Несколько дней назад девушкам на законной основе разрешили служить в армии Конфедерации. Многие солдаты из роты Бернарда шутили, что они по праву первые, кто принял девушку в свои ряды. За каждой шуткой пряталась правда, а за каждой правдой на первый взгляд незаметная грязь. Девушек брали в радистки, санитары, адъютанты. Были случаи, когда они попадали в танковые войска, становились снайперами и даже пилотами. Но какого это было для изголодавшихся по женскому вниманию солдат? Если Саманта была способна себя защитить, то что можно сказать о сотнях хрупких девушек в тылу? Многие боялись. Многие ломались и в итоге становились ППЖ. Походно-полевыми жёнами. Походно-полевая жена находилась под защитой старшего командира, взамен отдавая ему себя. Разрушенные семьи, осуждение со стороны общества, одинокая жизнь после войны — вот что нёс за собой столь отчаянный шаг.
— …и канцлер отказался от эвакуации? — удивился Бернард, общаясь по рации.
— Да, — ответили ему. — Он как будто не понимает, что мы скорей всего не удержим столицу.
— Что будем делать?
— Не знаю. В вашу сторону едет три тактических группы. Это почти полторы тысячи человек. Уходите и соединяйтесь с нами. Попытаемся их удержать.
— В чистом поле? — скептически заметил Бернард.
— А что ты предлагаешь?
— Сколько у них может быть в авангарде солдат?
— Пару сотен… Подожди, ты что удумал?
— Готовьте оборону. Мы выиграем столько времени, сколько сможем.
— Ты сдурел?! Вы там все ляжете!
— Послушай, — спокойно ответил Бернард. — Если они нас пройдут, путь на Берлин будет открыт. Если они займут столицу, значит война проиграна. Значит всё напрасно. Канцлер остался в столице, потому что верит в нас. Так давай докажем ему, что он в нас не ошибался. Окапывайтесь. Мы дадим им бой и отойдём, как только сможем. Конец связи.
— Мы вышлем в ваш сектор беспилотник, — гулко ответили ему. — Конец связи. И оставайтесь в живых.
Бернард глубоко вдохнул свежий воздух и мысленно согласился сам с собой, что обманул командира батальона. Через несколько часов вряд-ли кто-то уцелеет. Бернарду чертовски не хотелось умирать. Но это война и если такова его судьба, то сегодня отличный день, чтобы уйти ярко и гордо.
— Бойцы! — обратился Бернард к роте. — Ребята. Мы прошли с вами трудный и опасный путь. Но наших усилий оказалось недостаточно. Противник рвётся к столице, а мы не в состоянии его остановить. Неужели это конец Конфедерации? Конец свободы и равенства? Я в это не верю. И вы, уверен, тоже. Чтобы наделить смыслом те сотни смертей, что мы видели, хартийцев нужно остановить. Смерть — не самое страшное, что может с нами сейчас случиться. Мы можем трусливо бежать и всю оставшуюся жизнь нас будет съедать изнутри мысль, что мы бросили государство на милость врагу. Слава Конфедерации! Слава нашему храброму канцлеру, что не оставил нас в самый тяжёлый момент!
— Слава! — подхватили остальные солдаты.
***
Правая нога слегка давила на педаль газа, глаза, сузившись, всматривались сквозь смотровую щель, но ничего, кроме кормы другого БТР-а, разглядеть не могли. Внутри было ужасно душно, но люки строго-настрого на территории противника открывать запрещалось. Вскоре, с возросшей в тылу партизанской активностью, это правило будет действовать везде. Позади слышался глухой кашель погрузившихся пехотинцев. Над головой покачивалось несколько безделушек. Среди них был и крошечный лавровый венок, что символизировал герб Хартии. Возле дрожащих стрелок спидометров разместилась цветная фотография грустно глядящей брюнетки. Каждый раз перед началом новой операции фотография заменялась и на каждой свежей девушка становилась всё грустнее и грустнее.
— Твоя совсем стала плохо выглядеть, Ярик, — послышалось сверху от командира, крутящего головой во все стороны и высматривающего в перископе противника. — Не думал уйти в запас? Ты же уже пять лет отслужил.
— Знаешь, — не переставая глядеть в смотровую щель, ответил механик, — перед этой войной особо не хотелось. Но теперь, когда за месяц перед нами взрывают уже третью машину, хочется как можно быстрее отсюда выбраться. Посмотрим. Ничего не хочу загадывать наперёд.
— Вот бы меня такая ждала, — хмыкнул наводчик.
— Если перестанешь шляться по блядям, тогда тоже себе найдёшь.
— Ты сейчас обидел самых прекрасных дам Киевуса, — расхохотался стрелок. — Неужели тебе тоже не хочется после жаркого боя выпустить пар?
— Нет, — кратко ответил Ярослав.
— Да кого ты обманываешь, — не унимался стрелок. — Когда займём Берлин, обязательно закажу тебе шлюшку. Говорят, они не хуже наших. Вот тогда и посмотрим как ты будешь держать себя в руках.
— А дадут ли они нам? — ухмыльнулся механик.
— Ты на что намекаешь?
— У нас прямой приказ при входе в город расстреливать всё что движется. Очередь разрывными в каждый дом, а то потом оттуда летит зажигательная смесь. Не заиграет ли у них патриотизм и не откажут ли нам в услуге?
— Шлюхе всё равно с кем трахаться. Конфедерат, хартиец, атлантец или хайванец. Шлюха есть шлюха и её суть не меняется, какой бы власти она не служила.
— Заткнулись, — шикнул командир, — я что-то видел.
Все стали напряжено вглядываться в приборы наблюдения, но, как на зло, машину заволокло густой пылью.
— Вспышка справа! — взревел командир.
Не успел он это сказать, как в головной БТР прилетела ракета и оттуда вырвался высокий столб огня.
— Убирай это ведро с болтами отсюда! — истерическим голосом кричал командир мехводу. — Назад, назад! — дрожащими руками мехвод переключился на заднюю передачу, вдавил педаль в пол и начал отъезжать от подбитой машины. — Огонь по тем кустам! — продолжал командир. — Давай, давай! — БТР начало шатать от громких и методичных выстрелов. Рубку заполнило пороховыми газами. — Выпускай десант! — на автомате мехвод нажал на кнопку. Задние двери открылись и из недр БТР-а высыпалась перепуганная пехота. — Огонь, пока не скомандую отбой! Отъезжай из этого дыма! Быстрей!
Показалась ещё одна вспышка. Ракета пролетела прямо над башней и врезалась возле колёс, разорвав трансмиссию и нескольких пехотинцев.
— Повреждена трансмиссия! — докладывал мехвод. — Или двигатель! Короче приехали!
— Зараза! — испуганно крикнул наводчик, глядя в прицел. — Беспилотник!
Услышав, что сказал стрелок, глаза командира расширились.
— Сбивай его! — кричал тот.
— Не могу! — с отчаянием в голосе ответили ему. — Он в мёртвой зоне!
— Ай, чёрт, — бросил командир и со всей силы ударил по стальной обшивке. — Выбрасываем дымовые и вылезаем!
Ярослав открыл нижний люк, взял автомат, бросил дымовую гранату и через несколько секунд нырнул за ней. Всё округу заволокло белым дымом. Из белой ваты выбегали и скрывались обратно пехотинцы, стонали раненные, сквозь пелену пробивался яркий свет огня, а запах гари стоял настолько отвратительный, что на миг захотелось вернуться обратно. Мехвод выполз из-под днища БТР-а, полностью вымазавшись в пыль и сажу. В башне выглядывал застывший труп. К своему ужасу Ярослав признал в нём своего командира. В голове зияло алое пулевое отверстие. Снайпер. Не спасла даже дымовая завеса.
Не успел мехвод это осмыслить, как с неба прилетела ещё одна ракета, попав точно в цель. Взрывная волна отбросила Ярослава и тот потерял сознание.
— …бомбовый удар! — раздавалось где-то за границами сознания. — Сровняйте их с землёй! И сбейте эту «люстру», пока она ещё кого-то не взорвала!
Ярослав с трудом открыл глаза. Обзор заволокло липкой плёнкой и он с трудом смог от неё избавиться. Сознание помутилось, мехвод едва понимал где он и что происходит. Одна мысль оставалось ясной: дело Хартии нужно выполнить до конца.
Со всей силы сжав ствол автомата он поднялся и быстро побежал к укрытию. Хартийцы отстреливались из-за остовов подбитой техники. От расплавленной брони ещё отдавало жаром. Командир с кем-то пререкался по рации и будто не замечал, что радиста сразила пуля. Раненый задыхался из-за пробитого лёгкого, пока его вовсе не покинула жизнь.
