— Хартийцы заходят в город, — ворвался в хирургическую испуганный санитар. — Мы уходим!
— Тише, — шикнул хирург, не переставая зашивать рану. — Здесь операция.
— Они сейчас будут здесь, — не переставал паниковать санитар.
— Я давал клятву Гиппократа, — процедил врач.
— Чёрт с тобой, — бросил санитар и скрылся за дверью.
— Вы остаётесь? — безэмоционально спросил хирург Саманту, глядя из под линз.
— Мы должны его спасти, доктор, — уставши ответила девушка, поправляя медицинскую маску.
— Спасём, куда он денется.
Игла продолжала прокалывать кожу и зашивать раны. Кровь не останавливалась. На пациента уже потратили два пакета плазмы и в ход шёл третий. Как только марля ложилась на тело, то тут же становилась красной.
В коридорах послышался нарастающий грохот. За ним несколько выстрелов. Саманта вздрогнула, доктор же даже ухом не повёл, напевая под нос куплет только ему известной песни.
— Отлично! — воскликнул он. — Мы остановили кровь!
Под эти слова в операционную ворвались два солдата Хартии. Один из них ударил Саманту прикладом, от чего та приложилась затылком об стол и потеряла сознание.
— Вы что творите! — взревел хирург. — Здесь операция!
— На выход! — рявкнул солдат, держа ствол автомата напротив доктора.
— Мальчика нужно дооперировать, — взмолился врач.
Недолго думая, солдат достал пистолет и прострелил ребёнку голову, забрызгав содержимым черепной коробки всю комнату. Тоненькое тельце качнулось и окончательно обвисло на хирургическом столе. Глаза доктора налились яростью, он страшно взревел и накинулся на хартийца, после чего получил несколько пуль в живот. Белый халат, покрытый красными пятнами, теперь обагрился кровью его владельца. Врач завалился на пол, перевернув стол с хирургическими инструментами. Он до последнего смотрел на бездыханное тело мальчика, которого так и не смог спасти.
К Саманте вернулось сознание. Через затуманенный взгляд она увидела скальпель, лежавший у её руки. Саманта не успела что-то подумать, как он уже был запрятан в её рукав. Едва успев это сделать, как солдаты Хартии обратили на неё внимание.
— Выноси её, — услышала девушка, прежде чем снова потерять сознание.
Саманта очнулась уже на улице, в окружении солдат Хартии. Со взглядами голодных шакалов и циничными ухмылками, они не сводили с девушки глаз. Саманта, широко раскрыв глаза, смотрела на них, боясь пошевелиться. Будто одно неосторожное движение и вся свора накинется на неё, разрывая на куски.
— Всегда мечтал взять в качестве трофея полячку, — сладко протянул хартиец в офицерской форме, пыхтя трубкой.
— Что-то она не похожа на полячку, — ответил ему один из солдат.
— На что ты мне намекаешь? — недовольно буркнул офицер.
— С подчинёнными нужно делиться, командир. Отдай нам эту кроху. Подними боевой дух солдат, — от этих слов Саманту начало трясти.
«Подходите, — подумала девушка, нащупав остриё скальпеля. — Уйдёте вместе со мной».
— Будет вам ещё. Когда возьмём город, всё население перейдёт под наше распоряжение. Вот тогда и подымем свою мораль.
Солдаты залились хохотом, но смех оборвал тихий хлопок. И ещё один. Офицер и один из солдат упали замертво.
— Сука! — заорал хартиец. — Снайперы!
Из переулка со свистом вылетела ракета и угодила в танк. Из машины начал бить столб огня. Хартийцы рассыпались по улице и начали отстреливаться, напрочь позабыв о своём «трофее». Воспользовавшись суматохой, Саманта набросилась на одного из солдат и засадила скальпель ему прямо в глаз. Кровь била фонтаном, хартиец истошно вопил. А Саманта... она лишь почувствовала долю облегчения, что роли хищника и жертвы так быстро сменились.
Боекомплект танка взорвался, подбрасывая башню высоко над крышами здания. Громкий взрыв оглушил Саманту. Мысли в голове перемешались, она едва могла понять, что вокруг происходит.
Как вдруг она заметила, что к ней кто-то медленно подходил. Взглянув, Саманта увидела перед собой древнего могучего воина, только что прибывшего из дальних набегов на земли Византии. Его кольчуга и шлем переливались в солнечных лучах, на остром топоре высекли множество рун, сапоги почти развалились от сотни пройденных километров. Кудри трепал лёгкий ветерок, щёки облепила короткая бородка, а два зелёных самоцвета... в них читалось самое искренние чувство любви. Даже война и страх не могли помешать этому чувству угаснуть.
Виденье ослабло. Шлем сменился камуфляжной панамкой, кольчуга маскхалатом, огромный топор не менее длинной снайперской винтовкой. Но глаза. Они продолжали гореть тем же чувством.
— Лёша... — прошептала Саманта.
— Тише, — он нежно погладил её по голове и поправил едва не упавшую брошку. — Всё уже кончилось. Теперь ты в безопасности.
Что в тот момент чувствовала Алексей? А что может чувствовать человек, нашедший самое ценное? Только благодарность судьбе, что дала шанс среди кипящего безумия найти и спасти то, чем ты дорожишь и готов не раздумывая отдать свою жизнь.
***
Жители Варшавы отчаянно пытались покинуть город. Удалось это лишь единицам. Обойдя город с севера и юга, наведя переправы через Вислу, армия Хартии перекрыла все выходы из города, тем самым полностью изолировав его от внешнего мира. Конечно колонны беженцев и отступавшие разрозненные части не знали об этом, обрекая себя на гибель.
Солдаты Хартии без предупреждения открывали огонь по всем, особо не вникая кто был сражён их пулей. Консулу Гвину виднее, что выгоднее для государства. Обязанность солдата лишь выполнить задачу, даже если это приказ пристрелить беременную женщину. Если от этого мир станет лучше, да будет так.
Пока голова колонны падала замертво от пулеметных очередей, остальные в панике продолжали бежать прямо в западню. Навсегда останется загадкой вопрос: от чего людей погибло больше? От рук хартийцев или в давке?
В последствии Хартия будет скрывать данный инцидент, навсегда запятнавший её воинскую честь и славу. Солдаты предпочтут забыть этот день, свидетелей будут планомерно уничтожать. Потребуется огромные усилия и тщательное расследование, чтобы доказать причастность Хартии к этому военному преступлению. Одного из первых военных преступлений на этой войне.
***
Оказавшись за укреплёнными стенами крепости, рота Бернарда позволила себе перевести дух. Все, кто ещё был в состоянии вести сопротивление, пробивался сюда. К досаде майора Войцеховского, никого старше капитана он не застал, поэтому решил принять командование остатками восьмой дивизии на себя, до того как к ним придёт помощь.
Спасённых медиков расположили в подвалах крепости. Там уже разворачивали полевой госпиталь и начинали оказывать помощь раненым. Алексея беспокоила контузия Саманты, но он был уверен, что о ней позаботятся. Сейчас же всех командиров вызывали в главный зал на совещание.
— Пошли, Леший, — обратился к нему Бернард. — Ты там тоже пригодишься.
— Как скажешь, Медведь.
Когда-то главный зал служил музеем, где хранилось сотни произведений искусства. Но их давным-давно растащили, так что зал долгое время пустовал, и лишь блестящий позолотой пол напоминал, что это место относилось к чему-то особенному. Только когда Конфедерация начала подготовку армии, Цитадель и её комнаты выделили под нужды армии. Самую большую, под штаб бригады, переформатированный сейчас под штаб восьмой дивизии.
Амбразуры и окна обложили мешками с песком и превратили в огневые точки. Всю комнату заставили оборудованием связи. В центре стоял большой стол с не менее огромной картой города. Возле неё склонился Оскар и его постепенно окружали офицеры и командиры подразделений. Как только дверь захлопнулась и воцарилась относительная тишина, нарушаемая лишь канонадой боя, Войцеховский окинул тяжёлым взглядом людей, смотрящим на него из полутьмы помещения и начал совещание:
— Если я скажу, что это самый позорный день в истории нашей страны, я ничего не скажу. Не мне читать мораль командирам, оставившим своих солдат в самый ответственный момент, но это так. Оперативная ситуация полная дерьмо. За неполные сутки город полностью окружён. У нас пока получается их сдерживать и даже удалось выбить передовые отряды из территории жилых застроек, но начало организованной зачистки лишь вопрос времени. Если уж вы смогли сюда добраться — это о многом говорит. Тем более на этом фоне выглядит немыслимой наглостью и насмешкой со стороны Хартии предложение сдаться. Они предлагают нам трусливую жизнь в плену и я понимаю, что вы ни за что на это не пойдёте. Но прежде чем начать наше дальнейшее сопротивление и тем самым выиграть как можно больше времени остальным войскам на перегруппировку, я хочу услышать от каждого из вас: почему вы здесь и почему вы сражаетесь? Так уж и быть, я начну с себя. Как многим известно — я карьерист. Я воюю за погоны и привилегии. И я прекрасно понимаю, что таких как я в Хартии ждёт только ви́селица. Как-то так. Что на счёт вас?
