К дневнику были приложены несколько фотографий и видеозаписей. На одном из фото были изображены родители в июне 56-го.
Катя Шевченко была очень милой в 21 год, хотя выглядела старше своего возраста. Недлинные русые волосы, аккуратно сплетенные в хвост. Нежные, но резкие и волевые черты лица, очень живые и выразительные глаза. Несмотря на хрупкое сложение, было в маме что-то такое, что не позволяло принять ее за неженку. Наверное, это взгляд, в котором пряталась тень перенесенных страданий и, может быть, читалось предостережение: эта девушка готова защищать то, что ей дорого. Любой ценой.
Сейчас мама совсем не похожа на себя тогдашнюю: добрая, спокойная, уравновешенная, никогда не повышает на людей голос. Ее милая улыбка и приятный бархатный голос обладают чудодейственным свойством вселять в людские сердца покой. Когда кто-то произносит ей похвалы и комплименты (а слышать их ей доводится очень часто), мама искренне смущается и скромно отводит взор прочь. Но сквозь всю ее мягкость, женственность и превосходные манеры, если приглядеться, можно разглядеть тот самый огонек, который горел в ее глазах пятнадцать лет назад.
Володя Войцеховский в свои 25 был удивительно тощ, хотя и жилист. Бледное лицо тогда обрамляли густые каштановые кудри, которых я уже практически не застал. Впалые щеки тогда уже были покрыты колючей щетиной. В умных глазах читалось выражение уверенности в себе и своих действиях. Уже тогда в перенесенных испытаниях закалился отцовский характер.
Образованный интеллектуал, воспитанный в гуманистических традициях, папа отличался неподдельным человеколюбием, большой совестностью и непреодолимым желанием творить добро. Сложись жизнь иначе, он мог бы стать педиатром или учителем в младших классах. Жесткость в его характере напоминала шрам, появившийся на теле вследствие травмы. Шрам не был безобразным, он скорее украшал папу, добавлял завершающий штрих в его харизматичный портрет. Но мама однажды призналась мне, что ей жаль видеть этот шрам и она вспоминает папу таким, каким он был до войны.
Незаурядное мужество, которым наделила папу природа, умноженное на опыт непростых решений, сложных ситуаций, трудных поступков, держащееся на платформе из твердых принципов, трансформировалась в прочный стержень. Стержень этот не только держал вместе целостную отцовскую натуру, но и собирал вокруг себя других людей.
Мои родители — незаурядные люди. Они и есть настоящие герои, достойные того, чтобы им поставили памятник. И хоть так считают все дети, я твердо убежден — с моим мамой и папой не сравнится никто…
Глава 3
Очередные летние каникулы миновали незаметно и вот уже через три дня мне предстояло пойти в седьмой класс. Школьники, в большинстве своем вернувшиеся в Генераторное или даже из него не выезжавшие, наслаждались последними днями блаженного безделья и летнего тепла. Воздух прогревался этими августовскими днями до 15–18 градусов тепла, что позволяло счастливым людям ходить по улицам в одних легких курточках или джемперах.
Родители, занятые своими делами и довольные тем, как плодотворно я провел лето, в конце каникул оставили меня совсем без внимания, так что на эти дни я оказался целиком и полностью во власти Джерома и придумываемых им проказ.
В этот раз, несмотря на мои попытки изобрести более невинные способы времяпровождения, мы — я, Джером, Ярик Литвинюк и Боря Коваль — пробрались на территорию технических сооружений. Для этого пришлось воспользоваться обнаруженной Джеромом (и, как я подозреваю, сделанной не без его участия) дырой в сетчатом заборе. Неуклюжий Боря зацепился за сетку и долго барахтался в ней под заливистый смех Джерома с Яриком. Признаться, я и сам не смог сдержать улыбку, но затем все же сжалился над Борей и помог ему выпутаться.
— Спасибо! — сгорая, как обычно, от стыда, пролепетал Боря, отирая свои штаны от пыли.
— Ну что, если наконец все пролезли, давайте пошевеливаться! — с видом бравого командира Джером махнул рукой, призывая всех за собой. — И не шумите. Застукают нас тут — плохо будет!
Джером был в своей стихии. В свои двенадцать он остался почти таким же мелким и кучерявым, каким был в одиннадцать, но самоуверенной бесшабашности в нем еще прибавилось. В затасканном, великоватом на нем папином жилете цвета хаки с нагрудными карманами поверх домотканого шерстяного реглана, потертых джинсах, грязных кроссовках и с закинутым за плечи рюкзаком он смотрелся заправским искателем приключений. Даже говорил он с какой-то нарочитой бравурой, будто герой не слишком кассового боевика.
— Веди! — серьезно ответил я, сдержав улыбку, которую вызвало у меня позерство друга.
Минут пять мы осторожно пробирались по задворкам одноэтажных складских помещений, мимо жестяных навесов, под которыми хранились тяжелые грузовые контейнеры и пирамиды тяжелых деревянных ящиков. Несколько раз до нас доносился злобный лай сторожевых собак, но, к счастью, они сидели на цепи.
— Э-э-э… Дима! — плетущийся рядом со мной Боря решил завязать разговор. — Я… э-э-э… это… смотрел твой блог летом… все видяшки посмотрел…
— Ну еще бы. Ты же в него влюблен! — обернувшись к нам, прыснул Ярик. — Давай же, Борька, признайся ему наконец!
— Иди ты, Ярик! — рассердился Боря, смущенно захлопав глазами. — Ну тебя с твоими приколами! Так я, это… видел, ты побывал на той ферме… ну, помнишь, про которую папа как-то рассказывал…
— Да, это было круто! — припомнил я. — Что за город Окленд — уму непостижимо! Миллионы людей живут и работают на крохотном клочке пространства, застроенном высоченными небоскребами. Сотни озоногенераторов работают, чтобы насытить газом гигантский озоновый купол — второй по величине в мире после сиднейского. Люди ездят по городу на скоростных электропоездах — и подземных, и надземных, которые проезжают от станции до станции всего за пару секунд. А для того, чтобы совершить путешествие в соседний мегаполис — Веллингтон, достаточно сесть на экспресс, который через сверхскоростной вакуумный тоннель пронесет тебя на расстояние 649 километров всего за сорок минут…
— Вау! — только и смог протянуть Боря, хотя он уже знал все это из моего видеоблога.
Мне было непросто втиснуть в несколько десятиминутных видео все свои впечатления от четырех дней пребывания в новозеландском мегаполисе. Его масштабы и бешеный ритм бурлящей там жизни заставляют чувствовать себя крохотной букашкой.
В Генераторном мы привыкли постоянно жить в тени Апокалипсиса, а в Окленде течение жизни осталось совсем как в старину, будто занятым своими делами горожанам нет никакого дела до наступившего конца света.
«Им просто повезло», — помню, рассказала мне папа, когда я поделился с ним своими наблюдениями. — «Страны Австралии и Океании не были активно вовлечены в Третью мировую войну и меньше всего пострадали от ее последствий. В результате некогда наименее населенная на планете часть света стала новым центром западной цивилизации…».
— Как ты вообще попал туда? — переспросил Боря. — Я слышал, туда туристов не очень-то пускают…
— Да, в Новую Зеландию сейчас сложно получить визу, у них там какие-то проблемы с эмигрантами. Но у меня проблем не было. Я приехал с папой, он там учувствовал в ежегодной дипломатической конференции Содружества Наций…
— Тсс! — прервал меня Джером, остановившись. — Заканчивай свои россказни, Димка! Пора надевать наушники, а то вам ушки так пощекочет, что мало не покажется!
И впрямь, шум здесь был таким, что Джерому приходилось кричать, чтобы мы его услышали.
— Куда лезем-то? — спросил Ярик деловито.
— А вон туда! — Джером указал пальцем в сторону энергетической подстанции, разукрашенной со всех сторон предостерегающими знаками «Высокое напряжение». — Там с крыши видон потрясный!!
— Издеваешься?! Током еще долбанет! — запротестовал я.
— Не сцы в компот, грека! Там ток внутри только, а на крыше ниче нет! Я там сто раз бывал! Давайте!
Покачав головой, поражаясь, что в очередной раз позволил втянуть себя в опасную авантюру, я достал из кармана мягкие защитные наушники и прикрыл уши.
