— Так… — протянул Зайцев — А теперь, молодой человек, давайте подумаем: к чему наш кружок способен реально?
"Если нельзя ничего — то можно всё" (Рэд, Алексей Чершевский)— А не слишком ли круто забираете?. — в голосе доктора Алексея звучала укоризна. До сих пор хозяин квартиры не отваживался беседовать с постояльцем, но уяснив его цели и психологию из рассказа двоюродного брата, все же вступил в диалог. Он желал рассеять возникшие сомнения. — Что вы имеете в виду? — недоуменно спросил Рэд
— Сегодня по зарубежному радио передали… Ваши столичные товарищи убили депутата Остолопова. Убили зверски, посмертно опозорили…
— Вот как? — равнодушно пожал плечами Рэд — Впервые узнаю об этом от вас. У нас каждый знает лишь свой участок работы… Что ж, убили так убили. Вполне целесообразно.
— Извините — с нарастающим раздражением начал Алексей — Мой брат от этой акции просто в восторге: "таскать им не перетаскать", "туда ему и дорога". Николая можно понять, он пострадал от режима, выслан из столицы, лишен возможности творить…. Но я, как врач, своим долгом считаю спасать людей, кто бы они ни были. Это мой нравственный долг. Я как гуманист, возмущен всяким насилием и убийством. К чему такое варварство, ответьте мне?
— Депутат Остолопов разработал проект закона о сословиях. — ледяным тоном отозвался Рэд — Вы что, хотите чтобы вас закутали с головы до пят в древнюю традиционную одежду? Вы желаете падать ниц перед Медвежутиным, и кланяться в ноги губернатору? Вы хотите, чтобы новинки хирургии стали вам недоступны, запрещены церковной цензурой? От этого больше людей погибло бы…
— Хм.. — замешкался Алексей — Конечно, свободу надо отстаивать…
— Значит, наша акция оправдана. — отрезал Рэд — Кто хочет цели, тот не должен отказываться и от средства.
Взяв со стола авторучку, доктор принялся вертеть ее в руках, нервно улыбаясь и переводя взгляд с книжной полки на стол. Затем откашлялся, и решительно спросил:
— Но можно ли с такой легкостью лить чужую кровь, вдохновляясь самыми темными чувствами идеологической, социальной и классовой вражды?
— Вот уж чего нет, того нет — парировал подпольщик
Такой ответ был для Чершевского совершенно неожиданным.
— Как это нет?! — ошарашенно развел руками Алексей — А за что же ваши бойцы убили Остолопова?
— За то, что он негодяй. — усмехнулся Рэд. — Да, именно негодяй. Мы не убиваем никого за одни лишь убеждения. Многие простые люди, бедняки, рабочие сегодня обмануты патриотической пропагандой, рабославной церковью — и с пеной у рта отстаивают идеи, вредные для них самих. Так что ж теперь, убить их всех? Нет, мы не ставим такой цели.
Алексей почесал в затылке, и предположил:
— Выходит, его убили не по идейному, а по классовому признаку?
— Я еще раз повторяю: его убили за то, что он негодяй. — отложив головоломку, заговорщик разъяснил подробнее: — Взгляните на состав нашего Союза Повстанцев: никакой социальной дискриминации мы не исповедуем и не проводим. В наших рядах есть и обеспеченные люди: чиновники, военные, технические специалисты, гуманитарии, торговцы, рабочие, студенты… Выходцы из всех классов населения. Но каждый из этих товарищей выбрал для себя прогрессивную роль в истории. А депутат Остолопов сам избрал роль негодяя. То, что он реакционер по взглядам — еще не повод для убийства: будь он простым рабочим, его бы не тронули. То, что он депутат, тоже не повод — он мог бы примкнуть и к нам. Это свободный выбор. Он сам выбрал иное — сочетать, совмещать свое депутатство с мракобесными взглядами и проектами. Этот личный выбор объективно превратил его в негодяя, мучителя народа. Вот его и убили за то, что он негодяй. Теперь понятнее?
Чершевский неуверенно кивнул, прикусив губу.
Рэд, пользуясь его молчанием, завершил свою мысль:
— Классовая принадлежность, идейные взгляды — если брать их по отдельности — недостаточны, чтобы судить о ком-то. А вот сочетание гнусных взглядов с большими возможностями — превращает персону в негодяя. Таких негодяев мы обобщенно называем "свиньи", "медвежутинцы", или "медвежучьи нелюди". "Медвежучий нелюдь" — не идейное убеждение, не социальное положение. Скорее, уникальное сочетание того и другого. Это сочетание и определяет объективную роль данного деятеля, в великой борьбе между Добром и Злом. Кто выбрал роль негодяя, с теми мы боремся.
Воззрившись на подпольщика, Алексей спросил, с надеждой в голосе:
— То есть, как я понимаю, в случае победы вы не будете репрессировать людей за взгляды, или преследовать за социальную принадлежность?
— Конечно нет! — убежденно произнес заговорщик — Мы не планируем репрессий по классовому признаку. Ведь среди нынешних чиновников многие не исповедуют реакционных взглядов, а вынужденно исполняют приказы. Если изменится система, они перестанут играть гнусную роль. Эта роль для них случайна, это не их убеждение. Мы не планируем и гонений за инакомыслие. Шовинизмом и рабославием отравлены многие миллионы простых людей… Предстоит их переубеждать. А истреблена будет лишь горстка негодяев, сочетающих высокое положение с мракобесной идеологией. Кучка мерзавцев, из приверженности Злу подавляющих прогресс силой оружия и государственной машины…
— Хм… Ну хорошо — нехотя буркнул Алексей — Пусть ваши противники действительно свиньи. Но даже со свиньями можно, наверное, бороться цивилизованно… К чему столько крови?
— У древнего скульптора однажды спросили: "Как создать статую?" Он ответил: "взять каменную глыбу и отсечь все лишнее". Давайте посмотрим, что нам оставил диктатор Медвежутин из огромной глыбы наших возможностей. — Рэд склонил голову набок, его серые глаза выражали сосредоточенность, речь убыстрилась. — Когда-то, в самом начале восстановления капитализма, многие его сторонники считали что борются за демократию…
— Да… — откликнулся врач — Я тоже думал в ту пору, что рынок и демократия взаимосвязаны… Что греха таить…
— Ну вот. — подхватил Рэд — А мы уже тогда знали: стоит внедрить капитализм, и деньги сосредоточатся в руках немногих. Эти богачи, монополисты — для своей защиты создадут диктатуру.
— Так и случилось. — сокрушенно кивнул собеседник.
— У нас был сильный парламент. Где он сейчас? — Рэд нахмурился и отчеканил: — Он расстрелян. Вместо него создали карманную, бессильную говорильню. Ее назвали, будто в насмешку, Государственной Дуркой. Верховник себе присвоил диктаторские полномочия, и каждый год продлял срок правления…
