То, как он смотрит на меня… не думаю, что он заигрывает. Он так напряженно, так внимательно изучает мое лицо, что мне становится не по себе.
— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
— Все остальные здесь бросаются из крайности в крайность. Ты ведешь себя отстраненно, но, похоже, постоянно о чем-то думаешь. Бродишь по школе одна, что вообще-то довольно глупо… Вот я и хотел узнать, что у тебя на уме.
— Ничего.
Помедлив, Райс спрашивает:
— Где твои родные, Слоун?
— Мертвы, как и твои?
Я не знаю, что случилось с родителями Райса, но понимаю, что они действительно мертвы, видя его реакцию на свои слова — его лицо болезненно искажается. Однако если он не хотел, чтобы я бередила ему душу, то не стоило задавать таких вопросов. Райс кладет ладонь на грудь, там, где сердце. Такое ощущение, будто я у него что-то забрала, но не знаю что именно. Не осталось ничего, что можно было бы забрать.
— Я не говорил, что мои родные мертвы, — тихо замечает Райс. — Какое право ты имеешь это говорить?
Прежде чем я успеваю что-то ответить, он отворачивается и идет по коридору в зал. Мне не остается ничего другого как следовать за ним, что меня очень злит.
— Я всегда была тихоней, — говорю я ему в спину. — Ты меня совсем не знаешь.
Райс останавливается и поворачивается ко мне.
— Тебя зовут Слоун Прайс. Твой шкафчик находится напротив моего. Когда твоя сестра еще училась тут, вы были неразлучны и вели себя так, словно в мире не существует никого кроме вас. Я всегда считал это странным, но в то же время и милым. А то, что ты только что сказала о моих родных, было жестоко.
— Тогда где они? Если не мертвы?
Смерив меня полным отвращения взглядом, Райс снова разворачивается и уходит. Я не успеваю спросить его, рад ли он, что мы выжили.
* * *
Бум. Бум. Бум. Бум. Бум.
Это не прекратилось. Кэри и Райс то ли ходят по коридорам, то ли проверяют баррикады у других дверей, я не знаю. Харрисон заткнул уши намоченной туалетной бумагой, заглотил несколько таблеток найденного в медкабинете бенадрила и отрубился. Еще мы нашли подушки и одеяла, так что теперь наши маты похожи на жалкую имитацию постелей. Я лежу на своем и смотрю на дверь. Подцепляю и отрываю болячку на локте. Ранка наливается кровью.
Готова поспорить, что в этот же момент удары в дверь усиливаются.
Бумбумбумбумбумбумбум.
Я натягиваю одеяло до подбородка и закрываю глаза. По бокам от меня на своих матах устраиваются Райс и Трейс.
Райс еле слышно молится, и я засыпаю под звук его голоса.
«Слоун».
Я открываю глаза спустя минуты. Нет, часы. Сознание затуманивает всё еще слышимый в ушах резкий голос отца.
По залу передвигается тень, и я паникую: «Он тут! Нет, его тут нет, он не мог…», но потом осознаю, что это выскользнули из зала Грейс и Трейс. Зажмурившись, пытаюсь выкинуть из мыслей отца, но если уж он пролез в них, то избавиться от него невозможно.
Я решаю пойти за Грейс с Трейсом.
Тихо выхожу из зала в коридор, прислушиваюсь, но не слышу их. Я дважды обхожу погруженный во тьму первый этаж, но не нахожу брата с сестрой. Тогда я поднимаюсь на второй этаж и, не заходя в классы, снова прислушиваюсь.
Краем глаза улавливаю луч света дальше по коридору. У конференц-зала. Я прячусь за рядом шкафчиков и наблюдаю за тем, как Трейс перебирает ключи директора Лавалли, пока Грейс светит на его руки фонариком.
— Кэри знает, что ты их взял? — спрашивает она.
— Они не принадлежат ему. — Пауза. — Нет.
Найдя нужный ключ, Трейс открывает дверь. Они мешкают, стоя на пороге. На улице, заходя в любую комнату, переступая любой порог, мы ощущали себя так, словно нам прямо в сердце вгоняли инъекцию со страхом. Это было опасно. После долгих колебаний они все-таки входят внутрь. Подобравшись как можно ближе к двери, я слышу, как они некоторое время молча ходят по залу, а потом…
— Готова? — спрашивает Трейс.
— Они не смогут увидеть наших лиц.
— Может и смогут, мы не знаем. И мы назовем наши имена.
Молчание.
— Я не хочу этого делать.
— Ну давай же, Грейс. Они знали, что мы идем в школу.
— Но…
— Я не видел их мертвыми, и ты тоже не видела. Что, если они пытаются добраться до нас? Что, если нам придется отсюда уйти, или… если мы умрем до того, как они сюда придут? Если так случится, то они найдут эту запись. А если мы не умрем, то сможем потом ее пересмотреть и посмеяться.
Я выглядываю из-за двери. Они сидят на столе миссис Йе лицом к цифровой видеокамере, установленной на треноге перед ними. Грейс держит фонарик под подбородком, направляя его свет на их лица. Выглядит это чудовищно. Открытый жк-экран видеокамеры светится, мерцая при их движениях. Я опускаюсь на пол и слушаю. Знаю, я не имею никакого права на эти мгновения между братом и сестрой, но хочу их прочувствовать.
— Что я должна сказать?
— То, что у тебя на сердце.
— Не нужно, Трейс.
— Сделай это для меня.
— Ты ведешь себя так, словно мы скоро умрем. Мне это не нравится. Думаешь, я позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось? Ты и правда думаешь, что я позволю тебе умереть? — На несколько секунд повисает тишина, а потом до меня доносятся приглушенные рыдания Грейс. Я рискую снова выглянуть. Трейс обнимает сестру, но даже в такой ситуации не он успокаивает ее, а она — его: — Я ни за что не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Меня наполняет жутчайшая пустота. Я представляю, каково это — любить так кого-то и чувствовать ответную любовь. Мне казалось, я это знаю, но я ошибалась. Грейс отстраняется от брата и вытирает глаза. Трейс подходит к камере и нажимает на кнопку записи. Я перестаю смотреть на них, но продолжаю слушать, прислонившись спиной к стене.
— Меня зовут Трейс Каспер. Это моя сестра Грейс. Нам семнадцать лет…
Им семнадцать, и они живут в Кортеже, жили здесь всю свою жизнь. Учились в Кортеж-Хай. Они — двойняшки.
Дата рождения: одиннадцатое марта.
Я слушаю всё это вполуха, пока они не начинаю говорить о более личном:
— Наши родители — Трой и Лиэнн Каспер, и мы записываем это для них, на случай если они еще живы. — Трейс прочищает горло. — Грейс, скажи что-нибудь, пока не села батарейка.
— Мы пытались найти вас, — говорит она, и Трейс подхватывает: «да, да, мы пытались найти вас», и внезапно они начинают говорить одновременно, перебивая друг друга. Слова льются из них сплошным потоком.
Они рассказывают о том, как мы добрались до школы, и как Трейс ненавидит Кэри, и как мертвые не переставая стучат в двери, и как медленно течет время и кажется, будто прошел не час, а день, и что если баррикады рухнут, мы уйдем отсюда, но не знаем куда, однако как только мы это узнаем, они сразу же запишут всё на кассету, чтобы Касперы тоже об этом узнали.
В один ужасный момент они начинают описывать свое душевное состояние. Что физически с ними всё в порядке, а психически — нет. Они открыто говорят о том, что им страшно, грустно и одиноко, и что они скучают по своим родителям, но в то же время пытаются скрыть, как сильно страдают от этого. Они заканчивают сообщение словами любви и, прямо перед тем как Трейс выключает видеокамеру, Грейс выпаливает: «Простите, что мы оставили вас» и снова начинает плакать. Я думаю о том, что выживание ради одного только выживания не стоит того. Недостаточно просто выжить. Должно быть что-то еще. Трейс и Грейс есть друг у друга. Вот для чего они пришли сюда. Для чего они всё еще здесь. Выживание должно что-то значить, как значит для них. Если же оно ничего не значит…
То оно и не нужно.
Глава 8
— Ты думаешь, я убил их?
Сумерки. Мы с Кэри идем по тускло освещенному коридору. Скоро стемнеет. Когда мы дойдем до развилки, я направлюсь в спортзал, а Кэри — в библиотеку. Надо убедиться, что там всё так же, как вчера и позавчера. Постоянное долбление в дверь раздражает и выматывает как непроходящая головная боль. Разговор о Касперах вызывает те же ощущения.
