему известные моменты: в его глазах то появлялась невероятная печаль, то, окутавшись добрыми морщинками, они вдруг начинали лучиться безмолвным смехом…
— Да, Алёша… Тома вышла замуж, и прожила долгую и счастливую жизнь. Много у нее было и радостей, и печали случались, но в целом она была счастлива, — вдруг словно очнувшись, тряхнул головой дед Михей. — Вот и правнучку увидеть успела, и даж понянькаться с ней. Да и имя Аннушке она дала. Так что правильно я тогда сделал, что уехал и встреч с ней больше не искал. А Аннушка помнит ее. Только затерлись те воспоминания за ненадобностью, затерялись. А нынче вот вспомнила, — тепло улыбнулся старик. — Я так понимаю, рассказал ты ей про Тамару?
— Рассказал, — кивнул Алексей. — Да ты и сам все знаешь.
Старик, улыбнувшись, кивнул.
— Что еще ты узнать хотел? — спросил он, склонив голову набок и глядя на Алексея ясными, добрыми глазами.
— Про Петра. Сошлись они с Верой? — с интересом потянулся к нему Алексей, протягивая руку вперед.
— Сошлись, — кивнул старик и откинулся на стуле, сложив на груди руки. В глазах его заплясали смешливые искорки. — Вышла Вера за Петра замуж. Сомневалась она сильно — обожглась же уже, и повторения ей не хотелось. А потому однажды, по зиме уж, пришла она ввечеру ко мне.
Дед Михей, вздохнув, накрыл руку Алексея своей.
* * *
Шатавшийся от усталости Мишка ввалился в свою комнату и, рухнув на кровать, устало прикрыл глаза. Опять он переборщил и потратился сильнее допустимого, леча Костика и Лизу. Но, видя, как дети с каждым днем все больше оживают, он с трудом мог остановиться — так хотелось побыстрее вылечить их. Особенно он радовался, видя, как Костик гоняет по комнате купленный ему счастливым до умопомрачения отцом футбольный мяч — Петр уже дважды менял в окне разбитое сыном стекло, но даже слова браного мальчишке не сказал. Мишке иногда казалось, что разнеси Костик всю общагу по кирпичику, и даже тогда он и слова мальчишке не скажет, настолько он был счастлив, что сын встал на ноги.
Лизавета тоже крепла и расцветала на глазах. Взгляд маленькой голубоглазой кокетки все чаще искрился задорной хитринкой, а ее темные кудри, рассыпанные по плечам, с каждым днем все сложнее поддавались расческе, и маленькая лисичка изобретала миллион различных способов, дабы избежать ежедневного расчесывания. И если с отцом это получалось легко и непринужденно — Петр и секунды не мог устоять перед синими глазами приемной дочери, то с Верой у нее этот номер не проходил ни разу.
Полюбившая Лизавету всей душой, Вера тем не менее была непреклонна перед умоляющим взглядом синих глаз, опушенных невероятно длинными и густыми ресницами. Она многое прощала девочке, но за порядком следила строго.
Мишка, вспомнив хитрую мордашку маленькой лисички, улыбнулся, плавно проваливаясь в сон. Синие глаза стали серьезными, недетскими, потемнели, превращаясь в карие, улыбавшаяся мордашка стала серьезной, упрямой… Тамара требовательно и с вызовом смотрела на него, ожидая. Губы ее шевельнулись…
— Миш… Миша… Спишь что ль? — позвала она голосом Веры. — Мииш…
Мишка, почуяв плеснувшее на него ожидание, расстройство и разочарование, распахнул глаза. Над ним маячило расплывавшееся Верино лицо.
— Спишь, что ль? — повторила она, хмурясь. — Чего не разделся-то даже? Может, покормить тебя? Голодный небось? — увидев, что тот открыл глаза, засыпала она парня вопросами.
— Да нет, Вер, — с трудом принимая сидячее положение и растирая лицо ладонями, проговорил парень. — Устал просто. Есть не хочу, Петр накормил. А ты чего? — тряхнув головой, поднял на нее уставшие глаза парень. — Случилось чего?
— Ты к Петру, что ль, ходил? — присаживаясь на придвинутый к кровати стул, спросила она.
— Как всегда, — пожал плечами Мишка. — А чего?
— Да я чего пришла-то… — нервно затеребила фартук Вера. — Петр-то того… замуж меня зовет…
