— Простите, Симона, а вы точно адвокат? — не удержался я от ехидного вопроса. — По типажу больше похожи на прокурора.
Мой комментарий не особо смутил адвоката. Она вывела на экран какие-то документы.
— Извольте ознакомиться с моей адвокатской лицензией и данными о моей квалификации. У меня больше 20 лет юридического стажа, из которых 16 — в органах прокуратуры, в том числе 7 — на должности специального прокурора I и II ранга.
— А-а-а. Это многое объясняет, — фыркнул я.
— Несмотря на прошлое в правоохранительных органах, теперь я связана присягой адвоката, и исповедую соответствующие принципы. А богатый практический опыт, в том числе и внутри правоохранительной системы, позволяет мне свободно ориентироваться во всех законодательных нюансах…
— В этом я как раз не сомневаюсь, — хмыкнул я.
— Ну вот и отлично! — закруглила тему Миллер.
Я снова хмыкнул. Я прекрасно понимал, что Симона принадлежит к числу оплачиваемых государством адвокатов, главным образом бывших правоохранителей, которых их коллеги по цеху презрительно именовали «ручными» или «тушками». Главной их целью была не реальная защита подсудимого, а выполнение формальностей.
С их стороны не приходилось ждать абсолютизации интересов клиента. Такой адвокат скорее посоветует тебе подписать признание, дабы смягчить ответственность, чем станет ловко манипулировать фактами и подтасовывать доказательства, чтобы любой ценой тебя «отмазать». И уж точно он не станет злоупотреблять режимом адвокатской тайны, дабы предоставлять клиенту маленькие «дополнительные услуги» вроде передачи конфиденциальных сообщений на волю и обратно.
Люди, которым не посчастливилось попасть в вертикаль СБС — ДСП — ОВГТ, как правило, могли рассчитывать лишь на таких «ручных» защитников. Остальные не проходили по различным критериям, из которых наиболее простым было отсутствие допуска к государственной тайне.
— Вы считаете нормальным, что вы выбрали адвоката вместо меня? — спросил я, переводя взгляд с адвоката на следователей и затем на прокурора.
— А у вас есть пожелания? И средства, чтобы оплатить адвоката? — поинтересовалась Миллер политкорректно, но с оттенком иронии.
Я прекрасно понимал, что даже самый лучший адвокат существенно не повлияет на судьбу человека, которого взяла в оборот СБС — никакой реальной состязательности сторон в таких делах не было. Да и кого я мог назвать? Лаура, как и большинство нормальных адвокатов, не прошла бы по критериям соответствия. А даже если бы это было и не так — меньше всего мне хотелось бы, чтобы она вернулась в Содружество, пытаясь стать на мою защиту, и тем самым отдала и себя в лапы СБС.
— Да, есть, — все же сказал я. — Я хотел бы, чтобы моё доверенное лицо на воле выбрало и оплатило мне адвоката.
— Согласно закону, это может сделать от вашего имени лишь член семьи. Насколько мне известно, семьи у вас нет.
— Пусть это сделает председатель правления общественной организации, в которой я состою — Независимый союз отставников — контрактников.
— Такая возможность законом не предусмотрена. Кроме того, насколько мне известно, указанная организация официально прекратила свою деятельность по решению суда.
— Тем не менее, я отказываюсь от предоставленного мне адвоката. Уж лучше я буду защищать себя сам, чем допущу к процессу еще одного прокурора под видом адвоката, и дам вам повод сказать, что вы, мол, соблюли мои права.
— Что ж, хорошо. Уверена, что у вас, как у бывшего правоохранителя, для этого достаточно юридических знаний.
— Как раз нет. Я считаю, что мне нужен нормальный адвокат. Но не ваш ручной. Пусть Лаура Фламини или Сильвестр Торнтон порекомендуют мне любого защитника, и оплатят его, и я подпишу с ним договор.
— Я уже сказала, что закон этого не предусматривает. Вы просто делаете вид, что не понимаете меня, не так ли?
— Я считаю, что вы неправильно толкуете закон. Я буду обжаловать это в суде.
— Закон не предусматривает судебного контроля за следствием в таких делах, как ваше. Все ваши возражения против действий следователей и прокуроров вы сможете заявить, когда предстанете перед трибуналом, если посчитаете, что они повлияют на обоснованность обвинения.
— Ну ясно. Значит, вы можете творить, что хотите, — кивнул я. — Давайте тогда не будем устраивать цирк и делать вид, что мои права тут хоть как-то соблюдаются. Я отказываюсь от вашего адвоката. И считаю, что мне не было гарантировано право на нормальную защиту.
— Послушай, Анна, — страдальчески вздохнув, вступил в разговор Ричард Лоусон. — Давай не будем устраивать по этому поводу дальнейшие прения. На мой взгляд, мистер Войцеховский достаточно ясно сообщил нам, что он отказывается от адвоката. Его право. Позднее он сможет изменить свое решение. А сейчас…
Вздохнув, Миллер посмотрела на адвоката и кивнула:
— Спасибо, мисс Симпсон.
Миг спустя экран с ней погас.
— Ну вот, — произнес я с ухмылкой. — Так все сразу стало честнее и понятнее. Давайте, что там дальше?
Миллер вздохнула, едва сдерживая негодование из-за моего поведения.
— Анна, позвольте мне, — заговорил, наконец поднимая от блокнота умные карие глаза, руководитель следствия, у которого оказался тихий, чуть усталый голос. — Пока без протокола.
— Давайте, Мэдисон.
— Меня зовут генерал-майор Джеффри Мэдисон. Я начальник 4-го Оперативно-следственного управления 2-го Главного управления СБС и руководитель следствия по этому делу. Прежде я не имел возможности лично присутствовать на следственных действиях. Однако я регулярно получал о них подробный отчет. Из этих отчетов я заключил, что Димитрис оказывал активное содействие следствию и был добросовестен во время них. Я прав, Йен?
— В общем-то так, сэр, — кивнул полковник Нильсен. — Мы провели свыше 200 следственных действий с его участием за 30 дней. Если не считать регулярных жалоб на определенные аспекты ведения следствия, то задержанный нам содействовал. Судя по показателям детекторов, он был искренним во время дачи показаний и очных ставок. Определенные неточности в его показаниях, вероятнее всего, объясняются его собственным заблуждением.
— Что ж, — удовлетворенно кивнул Мэдисон. — В таком случае примите мою признательность, Димитрис, за содействие, которое в значительной степени облегчило ведение следствия.
— Всегда пожалуйста, — мрачно ответил я, не купившись на его добросердечность.
— Я также думаю, что… хм-м-м… наш скептицизм относительно недостоверности сведений, которые предоставил Войцеховский в эфире OWN, хоть он на тот момент и был обоснован, на проверку не оправдался.
Мэдисон перевёл вопросительный взгляд на Миллер. Поджав губы, та нехотя выдавила:
— Я не считаю себя обязанной извиняться за свои публичные высказывания. Считаю, что они были вполне корректны. Они оказались положительный эффект, ведь именно после них Войцеховский связался со мной и сообщил о своей явке с повинной. Однако это хорошо, что первоначальная оценка его мотивов оказалась несколько преждевременной…
— Да ладно вам, не заставляйте Миллер извиняться, — прыснул я. — Ей это не дано от природы. Да и в любом случае неискренние извинения недорого стоят.
— Как я уже сказала, я не считаю нужным ни за что извиняться. И уж точно меня никто не может «заставить» это сделать, — едва сдержав раздражение, отчеканила Анна.
Лоусон на экране нетерпеливо дернулся и, не выдержав, встрял:
— Джентльмены, Анна, давайте не будем опускаться до выяснения личных отношений. Мэдисон, давайте дальше по делу!
— Именно так я и собираюсь поступить, Ричард, — ответил тот. — Я лишь посчитал необходимым выразить Димитрису признательность за сотрудничество. Я не вижу необходимости создавать конфронтацию с человеком, добросовестно содействующим в раскрытии преступлений, каков бы ни был его процессуальный статус. Закон — есть закон, как бы строг он ни был. Однако я не склонен переносить парадигму общения «обвинитель — обвиняемый» на все аспекты общения с фигурантами дела. В данной ситуации я воспринимаю Димитриса как союзника следствия, а не противника. И это — то, что я хотел бы донести своими словами.
