Лес изменился. Деревья выправились, обросли хвоей, потянулись ввысь, к пасмурному небу. Склоны невысоких холмов, поросли короткой травой. В какой-то момент Иван замер, прижав приклад к плечу, но вскоре понял свою ошибку. В кустах стояла искусно вырезанная из дерева фигурка невысокого человечка, с окладистой бородой, в забавном колпачке. Метрах в ста по обе стороны обнаружились еще две таких статуэтки. Непонятно откуда они тут взялись, но обращать на них внимание было некогда.
От станции связи остался ржавый короб и несколько поваленных антенных мачт, одна из которых до сих пор стояла, покачиваясь, обросшая лишайником. Слабый ветер уныло посвистывал в натянутых тросах. Крадучись, Иван обошел кунг, посветил внутрь, выдернув из сумрака покрытые пылью тумблеры и верньеры. Пусто и тихо. Из-за спины послышался всхлип.
Раздвинув ветви стволом автомата, парень выбрался на небольшую полянку. Не может этого быть. Окруженный соснами, в нескольких метрах от застывшего юноши стоял маленький одноэтажный домик самого затрапезного вида. Именно из него доносились тихие подвывания. Толкнув скрипучую дверь, Иван вошел внутрь. Одна тесная комната, старый покосившийся стул и девушка, плачущая, закрывающая лицо руками. Всхлипывания неожиданно стихли, незнакомка подняла заплаканное миловидное лицо и смущенно улыбнулась. Поднялась, пошатнувшись, оперлась о спинку, протянула руку. И в эту открытую дружелюбно ладонь, Иван плеснул уксус.
Запахло паленым. Картинка окружающего мира дернулась, сменилась рывком. Пропали крашеные стены, и дом вообще. Вокруг была именно берлога, с покосившимися стенами, грудой вонючего тряпья и разбросанными по полу костями. В двух метрах трясла опаленной лапой уродливая тварь: отдаленно похожая на женщину, неимоверно худая, с обвисшей грудью и торчащими из пасти игольчато острыми черными зубами.
От длинной очереди выпущенной в упор, тварь успела увернуться. Лишь несколько пуль попало в цель, чудовище заверещало и бросилось в атаку. Всем весом врезалось в грудь, вышибло парня на улицу, навалилось сверху. От неимоверной тяжести никак не удавалось вдохнуть. Костлявая лапа ударила по подбородку, срывая противогаз. Отравленный воздух хлынул в легкие, в горле запершило. Морда твари оказалась совсем близко, пасть широко распахнулась, зашевелились зубы, что-то темное потекло по ним, собираясь в крупные капли. Холодные пальцы сжали челюсти, разжимая их. Задыхаясь от отвращения, парень попытался вывернуться, но тварь держала крепко. Капли сорвались в короткий полет, упали в открытый рот, покатились по пищеводу.
Ненависть придала сил, и Ваня сумел-таки отшвырнуть ведьму. Гадина припала на четыре лапы, по черным губам прошелся длинный язык. Хромая на правую сторону, тварь снова кинулась в атаку, но в этот раз Иван был начеку, да и многочисленные раны, значительно подорвали силы противника. Парень отшатнулся в сторону, в упор, от бедра, выпуская очередь. Длинные когти полоснули по боку совершенно неожиданно. Тело словно подрубили, сложили пополам. Краем зрения Ваня видел, как рухнула ведьма на землю, попыталась встать, упершись лапами, но не удержалась и ткнулась мордой в грязь.
«Отрубить ведьме голову!» Иван тяжело зашагал к лежащей твари, отстегивая нож. Пальцы не слушались, и задуманное удалось совершить только с четвертой попытки. Иван рухнул на колени в грязь рядом с распростертым телом и принялся пилить. В глазах периодически темнело, внутри горел огонь. Через несколько минут юноша заставил себя подняться и медленно зашагал прочь, сжимая в кулаке короткие волосы ведьмы.
После третьего падения подняться он не смог. Перекатился на бок, пытаясь найти взглядом деда, но ничего не вышло. Только в нескольких метрах, на месте деревянной фигурки стоял один из пропавших детей. Посиневшая кожа, пустые глаза без зрачков, распухшее лицо. Мальчик был мертв и при этом вкопан по колени в землю. Голова ребенка дернулась, повернулась к Ивану, безжизненные глаза уставились прямо в упор, внимательно, хищно. Мертвые слышат ее. И слушают.
Бояться сил больше не было. Как и думать. Ведьма ли это была, или какой-то мутант, выгнанный из своего логова подступившими кислотными болотами. Может ли вообще существовать на свете такое? Ваня перекатился на спину и посмотрел в низкое небо. Луны не было.
* * *
Зима. Поселение спит. Пятый этаж кирпичного дома. За окном в каком-то замысловатом танце медленно опускаются снежинки. В лесу перекликаются изуродованные радиацией твари. В комнате тепло, даже жарко, поэтому Данька не заворачивается в одеяло, и никак не может уснуть, ворочается. На соседней кровати посапывает сестренка. Данил вздохнул. Старший брат Иван вместе с дедом Сашей пропал в окрестных лесах шесть месяцев назад и с тех пор о них ничего не слышно. Мальчик перевернулся на другой бок и закрыл глаза.
В оконное стекло что-то тихонько стукнуло. Потом еще раз. Данька подскочил, уставился на улицу, и с трудом сдержал крик. За двойным стеклом виделось такое знакомое, хоть и очень бледное и худое лицо. В поле зрения появилась кисть и поманила ребенка к себе. Мальчик подошел ближе, долго возился с щеколдами и, наконец, распахнул створку. В комнату ворвалась стужа, Ксюша зашевелилась, но не проснулась.
— Вань, ты?
— Я, Даня. За тобой пришел, — голос сухой, как осенние листья, но в то же время ласковый, зовущий. — Пойдем со мной.
— Куда? Там же зима. Подожди, оденусь. А что я там увижу? — Вопросы сыпались из мальчика один за другим.
— Можешь не одеваться, не замерзнешь. — Худая рука легла на подоконник. Показался обтянутый кожей костяк обнаженного торса. — Ты теперь никогда не замерзнешь. И видеть будешь многое.
Когда утром рано поседевшая женщина зашла в детскую, Данькина кровать была пуста.
Виктор Тарапата
«Осколки битых роз»
Аплодисменты, обволакивающие своею волною все окружающее пространство, свет софитов и красная ковровая дорожка. Чествование героя, приветствие спасителя. То, что этот человек сделал для людей метро трудно описать словами. Много их, слов, тогда было сказано. «Вы — наш герой!», — кричали со всех сторон. А он просто шел в боевой экипировке, бронежилете, тяжелых сапогах, каске и защитной маске. И хоть нижняя часть его лица была скрыта, он улыбался так, что все чувствовали его улыбку. Это был он — тот самый легендарный сталкер Зубов.
«Товарищ Зубов! Вы совершили подвиг для всего народа метро! Как нам вас отблагодарить?», — спрашивали его. А он, тяжело вздохнув, ничего не отвечал и только улыбался.
«Сталкер Зубов! Сталкер Зубов!», — доносился детский голос, — «Можно я пожму вам руку?». Сталкер кивал и протягивал свою сильную большую руку, в которой утопала маленькая детская ладошка. Он был примером для подрастающего поколения. Все, кто хоть раз видел его вживую, становились в будущем сталкерами.
Да и не только дети и подростки. На той станции, где звучала фамилия Зубов и фраза «Он здесь», менялись все. Он был новым Богом, к которому люди обращались в самые тяжелые минуты, и за которого молились денно и нощно. И не забывали люди о нем даже тогда, когда было им хорошо, когда тягости и невзгоды не касались дома их.
Он не требовал оплаты, не просил он подаяний. Он все делал сам. И люди сами же несли ему еду, оружие, патроны, давали тепло и ночлег. Всяк отец и мать, с которыми общался Зубов, сватали ему своих дочерей, многие из которых были красивее ясного неба. На что сталкер улыбался своею таинственной улыбкою, гладил родителей по плечу и, поклонившись до земли, уходил.
Но все изменилось, когда он нашел для всех людей, прятавшихся под землей, путь назад. Путь на поверхность. Когда придумал он, как всем вернуться к нормальной жизни. И вот тогда люди забыли обо всем, и для них стал существовать только лишь один Зубов. Непобедимый, умнейший и красивейший сталкер.
И тогда же люди решили устроить для него праздник. И шел он по ковровой дорожке, и осыпали люди его лепестками роз, а он шагал по ним своею тяжелой поступью, и все так же улыбался, как все эти годы.
«Сынок», — вышла к нему бабушка, — «Спасибо тебе, родненький». Вложила старушка свою хиленькую ручку в его массивную и оставила в ней маленький-маленький пирожочек с крысиным мясом. «Скушай, сталкер, сама испекла, и все только благодаря тебе», — сказала бабушка и растворилась в толпе.
Зубов снял маску и откусил пирожок. Насколько был он вкусен, ни словами сказать, ни пером написать. И каждый раз, когда откусывал сталкер его, люди усиливали рукоплескания и, казалось, свет становился ярче. И розы все летели и ласкали Зубова своим бархатом.
«Речь! Речь! Речь!», — начала скандировать толпа. «Речь! Речь! Речь!».
Сталкер снял маску, набрал воздуха и…
Не смог ничего сказать.
«…аша-аша-ша…», — послышалось далекое эхо.
