— Обязательно. Это нам еще предстоит в рамках отдельного допроса. С е йчас скажите — вы знаете этого человека?
— Я… я не помню точно, — промямлил он, опустив глаза.
— Давай я напомню! Коэффициент 1.8. Вспомнил, очкарик, свою подопытную крысу?! — наконец не удержался я.
По его бегающим глазам я сразу понял — он меня узнал.
— Помолчите, Войцеховский! — одернул меня следователь.
Махманди начал мямлить:
— Я… м-м-м… простите, я не помню точно, но… Может быть, это был тот самый подопытный, на котором тестировались эффекты от применения повышенной дозы препарата. Я… я… м-м-м… на всякий случай хотел бы сказать, что я… м-м-м… возражал против этого. Путем экспериментов на высших приматах было установлено, что не желательно применять препарат с коэффициентом свыше 1.2. Но доктор Браун посчитал, что это… ну, что это необходимо, и мои возражения… м-м-м… он не принял во внимание…
— Какими были результаты испытаний?
— Н-негативными! — поспешил заверить он, заикаясь. — Д-да, да, очень н-негативными! Все это есть в бумагах. Я лично подписался под итоговым заключением. Было зафиксировано очень много побочных эффектов. Они там все подробно описаны. Мы не рекомендовали этот препарат для серийного производства. Это есть в бумагах!
— Где эти бумаги? У вас сохранились копии?
— Нет. Ничего не сохранилось. По условиям контракта все исследовательские материалы были собственностью заказчика. Там был за этим строгий контроль. Я не имел права ничего для себя скопировать. Послушайте, поверьте мне, я… я понятия не имел, что этот препарат могли в дальнейшем применять…
— Да что ты говоришь, собака лживая?! — воскликнул я. — Да ты тысячам живых людей жизни сломал! Ты это понимаешь, упырь?!
— Прекратите, Войцеховский!
— Где сейчас твой Браун, на которого ты все валишь, скотина?! Где он?! Говори!
— Хватит. Отключайтесь.
* * *
Фрэнк Джакоби, отставной спецназовец, герой войны, автор мемуаров, ныне консультант кинокомпании, снимающей фильмы о войне, а также тренер школьной баскетбольной команды, выглядел обеспокоенным. Не похоже, чтобы он был рад, что его вырвали из его идиллической мирной жизни. Причем на этот раз вовсе не для обсуждения его мемуаров.
Получив неоднократные подтверждения что он вправе давать показания об информации, содержащей государственную тайну, он нехотя подтвердил, внимательно меня рассматривая:
— Его сейчас сложно узнать из-за шрамов, но да, я уверен, что это был он, легионер по имени Сандерс.
— Привет, Фрэнк. Я тоже рад тебя видеть, — кивнул я.
Джакоби ответил мне сдержанным кивком.
— Вы знакомы по операции «Скайшредер»?
— Да. Он был там, участвовал в операции. Вел себя бесстрашно и профессионально. Если бы не он и его сослуживцы, нам пришлось бы туго. Мы бы вряд ли справились с евразийским «Ронином» и вряд ли бы выбрались. Я никогда не упоминал о нем, так как не имел права.
— Вы подтверждаете его показания о тех событиях, с которыми мы вас ознакомили? — спросил полковник Нильсен.
— Да, он говорит правду. Мы вынесли оттуда устройство, которое, как нам сказали, является экспериментальным излучателем, и живого ученого, Пака Луньчжоу. Его передали людям из военной разведки сразу по окончании операции. Больше я о нем ничего не слышал.
— А что вы скажете о ваших участиях в событиях в Новой Москве?
— Я видел его и там. В баре под названием «Высота 4012», за день до начала наступления. Я знал, что «Железный Легион» и другие формирования из ЧВК там присутствуют. Это ни для кого особо не было тайной. В принципе, даже журналисты знали это. Но их просили не включать это в репортажи.
— «Железный Легион» подчинялся командующему Силами специальных операций?
— Я не знаю этого. Я был всего лишь майором. Я знаю, что частники как-то координировались с миротворцами. Но никогда не вникал в то, как это делается.
— Вы знакомы с Самюэлем Окифорой?
— Знаком. Насколько майор может быть знаком с генерал-полковником. Может быть, чуть ближе, учитывая, что я… ну, вы понимаете. Я был довольно известен. Я общался с ним два или три раза наедине.
— Что вы можете о нем сказать?
— Он — боец. Вышел с самых низов. Имеет реальный боевой опыт. Очень жесткий, требовательный и решительный военачальник. Он был не из тех, кто панькается с солдатами и щадит их чувства. Он достигал целей, иногда не считаясь с потерями. Но я не уверен, что человек без этих качеств смог бы успешно руководить Силами специальных операций.
— Настолько тесно он сотрудничал с ЧВК?
— Простите, сэр, но я не хотел бы распространять здесь слухи. Я не знаю этого. Никогда ничего такого от него не слышал.
— И вс ё — таки о каки х слухах вы говорите?
Джакоби явно сделалось неуютно, но он все же собрался с силами и сказал:
— О таких, которые вам может пересказать любой, кто служил в Силах специальных операций. Говорили, что генерал Окифора координирует привлечение спецподразделений ЧВК к различным операциям. Вы ведь знаете, нас называли белым «спецназом», а их — «черным». Ходили слухи, что он руководит обеими. Об этом ходила популярная шутка, не особо смешная — это называли «двойной бухгалтерией». Но у меня нет никаких доказательств, что эти слухи соответствуют действительности.
* * *
Фи Гунвей, бывшая журналистка и диссидентка, участвовала в очной ставке со мной из тюрьмы, где она отбывала свой 10-летний срок. Я поразился тому, какой она была тощей — последствие постоянных протестных голодовок. Судя по непримиримому и неприязненному виду, людям из СБС понадобилось приложить немало усилий, чтобы побудить ее к участию в очной ставке.
— Я рад, что ты решился на это. Питер все-таки в тебе не ошибся, — произнесла она, едва увидев меня.
В ответ на раздраженную реплику следователя, находящегося рядом с ней, она не менее раздраженно ответила:
— Зачем этот цирк с очной ставкой?! Вы сами знаете, что это он, тот самый человек! Я подтверждаю каждое сказанное им слово насчет Питера Коллинза! Я абсолютно убеждена, что Питер был устранен в связи с его планами сделать именно то, что позднее сделал вместо него Димитрис! А результаты осмотра тела были сфальсифицированы…!
— Вас не об этом спрашивали! — это был уже голос подполковника Долотова на моей стороне. — Коллинз знал человека по имени Чхон?
— Я помню, что он говорил о человеке с таким именем. Помню, он говорил, что этот человек был главным в их «Железном Легионе».
— Он говорил, что видел и знал его лично?
— Я не уверена, видел ли Питер его лично. Но его видел Димитрис. А ему я верю.
— Вас спрашивали о словах Питера Коллинза.
— Вот только не надейся, Димитрис, на честное расследование! Тебя посадят ни за что, как и меня, а реальные виновники — останутся на свободе! — плюнув на допрашивающего, заорала она мне.
— Достаточно, — раздраженно вздохнул Долотов.
— Система прогнила на корню. Ее поздно менять изнутри. Только Сопротивление может решить эту проблему. Только революция!.. — продолжала горячиться Гунвей, к которой подошли, чтобы сопроводить назад в камеру.
— Достаточно! — повторил подполковник уже более решительно.
* * *
Постаревший Жермен Петье поправил очки и сосредоточенно уставился на экран.
— Мне сложно поверить в то, что я вижу перед собой своего бывшего ученика, Алекса Сандерса. Если это и он, то он сильно изменился. Простите мою забывчивость. Но за годы педагогической работы через меня прошло много тысяч воспитанников…
— Да прекрасно он меня помнит, — заверил я с усмешкой, обращаясь к следователям: — Видите, как глазки бегают? Ну, давай, расскажи про Чхона, мой не-юный друг!
