Началось самое тяжелое и тоскливое время, когда минуты тянутся столетьями, а нервы натягиваются, подобно гитарным струнам, — время ожидания перед боем. Дверг вспомнил, как в далеком сейчас Убежище готовились к схватке с Червями специальные отряды отважных и фанатичных Очистителей — многочасовая медитация, духовное единение отряда, монотонные мантры Вечной Памяти и Долга, погружение в состояние ежесекундного ожидания смерти.
Но Ивальд, заранее настроивший себя на грозную наэлектризованную тишину и созерцание мрачных лиц готовящихся к битве викингов, сразу понял, что ошибся.
Первым начал сам ярл Атли, бережно развернув собственный вещевой мешок и вынув на тусклый свет, пробивающийся сквозь пластиковое стекло окна, тяжелый бронзовый медальон на медной цепи тройного плетения. Повернувшись лицом к отдыхающим хирдманам, он поднял цепь на уровень глаз и, любуясь сложной скандинавской вязью с вплетенными в нее двумя дерущимися волками, произнес, не обращаясь ни к кому конкретно:
— Этот знак был отлит в Ульвборге четыре зимы назад, после победы конунга Торбранда над племенами рейдеров с западного берега Оби, после столкновения у Щучьего озера! Смотрите, детишки, да мотайте на ус! Восемь ран в рукопашной схватке с кочевниками стоят такой вещи!
Бьёрн, немедленно оторвавшийся от смазки пулемета, радостно хмыкнул и, отложив оружие, потянутся к своему мешку. Ивальд повернулся на своем месте, пока еще понимая очень мало. Остальные тоже заинтересовались, рассматривая амулет ярла, словно видели его впервые.
— Конунг Торбранд попросил меня отлить несколько таких амулетов, — начал Бьёрн, копаясь в содержимом своего бездонного синего рюкзачка, — как символы храбрости и славной победы раумов над кочевниками после той схватки, — с этими словами он наконец-то выдернул из мешка абсолютно такой же амулет и приподнял его в воздухе, — но вот тебя, Атли, я что-то в той битве не заметил!
На лице бородача появилась хитрая усмешка. Остальные молчали, наблюдая.
— Не говори о том, чего не видел, толстый! Мы тогда славно обработали несколько десятков рейдеров одними клинками! — Атли повернулся к Бьёрну боком, горделиво приподняв плечо.
— Ага? — Бьёрн неторопливо повесил тяжелый амулет себе на грудь. — А те восемь ран, Атли? Что-то я не припомню их на твоем теле во время последнего похода в баню… Может, ты заработал их на таком месте, где и показывать-то стыдно?
Ивальд побледнел, представляя, что сейчас должно произойти между сцепившимися северянами, но неожиданно со своего места поднялся Олаф. Позвякивая в воздухе звеньями такой же цепи, громко, с плохо сдерживаемым смехом в голосе сказал, почти крикнул:
— Да вы что?! Что-то я вас обоих там не припоминаю, великие воины! — Он бросил амулет себе через голову, поворачиваясь лицом к Атли. — Амулеты, видать, достались как знак хорошего настроения конунга? В той битве с рейдерами, когда нашу пару не поддержал вообще никто, мне пришлось в одиночку разгонять их правый фланг! А ведь там были и стрелки!
И тут к великому удивлению Ивальда избу потряс дружный и громкий смех.
— Да, точно! — Лежащий на лавке Харальд приподнялся на локте. — Клянусь бессмертными козлами Тора, он разогнал и правый, потом и левый фланги, а после самостоятельно ударил в центр и всех убил!
— Гроза врагов! — Атли понимающе развел руками — Ничего не скажешь! Один остановил семь вражеских кораблей!
— Восемь! — захлебываясь в смехе, проревел Олаф. — Клянусь, это правда, спросите Торбранда!
— Ага, десять! Ой, я не могу! — Арнольв притворно схватился за живот. — Победитель василисков и базилесков… Я сейчас лопну!
— Все это чушь! — Голоса становились все громче, и Харальду пришлось тоже повысить свой. — А вот эти руны были высечены из клинков врагов, которых я победил в честных поединках, один на один, чтобы никто не мог сказать, что не видел этого, или присвоить победу себе!
Он вынул из кошеля ожерелье нанизанных на ремешок железных рунных жетонов, прилаживая его на мечевой пояс.
— Навырезал из жести буковок и хвастает. — Бьёрн извлек из мешка блестящий железный браслет, поднимая над головой, а затем зажал его прямо поверх наруча. — Да я таких могу за день штук сто отлить… А вот такого вам долго не видать, герои!
— Уключина с деревенской лодки? — поинтересовался Атли, всматриваясь в браслет.
— Это он от трубы отпилил перед походом, — вставил Харальд.
— Это переплавленные жетоны восьми городских автоматчиков, к своему несчастью наткнувшихся на меня в лесу и пытавшихся остановить! Атли отвернулся, вынимая широкий, в полторы мужские ладони пояс с серебряными бляхами. По серебру бежала вязь, стилизованно изображавшая сражения. Больше десяти точно, прикинул Ивальд.
— Тут изображен вик, в который Торбранд посылал нас с ярлом Рёриком позапрошлой весной, когда к югу от Города племена угольщиков начали междоусобную войну! Тут, малыши, между прочим, нет ни одного изображения торговли или переговоров! Мы славно потрудились в тот поход!
Викинги оценивающе закачали головами, зацокали, но улыбки с лиц так и не исчезли.
— У тебя просто богатая фантазия, Атли, — Харальд протянул к свету желтую увесистую гривну из четырех переплетенных прутков, — а вот это я сделал себе в память о засаде, которую альвы устроили на нас с Оттаром полторы зимы назад, за что очень сильно поплатились! Я сам уложил по меньшей мере троих! — И он приладил гривну на шею.
— Альва может сломать голыми руками даже ребенок! — Олаф махнул рукой. — Нашел, чем хвастать! Вот! — Он подбросил на ладони полный железных колечек кожаный ремешок. — Это кольца от моей кольчуги, которые посыпались, когда в меня попал йотун! Я убил потом того великана, а это ношу в память! — И закрепил ремень на бронежилете.
— Ой, девочки, — Арнольв медленно поднялся с лавки, не переставая держаться за живот, — насмешили, что описаться можно! — Он вынул из своего мешка искусно собранную из костяных сегментов, отполированную, как серебро, гривну, с подвешенным к ней десятком когтей, каждый из которых в длину был не меньше указательного пальца. — Этот знак сделал мне мой отец Асбьёрн после того, как в лесах под Ульвборгом я голыми руками и обломком ножа убил двухголового медведя!
— Как ты можешь помнить это, — вмешался Атли, еще сильнее повышая голос, — когда был смертельно пьян?!
Ответом был новый взрыв хохота, Арнольв сжал громадные кулачищи.
— Уж кто бы говорил… — покачивая головой, сказал он, а Харальд тут же подхватил:
— Точно! Помните, во время речного боя зим пять назад, когда Атли нажрался так, что не мог стоять на палубе? Он тогда разогнал охрану транспорта одним своим видом, больше похожий на привидение! — И смех Харальда поддержали остальные, тыча пальцами в жертву.
— Атли — Болотная Лихорадка!
— Было-было!
— Что вы наговариваете?! — Ярл грозно нахмурился. — Не было такого! Это все Эймунд Обгаженная Рубашка, что отроком в хирде был той зимой, нам супчика сварил, словно диверсант какой!…
— А Олаф? — Бьёрн посмотрел поверх очков. — Чуть не убивший Рагнара после очередной попойки? Победитель левых флангов! Конунг, — тонким голосом начал дразнить он, — я хочу драться с Рагнаром, он обозвал меня сыном Мусспеля!
Новая волна хохота, от которого задрожали перекрытия.
— Ага, огненным великаном!
— Он его сыном мупеля тогда обозвал!
На этот раз Олаф не нашелся что ответить и только улыбался, глядя в пол, что, в свою очередь, лишь раззадорило новый смех.
— А Бьёрн, — Харальд на всякий случай отодвинулся от того подальше, — который чуть не открутил головуАтли, когда тот пьяный полез с ним брататься!
— Алкаши!
— Не было такого! Ты сам-то про себя вспомни, Харальд, славный поединщик: полез приставать к новой наложнице Рёрика, объясняясь в любви ко всему живому! — Тот покраснел, но захохотал еще сильнее.
— А ирландец, который по этому делу чуть не прибил веслом самого конунга?!
— А Олаф, когда он выпал за борт и мы только через час поняли, что у нас кого-то не хватает?!
— Уроды, я потом по берегу полдня мокрый тащился через земли охотников. А ведь на дворе ноябрь был, а не июль!
— Все бы вам накачиваться! Смотрите, неудачники, какой нож я взял трофеем в битве с Миссионерами под Кииком! — И Бьёрн продемонстрировал превосходный швейцарский кинжал.
— А вот этот шрам!…
— А вот эта цепь!…
— Да ты же тогда весь бой в отрубе провалялся, пока мы в корабле отбивались!
— Ой, как смешно, прямо животик колет… Посмотрите лучше сюда! Вот настоящий…
— Кто? Он? Да он даже глиняной миски разрубить не сможет!
Ивальд очнулся только тогда, когда в руку легла передаваемая по кругу бутыль. Причем понял вдруг: два круга он уже пропустил, пребывая в состоянии глубочайшего шока. Глотнул, захлебываясь, и даже не закусил, продолжая разглядывать северян, словно в первый раз.
