Уинстон стал, толпа расступилась и канцлер с гордо поднятой головой вышел из кабинета, оставляя своих коллег в полной растерянности.
Через несколько часов, впервые за последние дни, Уинстон покинул Ставку верховного главнокомандования и уже стоял за трибуной в просторном зале парламента, по причине объявления недоверия канцлеру. Стены с красивой плиткой, огромная люстра, ярко освещавшая помещение, стройные ряды мест для парламентариев, построенных на манер амфитеатра. На балконе журналисты направили объективы камер и нетерпеливо ждали начало речи. Уинстон ещё не знал, что видит здание в таком виде последний раз. Через месяц сюда угодит бомба, убив двадцать три человека.
— Канцлер Свободной Европейской Конфедерации! — торжественно объявил спикер.
— Спасибо, — сказал Уинстон и набрал по больше воздуха. — Сегодня, на шестой день войны, я снова возвращаюсь к вопросу о нашем выживании. Для меня не секрет, что народ Конфедерации полюбил меня за правду. А правда наша такова: несмотря на героическое сопротивление наших солдат, враг продвигается в глубь страны и мы вынуждены встречать их бескрайние орды в одиночку. Любой человек в здравом уме пошёл бы с консулом Гвином на мир, даже если в условиях была полная утрата суверенитета. Многие бы пошли на такое. Если бы не знали, что за собой несёт Хартия, — глаза Уинстона сузились. — Сегодня ночью наши храбрые лётчики спасли из окружения несколько тысяч солдат. То что они рассказали, повергло меня в шок. Массовые убийства гражданских. Изнасилования. Масштабные разрушения и мародёрство. Вот что несут на своих штыках солдаты Хартии. Главная опора власти консула. А значит это несёт и Хартия. Неужели этого хочет правительство для своих народов?
— Нет! — ответили парламентарии.
— Может они хотят, чтобы свободные народы были обращены в рабство и в изнурительном труде обслуживали привилегированный класс, засевший в столице?
— Нет!
— А может вы хотите страшной и мучительной смерти для своих жён и детей?
— Нет!
— Тогда выбор очевиден. Мы будем сражаться, — глаза Уинстона загорелись. — Сражаться столько, сколько потребуется и какова бы не была цена. Будем добиваться преимущества на земле, в воздухе и море. И если консул Гвин думает, что кучка трусливых чиновников, это вся Конфедерация, то он ошибается. Потому что многие лучше умрут, чем будут жить под властью Хартии!
— Да!
— И если уж случиться, что наше государство падёт под натиском тирании, я верю, что остальные светочи свободы, где бы они не были, возьмутся за оружие и освободят порабощённые народы! Ведь свобода всегда одерживала вверх на рабством!
Парламентарии заглушили последние слова Уинстона бурными аплодисментами и провалили голосование за отставку канцлера. Через несколько дней консул Гвин объявит Уинстона Смита своим личным врагом, на что канцлер ответит:
— Я вам не враг. Я ваш приговор.
Справедливость
Несмотря на сопротивление конфедератов, фронт продолжал неумолимо двигаться на запад. Наспех сформированные подразделения и вооружённое чем попало городское ополчение бросались на танковые клинья Хартии и были способны в лучшем случае задержать хартийский каток. Такова была страшная цена за самый ценный ресурс — время. Пока солдаты сдерживали противника на фронте, сотни тысяч граждан в тылу записывались в добровольцы, обучались и формировали свежие резервы. Под тщательным руководством министра экономики Томаса Мольтке, промышленность переходила но военные рельсы. В кратчайшие сроки все заводы были эвакуированы из зон боевых действий и перемещены в Рурскую область, в итоге создав практически равный промышленный комплекс с хартийским Фудурдином. Дети и девушки, пока их отцы и мужья сражались на фронте, в тяжелейших условиях, по двенадцать часов в сутки, совершат подвиг и сровняют военно-промышленный потенциал Конфедерации с Хартией. Формировалось сотни благотворительных и волонтёрских организаций, с целью обеспечения солдат всем необходимым. Но это будет потом и было бы невозможно без героического самопожертвования солдат в первые месяцы войны.
Наступило начало мая. На севере армия Хартии взяла Кёнигсберг и Данциг, в центре, с тяжёлыми боями, вошла в Познань, а на юге по двум направлениям медленно двигалась в сторону Кракова.
В обязанности адъютанта маршала входила инспекция войск. Обязанность нудная и раздражающая любого командира, особенно во время войны, но всё же необходимая. Первая бригада заняла окраины Познани. Во время инспекции с ней никогда не возникало проблем. Как никак в ней служили лучшие из лучших. Каково же было удивление Вильгельма, когда во время смотра гвардейцев, среди солдат с атлетическим телосложением он заметил низкорослого юношу, явно не подходившего под службу в Гвардии. Удивление усиливалось тем, что Вилли его знал.
То, что Тимка попал в Гвардию, действительно было ошибкой. Пухленький мальчик вырос в низенького худощавого паренька, едва умеющего держать автомат в руках. Все понимали, что произошла неурядица, бюрократическая коллизия, халатность в штабе. Тимку обязаны были перевести, но тут началась война. И в какой-то момент гвардейцы стали верить, что Тимка приносит удачу. Всё потому что Гвардия за всю войну не понесла потерь. Гвардейцы стали прикрывать новобранца перед командирами, прощали ему промахи в дисциплине, занимали для него самый тёплый уголок и делились самым вкусным куском хлеба.
Гвардейцы уговорили Вильгельма не переводить Тимку. В принципе Вилли сам понимал, что здесь для паренька самое безопасное место.
Зажигалка никак не хотела высекать искру, но всё же сжалилась и зажгла сигарету. Дым полетел прямо на улицу, туда, где когда-то была стена. От маленького дома осталась только одна целая комната. Вильгельм особо не пытался понять, что вызвало такое разрушение. Это могло быть что угодно: от взрыв пакета сапёров, до танкового снаряда. Голову офицера занимали совсем другие мысли.
Удалось провести встречу с командирами гвардейских отрядов, по совместительству старых друзей Эрвина, и посвятить их в планы переворота. Гвардейцы были шокированы, но, на удивление Вилли, многие согласились, что Хартии нужно прекращать бесконечные войны. Пусть они и не намеревались убивать консула, но что-то нужно было делать. Теперь гвардейцы были готовы поддержать путч. Путч, который никак не мог начаться. Вилли же оставалось вернуться к Эрвину с докладом, а это было той ещё задачей. Ведь сейчас маршал мог быть где угодно.
Размышления Вильгельма прервали шаги. В домик несмело заглянул Тимка.
— Вильгельм, — улыбнулся он. — То есть… Простите. Господин, лейтенант. Вы меня узнали?
— Пригнись, — прошипел Вилли. — И не светись у окна. Сообщили, что в нашем секторе работают Варшавские призраки. Эти ублюдки, как на зло, очень меткие.
Тимка побледнел, пригнулся и добрался до противоположного к Вильгельму углу. Затем перевёл дух.
Варшавскими призраками хартийцы назвали группу снайперов Конфедерации, выживших при битве за Варшаву. Получив ценный боевой опыт, они продолжали убивать захватчиков. Скоро во всей хартийской армии знали кто такие Варшавские призраки. Их начинали бояться, от них мечтали избавиться и хотели взять кого-то в плен, чтобы поквитаться. Но ничего не выходило. Снайперов словно и не было вовсе. Как будто они призраки.
— Господин лейтенант, а вы к нам надолго? — вскоре спросил Тимка. — Вы бы знали как я рад вас снова видеть.
— Тимка, — хмуро зыркнул на него Вильгельм, — тебе лучше держать рот на замке и никому не говорить, что мы знакомы. Если кто-то узнает о нашем прошлом — мы трупы.
— Вы правы. Но пока никто не слышит, можно ведь и поговорить?
— Пару часов у меня есть в запасе. Чёрт с тобой, — Вилли достал портсигар, вытянул оттуда сигарету и протянул Тимке.
— Простите, господин лейтенант, — отмахнулся паренёк. — Я не курю.
— Похвально. Значит протянешь подольше меня. Тогда рассказывай, что стряслось с остальными? Что с Лёхой? Что с его подругой?
