Вечером на привале вышли на связь с основным отрядом, которым руководил капитан Петков. Узнали, что наш отвлекающий маневр сработал успешно. Основной отряд практически без потерь преодолел окружение и движется к румынской границе. Договорились, что группа Стойкова, зависимо от обстоятельств, попробует воссоединиться с основным отрядом или продолжит путь отдельно. Со вторым отвлекающим отрядом связи не было. Может быть, мы так никогда и не узнаем, что произошло с этими сорока людьми.
[…]
29 мая. Второй день наша маленькая группа продвигается по болгарским степям. Ведем себя очень осторожно, чтобы не попасть в неприятности. Населенные пункты и крупные магистрали обходим стороной, обыскиваем лишь небольшие фермы, выселки и одиночные постройки. Кое-где нашли съестные припасы, раз натолкнулись на пару охотничьих дробовиков.
Кроме пятерых погибших при прорыве окружения, есть еще потери. Один человек стал случайной жертвой спятившего затворника, палящего во всех приближающихся со своего хутора. Как назло, никто не смог вспомнить, как зовут беднягу! Мужик лет за тридцать, невысокий, рыжий, с угреватым лицом. Так и похоронили его в безымянной могиле. Катя почему-то сильно разрыдалась. Ей, конечно, жаль было беднягу, которого она вместе с докторшей-эмчээсницей до последнего пыталась спасти после попадания пули в живот. Но плакала она не о нем, не только о нем. Она плакала о всех, кто погиб — миллионах, миллиардах людей, в числе которых, скорее всего, две ее родных сестры, и ее родители, и мои… В это до сих пор невозможно поверить. Нет, мои родители живы. Я это знаю!
[…]
30 мая. Стойков принял решение пойти на риск и заглянуть на встретившуюся на пути теплоэлектростанцию, где он надеялся разжиться чем-то полезным. На подходах мы столкнулись с небольшой шайкой мародеров, но разошлись по-хорошему. Обменяли немного съестного и чистой воды на пару противогазов и дозиметр. На прощание мародеры отсоветовали идти на станцию, заверив, что там все давно обчищено.
Вечером увидели вдалеке вертолет и пустили сигнальную ракету, но он все равно пролетел мимо.
[…]
3 июня. Вчера поменял в комме батарею. Глупо, конечно, тратить заряд на этот дурацкий дневник. У меня всего две батареи — «родная» и та которую я нашел в разоренном магазине под Одессой, еще перед переправой. Когда кончится эта — комм впору будет засунуть в рюкзак и забыть о нем.
Дорога начинает всерьез утомлять. Приходится жестко экономить продовольствие и воду. Люди в пути встречаются нередко, но зачастую обходят нас стороной. Пора бы привыкнуть: в новой реальности, в которой мы живем, люди опасаются и сторонятся друг друга. Немногие, кто все-таки решился на контакт, обменялись с нами информацией и наблюдениями. От этих бесед стало лишь хуже.
Людьми владеет мрачное отчаяние. Небо покрыто беспросветным облаком пепла и поговаривают, что эта «ядерно-вулканическая зима» продлится много лет. Несмотря на июнь месяц, мы в куртках и бушлатах ежимся от собачьего холода, ночью до минус пяти по Цельсию. Предрекают скорые заморозки до минус сорока. Пожилые земледельцы, оставшиеся в своих домах, горестно рыдают над засохшими садами и огородами и причитают, что земли вряд ли дадут всходы в ближайшие годы, а значит человечество ждет неминуемое вымирание от голода. Немногие ухитрившиеся войти в Интернет или имеющие радиоприемники наперебой мусолят невероятные слухи о России, Китае и Содружестве. Прочие все больше говорят о местных болгарских новостях. Поговаривают, что американская военная база невдалеке от Тервела уцелела, но тамошний командир объявил полную изоляцию и приказал расстреливать из пулеметов всех, кто приближается к ним ближе трехсот метров. Говорят, будто мэр Ловеча объявил город независимой республикой и подал ходатайство о приеме в члены Содружества. Судачат о каком-то новом свирепом штамме гриппа, который появился в Мексике, но будто бы уже перекинулся в Европу вместе с волной американских беженцев, и даже в округе есть заболевшие. Шепчутся, будто остатки 5-ой танковой армии генерала Ильина прорвалась из Украины в Румынию, свирепо уничтожая всех на своем пути под лозунгами о мести за погибшую Россию.
Кроме слухов, прохожие охотно обмениваются вещами. Бартер — кропотливое дело, требующее изрядной выдержки и находчивости. Людям, привыкшим за десятки лет ориентироваться на денежные знаки, сложно как-то иначе оценить ценность вещей и сопоставить ее с ценностью других. Один чудак, засевший на автозаправке, вчера хотел купить у нас фильтры для противогаза, рассчитавшись наличными, и никак не мог понять, почему у него отказываются брать валюту. Встречались нам и цыгане, пытавшиеся рассчитаться за чистую воду золотыми украшениями.
[…]
5 июня. Прошли румынскую границу. О ней напоминает лишь дорожный знак и разоренный таможенный пост. Это означает, что до ВЛБ № 213 еще шестьдесят километров.
Сразу за болгаро-румынской границей раскинулся пункт сбора пострадавших, наподобие 452-го, в который эвакуировали население из окрестностей Кэлэраши, где базировался натовский узел управления ПВО.
Пятеро несчастных изголодавшихся беженцев из этого ПСП, три мужчины и две женщины, встретились нам по пути. Они заверили, что ловить там нечего: очень высокий уровень радиации, водный фильтр сломался, народ мучается от голодухи и разбредается кто куда. По словам беженцев, Кэлэраши стерт с лица земли российской боеголовкой мощностью в пятьсот килотонн, а может и мегатонну. В десятках километрах от эпицентра опасно находиться без защитных костюмов и держаться от этого места стоит подальше.
Посовещавшись, решили идти дальним обходным путем, несмотря на огромный крюк в дополнительных 52 километра. Пятеро беженцев вызвались идти с группой, и мы их приняли.
[…]
6 июня. На первом же ночном привале двое мужчин и одна женщина сбежали, выкрав несколько единиц оружия и много продовольствия. Им вслед стреляли, одного мужчину убили. Оставшаяся пара клялась и божилась, что не знала о намерении своих попутчиков. Но Стойков счел, что эти люди недостойны доверия и под дулом автомата велел им отправляться восвояси. Я видел глаза этих перепуганных бедолаг и ясно понимал, что они говорят правду. Попытался убедить остальных пощадить их, но из-за этого вышел конфликт с майором, который требовал от всех железной субординации. Все, кроме Кати, конечно, поддержали его. Ожесточенные люди не слишком внимают голосу милосердия. Да и майор пользуется куда большим авторитетом, чем молодой чужестранец, пусть даже хорошо проявивший себя в походе. Я забеспокоился, что нас с Катей сейчас вышвырнут следом за той парой и заставил себя замолчать.
[…]
8 июня. Этой ночью на отряд напали. Их было около тридцати, у большинства автоматы. Не знаю, кто это такие. На них были черные плащи с капюшонами. Они бесстрашно наступали в полный рост, истошно вопили что-то непонятное и пели песни на румынском. Никогда прежде такого не видел! Психи не ослабляли напор, пока мы не перебили половину из них. Погибло восемь человек из группы, еще пятеро были ранены.
Осматривая тела убитых нападавших, мы обнаружили на них много религиозной символики. У одного обнаружился дневник, из записей в котором член группы, немного знавший румынский, идентифицировал покойников как членов некоей нетрадиционной христианской секты.
В группе осталось, включая нас с Катей, всего семнадцать человек. Запасы продовольствия и воды на исходе. За долгие дни скитаний люди набрали изрядные дозы облучения, некоторые блюют и жалуются на озноб. На раненых не хватает перевязочных материалов и болеутоляющих. Один бедолага умер от сепсиса на руках у Кати.
Возможно, это моя последняя запись, потому что наше положение видится угрожающим.
Надеясь, что фанатики больше не вернутся, Стойков приказывает нам продолжить путь.
