Вышел карлик с листом А4 и писклявым голосом зачитал приговор:
— Согласно третьему закону «Кодекса Гвина» все проявления мародёрства и воровства караются смертью. Приговор вводится в исполнение немедленно и обжалованию неподлежит!
— Обжалованию?! — заорал висельник. — Мы на вас двенадцать часов горбатимся, а еды получаем с Гулькин нос! И после этого вы удивляетесь, что мы воруем?!
Его крики заглушил свист и смех. Выбили табуретку, но тут верёвка порвалась. И на следующей раз тоже. После каждого падения казнённый истерически смеялся. Этот смех до сих пор продолжал приследовать Вильгельма. В конце концов толпа добилась своего и преступник понёс наказание. Вилли очень старался не смотреть на него. И всё же лицо с разявленным ртом и закатившимся глазами отпечаталось в памяти. В недрах тёмной дыры отсутствовало половина зубов.
***
— Зачем? — спросил себя Вильгельм.
— Всему виной воспитание, — ответил ему Лёша. — Родители сами не знают, как себя повести в той или иной ситуации, а тут ещё нужно всё объяснять детям. Вот поэтому и получаются либо кровожадные засранцы, либо запуганные до чёртиков люди. А теперь, когда сорвали стоп-кран, всё это вылилось в перестрелки, казни без суда и следствия, массовые грабежи и изнасилования. Анархия — мать порядка… — он скривил губы.
— Лёха, это сидит в каждом из нас. Только почему-то мы можем это сдерживать в себе, а они нет. Воспитание дело, конечно, важное, но что-то тут должно быть ещё. Почему, например, я парень, восемь лет не видевшей своей матери и не помнивший как она выглядит, не иду сносить из Калашникова головы?
— Думаю, тут ещё зависит от того, что для человека правильно и неправильно. Тем головорезам кто-то внушил, что повесить бедолагу или застрелить девушку очень хороший поступок.
— Лёша, я готов отправить на тот свет несколько человек хоть сейчас, если они будут угрожать вашей безопасности. Но зачем убивать просто так?
— А они не просто так, — Алексей сделал затяжку. — Они ради веселья.
— Животные, — сплюнул Вильгельм.
— Согласен. Главное — не забывать зачем мы снабжаем Ад новыми грешниками. Так нас хотя бы не будет мучить совесть.
— Ради ребят?
— Да, — Лёша выдохнул дым. — Ради нас и ребят.
Пот, кровь и слёзы
Алиса надевала хирургические перчатки. Саманта, взяв с придвинутого стола шприц, вводила морфин пациенту. В комнате горела только одна лампа, освещая кровать Анны. Саму же Аню укрыли одеялом, сделав в ткани разрез в том месте, где будет проводиться операция. Также над кроватью прикрепили круглое зеркальце, наклонив его таким образом, чтобы лежащая могла руководить процессом.
Все молчали, лишь изредка поглядывая друг на друга. Казалось, что одно неосторожно брошенное слово способно погасить вновь обретённую надежду на спасение.
— Девочки… — простонала Анна. — Ещё не поздно… отказаться от этой авантюры.
— Анька, заткнись, — шикнула Алиса закрывая облик марлевой маской. — Давай отмашку начинать, пока я храбрая.
— Ты у меня всегда храбрая, — улыбка причинила ей новую порцию боли. — Хорошо. Я готова… бери маркер и… начинай делать пометки.
Черный маркер вымазал бледную кожу, оставляя на ней маленькие чёрточки.
— Ниже, — корректировала её Анна, — вот так. Теперь… выше. И ещё несколько. Всё… стоп. Должно хватить… теперь… протри спиртом.
— Вата и пинцет, — обратилась Алиса к Саманте. Та почти моментально выполнила команду.
Влажная ватка, втиснутая в пинцет, выполнила свою работу.
— Теперь… теперь самое весёлое. Давай Алиса… режь меня. Режь и не жалей, — сказала твёрдо Анна.
— Скальпель, — голос Алисы слегка дрогнул.
В руке Саманты блеснуло лезвие. Девочка никак не могла унять мелкую дрожь.
— Ты уверена, — спросила Алиса, взяв хирургический нож, — что ничего не чувствуешь?
— Да, — в мыслях Анна уже сто раз пожалела. — Начинай…
Инструмент легко вонзился в кожу, словно в масло. Алиса собралась с духом и повела по пунктирной линии. В результате образовалась небольшая щель из которой быстро начала вытекать кровь.
— Тампон и вату, — холоднокровно сказала рыжая.
Остановив кровь, она продолжила:
— Зажим.
— Ты хорошо… и без меня… справляешься, — похвалила её Анна, — не бойся, если что я подкорректирую.
Алиса с помощью зажима раздвинула окровавленные стенки отверстия. В её недрах показалась розоватая плёнка.
— Что дальше? — спросила она не скрывая омерзения.
— Это второй слой... будет ещё... третий. Ну ты помнишь... тут оно легко разрежется... и хирургическими ножницами.
— Ножницы.
Разрезав второй слой, кровь остановить оказалось труднее. Несколько капель попало на белоснежную ткань маски.
— Алиса… — прошептал Анна.
— Да? — она обеспокоено взглянула на девушку.
— Говорю тебе в том случае… если я отключусь… когда ты вскроешь… этот слой… твоя задача найти… возле нижней правой части… кишечника… небольшой отросток. Он похож… на дождевого червяка. Отрезай его… по самое основание, затем… зашивай. Для удобства… можешь… легонько вытянуть кишки наружу…
— Чего? — рыжая опешила. — Мне ещё в твоих кишках рыться?
— Я не… заставляю, но так будет… намного проще.
— На что я подписалась… — Алиса вздохнула. — Саманта. Выполняй мои команды быстро и четко. И не вздумай сюда заглядывать.
Она лишь кивнула.
Зашумели ножницы. Снова хлынула кровь. Останавливая её, Алиса начала искать искомый отросток.
— Анька, ну от тебя и несёт, — Алиса сморщилась.
— Ну прости… я вас там не ждала.
— Вижу! Вот он засранец. Как надулся! Ещё немного и лопнул бы.
Она с отвращением взяла двумя пальцами толстую кишку и вытянула её бежевый конец из щели.
— Ножницы!
Саманта споткнулась.
— Ножницы, бляха муха!
Получив нужный инструмент, Алиса отрезала вздувшиеся аппендикс. Из кишки полился липкий гной. Много липкого гноя.
— Анька, дряни дохрена выливается, что делать?!
Аня лежала с закрытыми веками.
— Анька!
— Не дашь спокойно… полежать… гной? Выдавливай его… только смотри, чтобы… чтобы в рану не попал… — она тяжело дышала.
Саманта подала ёмкость. Алиса принялась надавливать кишку. Из неё тёмной струёй вытекала бурда. Сосуд заполнился на половину, но гной не планировал заканчиваться.
Стоял кошмарный запах. Пот потоком катился со лба Алисы. Карие глаза широко раскрылись. Её руки дрожали. Она старалась не думать о том, что сейчас происходит, иначе нервы и желудок не выдержали бы.
— Анька, — она готова была расплакаться, — он не кончается! Что делать?! Почему его так у тебя много?!
— Чёрт… — она сжала зубы, — это плохо… если его слишком много… попало в кишечник… это плохо… Алиса… всё хватит… ты молодец… зашивай…
— Игла! — взревела она. Саманта аж подпрыгнула от её крика.
Через пять минут рыжая оставляла последний шов. Рана закрылась. Кровь прекратила течь.
Алиса рухнула прямо на пол, уткнувшись лицом в матрас.
— М-м-м… — простонала Анна, — как же больно…
Алиса подняла голову.
— Чем? — устало спросила рыжая. — Чем нам тебе помочь?
— Морфин… Да… Вколите мне… морфин… — её начинало трясти.
Саманта вколола Ане дозу обезболивающего. Алиса держала свою подругу за руку, пытаясь успокоить.
— Алиса… — Анна посмотрела на неё.
— Что, Анька?!
— Письмо… письмо под… подушкой…
— Что за письмо?!
— Ты поймёшь… — она ласково улыбнулась, но в следующий момент скривилась от боли. — Папа… папочка… я хочу… домой… как же я… устала… я… так… уста…
Аня замолчала, не договорив последнее слово. По её бледной щеке стекала слеза, а изумрудные глаза перестали реагировать на свет.
***
«Друзья. Дорогие мои друзья.
Простите меня, пожалуйста. Я очень сильно подвела вас тем, что не смогла выжить. Но это не означает, что вы должны опустить руки. Я уверена, вы сможете выкарабкаться и ещё будете рассказывать пережитое своим потомкам. Как же страшно умирать… Нет, такое писать нельзя, а то ещё заплачу. Не хочу, чтобы меня запомнили такой.
