– Что возьмете? – спросил Биллендон.
– Цена неизменна.., вернее, она колеблется в известных вам пределах: я все же и теперь предпочитаю настоящий ром фальшивому… Но если вас затрудняет…
– Не затрудняет, – сказал Биллендон.
– Тогда ознакомьтесь, – сказал г-н Аусель, передавая ему свиток, обвязанный клочком шпагата. – Но должен вам признаться, право на ознакомление с этим документом было уже мною продано господину Эстеффану, каковой своим правом воспользовался!.. Это ему было надо для составления путеводителя – глупейшая затея!.. Читайте же!
– Мне это не по зубам, – сказал Биллендон. – Попробуй-ка ты! – он перекинул свиток Рею.
– Вы хотите сказать, что мальчик настоящий? Я думал, это укор совести, воплотившийся в зрительный образ, – произнес г-н Аусель почти равнодушно, но все-таки закрыл лицо руками. – Сможет, – продолжал он глухо, – им нынче преподают палеографию…
Рей, спотыкаясь, принялся читать вслух:
"Ведома тебе, дитя Адама, участь вкусившей плода от древа познания, в тебе и потомстве твоем она длится.
Но сокрыт от вас грех Лилит, вкусившей беззаконно плода от древа жизни. Дети бессмертной сделались бессмертны, и ужасна участь их, не ведающих добра и зла. Пожирали они детей своих, ибо на что потомство бессмертным? сами они продолжают свой род, живя вечно. Вражде их не поставило время предела, вечны муки их ран, сгинет их род; смерти не вкусив, изведают они уничтожение, подобно скале, обращаемой молниею во прах, но и по сем им не изведать покоя. Тайна сия велика. Но есть тайна большая, есть тайна тайн.
Узнай: было третье древо посреди сада Едемского, и принесло плоды, и некая женщина, тайна имя ее, вкусила тех плодов, но участь ее и детей ее тайна. Пребудут они среди вас, и в пору свою это откроется.
Достойному откроется сокрытое, смертный, сделается он бессмертным, знающим добро и зло и уклоняющимся от злого, как бы вкусившим от трех дерев в день один, и участь его – благо.
Так глас лукавого смущал меня, я же мыслил по неразумию: сие провидение господне осенило скудного духом и верою. Выйдя же из того места, смущал сам других, а кого, назову без изъятия…" Палеография не помогла Рею разобрать хоть слово в скорописной латинской надписи, сделанной другим почерком и заключавшей этот документ.
– Плохо, юноша! – устало произнес г-н Аусель. – Цитирую по памяти: "Закоснев в диавольском упорстве, презрел обещание выдать соумышленников. Быв приуготовлен казни, силами сатаны избавлен от оков и взят живым во ад". Благоволите напомнить мне осенью о вашей неудаче!..
– Ничего себе товарец! – задумчиво пробубнил Биллендон.
– Шестнадцатый век, – хвастливо отозвался г-н Аусель, – уверяю, не просто было это раздобыть и не дешево!.. Нет-нет, не подумайте, что я могу попросить возмещения, я и нынче не беден, я только…
– В семье, говорили об этом, – продолжал Биллендон, – но что – хоть убей, не припомню!..
– Этот ваш пращур, – принялся равнодушно объяснять г-н Аусель, – в один прекрасный день ушел из дому и вернулся через несколько десятилетий. Это и нынче случается, никто бы, наверное, не удивился, хотя он исчез неожиданно, никого не предупредив. Но, видите ли, в чем вся штука: он ни за что не хотел поверить, что отсутствовал так долго, уверяя, будто прошел только один день и только одна ночь, вопреки очевидности, подобно знаменитому Рипу ван Винклю из новеллы Вашингтона Ирвинга, которую вы, надеюсь, читали? – строго обратился он к Рею.
– Сказочки!.. – буркнул тот, явно уклоняясь от прямого ответа.
– Этот Рип, – продолжал г-н Аусель, адресуясь теперь к Биллендону, – встретил в Катскальских горах не совсем обычных.., собутыльников, прилег вздремнуть, а когда проснулся, нашел ружье свое истлевшим, увидал поблизости скелет своей собаки, а на вывеске таверны – Георга Вашингтона вместо короля Георга: Рип ван Винкль умудрился проспать события американской революции!
– Лихо, – сказал Биллендон.
– В его честь я позволил себе назвать проявления некоторых феноменов, вроде истории вашего предка, эффектом Рипа ван Винкля, – скромно, но твердо заявил г-н Аусель.
– Что же с ним было дальше?
– С Рипом?
– С прапрапрадедушкой…
– Лучше бы ему было помалкивать! Им заинтересовались доминиканцы. Как их называли в средние века? – строгий вопрос обращен был опять к Рею.
– Псами господними, – покорно, не без запинки, ответствовал тот.
– Уже лучше!.. Благодарю вас. Дело находится в архивах Ватикана, оттуда его не добыть. Подсудимый сообщил трибуналу, как можно предположить по этому отрывку, о каких-то встречах и беседах в каком-то, надо думать, не вполне обычном месте, где он провел, по его мнению, одни сутки, а на самом деле, многие десятилетия. Дальнейшее понятно. Однако где он был, как смог туда проникнуть – вот что я хотел бы узнать! Замечательный у вас домик, господин Биллендон!
– Что есть, то есть!.. – прокряхтел Биллендон. – Но я вам не мешал – вы все тут облазили! – он покосился на Рея, приложил палец к губам.
– Кое-что могли бы дать раскопки!.. – задумчиво бормотнул г-н Аусель.
– Не исключается… Биллендон только рукой махнул.
– Нечего двор мне уродовать, пользы не будет.
– Все-таки шанс… Но, в общем, вы правы… У меня есть еще один документ, господин Биллендон, он бесценен, боюсь потерять. Не возьмете ли на хранение? Можете ознакомиться, это крайне любопытно! Взамен я время от времени, если вы не против, смогу брать некую лепту… И, кстати…
Биллендон легко понял намек: вытащил ассигнацию.
– Медяками! – сказал г-н Аусель. Биллендон протянул горстку мелочи.
– Киньте их наземь! – потребовал г-н Аусель.
Пришлось и это исполнить…
Г-н Аусель осторожно извлек из-за пазухи замусоленную стопку бумаг, положил на край верстака, подобрал с полу монеты, зажал в кулаке – и ринулся прочь, только его и видели!
***
Снова кратко реванула сирена, прогрохотали по прихожей сапоги, и молодой постовой полицейский, помощник Дамло, ворвался в мастерскую, отдавая на бегу честь.
– Я встретил Ауселя, – выпалил он, – он ничего не украл?
– Такого небывало, – сказал Биллендон.
– Будет! – уверенно заявил постовой. – Докатится, помяните мое слово! Если человек встал на путь…
– Заткнись дружок, – посоветовал Биллендон. – Каким ветром?..
– Повестка на заседание муниципалитета, – доложил постовой. – И письмо. Господин почтмейстер говорит: занеси заодно, чтобы почтальона зря не гонять, и так, говорит, залежалось… Расписывайтесь скорей, бегу патрулировать торжественную встречу господина мэра!.. – он снова отдал честь, щелкнул, как учили, каблуками и вышел, оставив Биллендона в недоумении, которое только пуще возросло, когда он вскрыл конверт.
