Сеанс длился около двух часов, а после него еще минут сорок, судя по репликам — заключительное обследование отреставрированного организма.
— Добро пожаловать в новую жизнь, — торжественно объявил голос Щепинского и после невнятных шумов, обозначивших извлечение пациента из рекомбинационной камеры, добавил с тем же фальшивым пафосом: — Зеркало новорожденному!
Далее последовала долгая пауза, завершившаяся задумчивым и отнюдь не восторженным вопросом пациента:
— И сколько же мне теперь лет?
— Шестьдесят два — шестьдесят семь, точнее сказать невозможно. — В отличие от пациента, речь Щепинского каждым звуком выражала умиление.
— Хорошо, что не двадцать два… а то моя же охрана не пустила бы меня в собственный банк.
Затем все разъехались, неспешностью посадки в автомобили предоставив Джефу возможность сделать еще несколько снимков, уже инфракрасной аппаратурой.
Мои цели требовали идентификации технологий Щепинского с соответствующими процедурами «Об щего дела», хотя о полном совпадении не могло быть и речи. Реставрация организмов у Щепинского носила половинчатый, не радикальный характер. Его клиенты, естественно, были людьми весьма состоятельными, но при этом и преклонного возраста. Они не могли позволить себе значительное изменение возраста и внешнего вида, опасаясь за свое социальное положение и репутацию. Омоложение на десять — пятнадцать лет было для них пределом. Проходил-де курс лечения, и все.
На следующий день я узнал от Кобылы, что пациент был одним из богатейших банкиров Москвы. Сколько стоит такой сеанс, Кобыла не знала.
— Это самый серьезный секрет нашей фирмы, — пояснила она, злорадно ухмыльнувшись.
Мне хотелось заполучить рабочую гипнограмму этой рекомбинации. Со слов Кобылы мне было известно, что Щепинский, принося дискеты к началу сеанса, тем не менее непосредственно с них не работал, а переписывал их в память компьютеров, чтобы иметь во время сеанса, на всякий случай, дисководы свободными. По окончании работы соответствующие файлы стирались. Я уже несколько продвинулся в освоении компьютеров и знал, что удаленные файлы можно восстановить, если на их место не записано ничего нового. Поэтому в ближайшее же ночное дежурство нашего человека в «Извращенном действии», Бугая, мы нанесли визит в лабораторию. Компьютерщику потребовалось не более двадцати минут, чтобы вернуть из небытия рабочие программы, перенести их на дискеты и стереть на винчестере снова. Спец по электронике за это же время заменил кассету в видеокамере.
У меня начал возникать, пока еще расплывчатый, план уничтожения «Извращенного действия», не влекущий за собой ни расправы надо мной лично, ни разгрома «Общего дела». Этот план в любом случае требовал досконального знания технологий Щепинского.
На препятствия я натолкнулся там, где их совершенно не ожидал. Предъявив Кроту гипнограммы, запись звукового сопровождения и фрагменты видеозаписи, я задал ему один-единственный и вполне естественный вопрос: его, Крота, эта методика или какая-то иная?
Вместо ожидаемого простого ответа «да» или «нет» он брезгливо покосился на распечатку фонограммы, воспроизводящую обмен репликами между Щепинским и его ассистентками, и устремил взор в окно, на верхушки деревьев. Посидев так с минуту, он как бы с удивлением заметил мое присутствие и, сложив руки на животе, начал крутить левый и правый большие пальцы один вокруг другого:
— Видите ли, глубокоуважаемый Крокодил, ставить вопрос в такой плоскости совершенно неправомерно. Я категорически не согласен. Прежде чем говорить о проблеме взаимосвязанности или тем более взаимопроникновения двух концепций, необходимо выяснить онтологическую основу их возникновения. Нетрудно видеть, что следует начать с тщательного рассмотрения…
Я не стал ни перебивать его, ни выслушивать продолжение речи, а просто сгреб со стола все, что принес, молча удалился и отправился искать Порфирия. Он обнаружился в небольшой комнате — которая могла бы считаться его кабинетом, если бы не была совершенно пустой, — в обществе Амвросия. Не смущаясь присутствием последнего, я изложил Порфирию суть происшедшего, и он, пробурчав Амвросию нечто невнятно-извинительное, проследовал в кабинет Крота. В течение четверти часа я прислушивался к приглушенным тяжелой дверью визгливым интонациям Кротового голоса, пока наружу не вышел Порфирий. Протянув мне мои материалы, он безразлично шамкнул:
— Методика наша.
Он же, Порфирий, установил личность бизнесмена, проходившего у Щепинского процедуру омоложения, — это был московский финансист Костомаров, председатель Торговой палаты. Я нашел данные о нем в памяти моего личного компьютера в подвальном каземате Института. Интересным мне показалось лишь интервью, данное им «Коммерсанту» по возвращении в Москву, — оно позволяло судить о взаимоотношениях Щепинского со своей клиентурой.
РЕПОРТЕР. Ходят слухи, что вы проходили какие-то специальные медицинские процедуры.
КОСТОМАРОВ. Да, подлечился немного. Разве по мне не заметно?
РЕПОРТЕР. Выглядите вы просто замечательно. Но говорят, речь идет не просто о медицине, а о чем-то совершенно особенном, чуть ли не о полном обновлении личности.
КОСТОМАРОВ. Это преувеличение. Просто хорошая медицина. Надеюсь, я не похож на пришельца из космоса?
РЕПОРТЕР. Нисколько. Это частная клиника?
КОСТОМАРОВ. Да. Я предвижу ваш следующий вопрос: адрес. Его я вам не скажу. Они не желают работать в условиях ажиотажного спроса. У них очень узкий круг пациентов.
РЕПОРТЕР. Иными словами, эта клиника — не для богатых и не для очень богатых, а для невообразимо богатых?
КОСТОМАРОВ. В некотором смысле — да.
РЕПОРТЕР. Считаете ли вы, что наступит время, когда такое лечение будет доступно и простым людям?
КОСТОМАРОВ. Я не хотел бы придираться к словам, но ваша терминология вносит путаницу. Правильнее говорить не о богатых или очень богатых, а о тех, кто управляет большими капиталами. Бремя ответственности сильно изнашивает. Так называемые простые люди подобных перегрузок не испытывают и, соответственно, не нуждаются в подобных клиниках.
РЕПОРТЕР. Какие еще подробности вы можете сообщить?
КОСТОМАРОВ. Никаких. Давайте на этом закончим.
Помимо этого интервью в компьютер было введено краткое досье Костомарова, которое для меня никакого интереса не представляло, но зато характеризовало въедливую скрупулезность Порфирия.
После сеанса омоложения финансиста «Извращенное действие» словно погрузилось в спячку. Хотя август был уже на исходе, предосеннее затишье продолжалось. Я чувствовал себя незадачливым рыболовом, сидящим у сонного пруда с удочкой, в который раз задаваясь вопросом: а может, здесь рыба вообще не клюет? Мой поплавок — магнитофон, обслуживающий «жучки», оставался неподвижным три недели, до десятого сентября. Последовал еще один сеанс рекомбинации, вполне аналогичный первому. На этот раз «объектом обработки» был некий высокий чин из Министерства обороны, идентификация личности которого после сеанса заняла у Порфирия более месяца. Разница с предыдущим сеансом была только в деталях, впрочем для меня достаточно значимых. Офицеры связи начали появляться у Щепинского за неделю до сеанса, то в форме, то в штатском, так что у меня скопилась целая коллекция их фотопортретов. Накануне события их люди несколько часов потрошили «Извращенное действие», дабы предотвратить любые возможные злоумышления против любимого генерала, и двое остались в Институте на ночь. Весь следующий день у входа простояли две черные «Волги» и две иномарки — обычные предписания Щепинского в данном случае не имели силы.
Таким образом, я извлек первый урок из этого сеанса: когда речь идет об «особо важных персонах», нечего и думать соваться в лабораторию менее чем за пару дней до появления оной персоны.
Второе наблюдение было более интересным, хотя и несколько комичным. Во время предварительных переговоров, которые мне удалось прослушать урывками, Щепинский, торгуясь с офицерами связи, разливался соловьем, какую персональную, уникальную и, понятное дело, дорогостоящую компьютерную программу он готовит для их генерала. А когда мы, через два дня после сеанса, сунулись в память компьютеров, то обнаружили там все ту же программу, которая работала и в прошлый раз. Она хранилась на дискетах и в сейфе лаборатории, и в кабинете Щепинского и, соответственно, имелась у нас тоже в двух экземплярах. Щепинский бесцеремонно надувал своих вельможных пациентов.
Помогавший мне компьютерщик, который и установил факт совпадения программ, криво усмехнувшись, заметил:
— Если так пойдет дальше, скоро все начальство в стране будет на одно лицо.
Для меня опять наступила пора ожидания. Сеансы оздоровления имущих власть или деньги старцев я, конечно, собирался и дальше фиксировать, для пополнения досье «Извращенного действия», но нужнее всего сейчас было, чтобы наконец заговорили «жучки» из лаборатории «икс».
