— Позвольте мне, мисс Линнакер, прошу вас! — пришел ей на выручку, вскочив из ряда почетных гостей студии, выпятив немалое брюхо, сердитый седой усач хорошо за шестьдесят — бывший мэр Уоррен Свифт. — Я вам сейчас скажу все, что нужно знать по поводу этого Войцеха или как его там!
— Войцеховского! — поправил его кто-то из студии.
— Это ведь бывший сиднейский полицейский, как бы мне не было стыдно сейчас это говорить! И он знает, как работает система! Если он не шарлатан (в чем я очень сомневаюсь!), если ему и впрямь грозит опасность от рук людей из ЧВК, чьи грязные делишки он вытащил на свет Божий — он сам подверг себя риску своим глупым и безответственным поведением! Нет никакой логики в том, что он сбежал с территории Содружества! Если бы он пошел на сотрудничество, если бы дал показания официально, а не в студии какого-то шуточного ток-шоу, то тем самым реально поспособствовал бы проведению расследования. Если, конечно, там и правда есть что расследовать! И обезопасил бы себя! Но нет, он предпочел сдрыснуть! И немудрено! Ему явно есть что скрывать!
— А вот мне все не кажется таким простым, — отозвался из другого ряда Раймонд О’Брайан, почетный ректор Сиднейской полицейской академии, вставая со своего места. — Войцеховский никому верит. И у него есть очень веские основания не верить СБС, учитывая то, что он пережил.
— Или говорит, что пережил! — вставил Свифт неприязненно. — Какая может быть вера к наемнику, наркоману и убийце, запятнавшему честь мундира офицера полиции?!
— Как же вы быстро развесили ярлыки. А я вот, еще один присутствующий в студии полицейский с более чем 30-летним стажем, имеющий не меньше наград, чем вы, не собираюсь выражать свой «стыд» по поводу того, что Димитрис был моим коллегой и учеником. Этот человек добросовестно выполнял свой долг на улицах города, отстаивал честь нашей полиции и нашего города на Олимпиаде. Он не заслуживает таких слов в свой адрес.
— Ага. Ну конечно! Это же ты, Морж, выдавал ему диплом! А теперь защищаешь! — отмахнулся от него Свифт.
— Скажу больше, — не обратив на него внимания, упрямо продолжил Морж. — Не должен быть забытым еще один честный полицейский, чье имя вчера было упомянуто — сержант Бен МакБрайд, которого лично госпожа мэр посмертно представила в офицеры Ордена Австралии, и который оставил после себя безутешную вдову и сына, которые сейчас, возможно, слышат нас. Вчера мы с вами услышали имена его вероятных убийц. Димитрис Войцеховский пытался донести эти имена СБС — но те не захотели его слышать. И после этого вы хотите, чтобы он верил им?
Мей тяжело вздохнула и жестом слегка приглушила звук телеэфира.
— О тебе много говорят, — подытожила она, разливая по чашечкам чай.
— Да, я заметил, — кивнул я.
Я никак не мог решить, с чего лучше начать разговор, который нам, безусловно, предстоял. Так что она мягко повела его вперед первой.
— Со стороны может показаться, что у тебя много друзей, — кивнув в сторону телеэкрана, заметила она. — Но я бы на твоем месте не обольщалась. Как показали последние события, друзья не слишком преуспели в том, чтобы защитить тебя. Или оказались на проверку не друзьями вовсе. Так что твои враги требуют к себе сейчас гораздо большего внимания.
Я вздохнул. Мое положение заслуживало того, чтобы поговорить о нем. Но говорить о нем по душам с человеком, в личности и тем более намерениях которого у меня не было уверенности, не казалось хорошей идеей. Решив, что здесь требуется откровенность, я сделал глоток чая и изрек:
— Мне кажется, есть довольно много вещей, которые стоит прояснить, прежде чем говорить о моих проблемах.
— Ты, безусловно, прав, — не стала спорить она, позволив мне задавать вопросы.
— Для начала — что это вообще за место?
— Это здание торгового представительства Евразийского Союза, в северной части Сент-Этьена. К нему не вполне применимы стандарты дипломатической собственности. Но подписанный договор с администрацией СЭЗ не позволяет никому входить сюда без нашего согласия. Так что я рискнула бы назвать это место самым безопасным для тебя на много тысяч миль вокруг.
— Довольно громкое заявление, — не вполне убежденно хмыкнул я.
— Я далека от того, чтобы обижаться на твое недоверие, Димитрис. В сложившейся ситуации оно более чем естественно. И исправить это может лишь откровенность. К ней я вполне готова.
Я вздохнул.
— Последний раз я слышал о тебе от Джерома в мае 90-ого, — наконец изрек я.
— Знаю.
Я запоздало подумал, что она, как и все, кто видел шоу Барри Гоффмана, знала о моих похождениях на Балканах в 90-ом. Весь Евразийский Союз (а на его территории шоу с недавних пор тоже транслировалось) теперь знал, что я — один из тех самых «оборотней», которые убивали ни в чем не повинных людей и жгли деревни, выдавая себя за евразийских карателей. Сложно даже представить, сколько высших мер наказания мне полагалось за это согласно их законам.
И при этом я здесь, в их представительстве, пью чай?! Это просто не укладывалось в голове. Тяжело вздохнув и заставив себя отодвинуть подальше предубеждения, которые взращивались во мне всю жизнь, я изрек:
— Послушай, Мей. Давай начнем с того, что я не такой уж узколобый идиот, ОК? Учитывая, сколь разными путями шли наши жизни в последние двадцать лет, я прекрасно понимаю, что мы смотрим сейчас на мир под совсем разными углами. И твой взгляд тоже может иметь право на жизнь…
— Ты всегда был человеком с широкими взглядами, Дима, я это хорошо помню, — кивнула она, посмотрев на меня с искренней симпатией. — Мы оба выросли в обществе, находящемся в плену определенных стереотипов. И это не могло не наложить на нас обоих отпечаток. Но желание разобраться в истинной картине мира всегда было в нас сильнее, чем желание закрыться от всего чуждого в своей ракушке. В этом был секрет того, почему я находила с тобой общий язык намного проще, чем, например, с Джерри. Как он, между прочим?
Лишь после того, как она упомянула Джерома, я наконец позволил себе поверить в то, что передо мной — та самая Мей Юнг, с которой мы с детства дружили и сидели за одной партой (после того, правда, как меня рассадили с Джерри), в которую Джерри мальчишкой был по уши влюблен, но переспал с ней именно я.
— Понятия не имею, если честно. Но подозреваю, что не очень.
— Я слышала, что он женился на той девушке из станицы, Катерине, и у них теперь есть ребенок. Это не похоже на того Джерри, которого я знаю. Но я была искренне рада этим новостям.
— Он очень изменился. Но, к сожалению, сохранил способность находить проблемы на свою голову.
Мей (теперь я был уверен, что это именно она) краем губ улыбнулась — и стало ясно, что и она хранит о нашем детстве теплые воспоминания. Мы с ней обменялись долгими и непростыми взглядами, прежде чем она неторопливо начала рассказ:
— Давай я расскажу тебе все с самого начала, чтобы не было путаницы. Это потребует времени, но, я надеюсь, снимет много вопросов, которые ты мог бы захотеть задать.
— Да, наверное, так будет лучше.
— В 76-ом, когда войска ЮНР напали на Генераторное, я поддалась на уговоры Джерри, и мы с парой ребят бежали из селения в казачью станицу. Я оставила своим родителям записку, в которой все, как мне тогда казалось, понятно объяснила. Теперь я понимаю, что эти объяснения, как и сама затея, были сущей подростковой глупостью, а своим родителям я принесла немыслимое горе. Я до сих пор виню себя за каждый седой волосок, который принесло им мое сумасбродство.
— Дядя Ан и тетя Пуонг… м-м-м…. они в порядке? — спросил я осторожно, будучи практически уверенным, что ответ будет отрицательным.
— Да, с ними все хорошо, спасибо, — удивила она меня, и продолжила свою историю: — Джерри наверняка уже поведал тебе свою версию того, что произошло дальше, в финале которой я оказалась изменницей и неблагодарной негодяйкой.
Я сделал неопределенный жест, не желая прямо подтверждать это, но и не отрицая.
— Так что ты можешь продолжить верить этому, либо выслушать еще и мое мнение. Ты прекрасно знаешь, Дима, что я всегда была очень мирным человеком. Я никогда не могла понять, что движет людьми, которые преклоняются перед насилием, чтут силу и жестокость. И мы с тобой часто находили в этом вопросе общий язык. Так вот, я окунулась в место, которое было буквально пронизано культом насилия. Ты бывал в станице, так что мне не нужно описывать тебе, что уровень развития во всех сферах жизни там близок к пещерному. Защита от вредных факторов окружающей среды, контроль за безопасностью пищи и воды, образование, медицина, правосудие, финансовая система — все эти блага цивилизации, которые в Генераторном были нам доступны, там отсутствовали напрочь. Больше того, они там даже не почитались. Словно в глубокой древности, мужчин там воспринимали как воинов и охотников, женщин — как матерей и хранительниц очага. За исключением абсолютно ничем не обоснованного отождествления себя с некогда существующим Украинским государством, а также с некогда почитаемым там казачьим движением, станица не имела вообще никакой культуры. Но даже этот рудимент культуры пошел общине не на пользу, а во вред — ведь он обязывал их ненавидеть лютой ненавистью всех тех, кого, по их канонам, стоило считать «историческими врагами»: россиян, их правопреемников, их союзников, а также тех, кто не достаточно сильно их ненавидит. Сейчас я понимаю, насколько глупой была сама мысль о том, что среди этих людей мы могли найти безопасное убежище. Казаки были чрезвычайно воинственны, и при этом начисто лишены стратегического мышления. Они яростно терроризировали войска ЮНР и тех, кого считали коллаборационистами, до тех пор, пока против них не предприняли карательную акцию. Лидеры ЮНР были так же воинственны и жестоки, как предводители казаков. И их акция была соответствующей.
