— Всё это исчезнет, если мир Сатаны поглотит их. Ты должна понимать, что…
— А вдруг он прав? — перебила его Анна. — Наверное, я смогу воспитывать детей так, чтобы они были добрыми и хорошими, да? Хорошими, как Илья, как Мёрси… как ты!
Сашка ничего не ответил.
Анне хотелось завыть. Да, конечно, зачем спрашивать глупости? Зачем тянуть эти болезненные разговоры, выматывающие душу? Всё было понятно — или она позволит нерождённым детям обрести жизнь в новоиспечённом мире капризного и непредсказуемого ангела, или…
… или обречёт Леночку на небытие… даже если Михаил и победит в битве, изгнав Сатану из мира людей. Мир будет жить. Но в нём не будет её дочери.
Ах, Боже мой, ну, какая трагедия! Ну, можно просто усраться с досады!
Кто — ещё совсем недавно! — даже и не вспоминал о том, что у неё мог быть ещё один ребёнок!
Вот так оно всегда и бывает…
Оно бьёт тебя наотмашь с равнодушной и страшной силой, не спрашивая — готов ли ты? Оно раздавливает твои внутренности и дробит кости — оно — она — они — вся эта необходимость выбора… и неспособность его сделать…
Анна — маленькая песчинка на огромных весах, застывших в положении равновесия…
— Господи, за что мне всё это? — с тоской пробормотала Анна. — Санечка, милый, ты можешь мне хотя бы обещать, что победишь, а?
Она обхватила его шею руками, прижала горячие губы к его уху, и лихорадочно шептала:
— Ты должен, понимаешь — должен! — победить. Я никогда не прощу тебе, — никогда, — если ты не сможешь одолеть своего братца! Я же тогда поневоле должна буду быть с ним, когда он будет отравлять душу моей дочери! Понимаешь? Дети часто не слушаются мать… я буду вынуждена смотреть, как моя Леночка превращается в склочную дерьмовую бабу! Я вышибу себе мозги, как несчастная Гагача, я буду трупом ползать, помогая Сатане!
Она заплакала злыми слезами. Оттолкнув от себя этого могучего… и странно беспомощного, ангела, она отвернулась, стараясь не разрыдаться от бессилия и злобы.
— Анна, — он осторожно взял её за плечо, — Анна, послушай… умерших нельзя вернуть…
* * *
— О чём это вы там шептались? — подозрительно спросил Сатана, когда они вернулись к костру. — Козни строим, Михаил? Ай-я-яй! За полтораста лет твоего ничтожества ты научился-таки хитрить и изворачиваться? Не к лицу тебе, такому честному и прямому, понимаешь, как кедр ливанский….
— По себе всех судишь, — севшим от волнения голосом оборвала его Анна. Внутри неё всё дрожало от надежды и страха. — Слушай, что я тебе скажу… не хочу. Не хочу, чтобы ты воспитывал детей. Хватит и тебя одного, вруна и эгоиста, на этом свете. Так что иди, и борись. А я буду молиться, чтобы ты проиграл эту битву, понял?
Сатана смотрел на неё с отвращением. Губы его кривились. В глазах разгорались огни. Пауза тянулась, казалось, целую вечность.
— Сучка ты безмозглая! — наконец с бешенством сказал он. — Сиди здесь. Я верну тебя к детям, когда одолею Михаила. Я делал это не раз. Я дам тебе долгую, чересчур долгую и мучительную жизнь! Но вырву тебе язык — так ты сможешь спокойно — молча — возиться с королями будущей расы!
Он махнул рукой… и от кончиков его пальцев до самого горизонта, мир распорола немыслимая трещина, из которой хлынула мгла. Ткань пространства прорвалась, рассечённая могучим ударом, сворачиваясь сама в себя, теряя лоскутки реальности, выпуская наружу нечто безграничное, угольно-чёрное… сразу же начавшее жадно пожирать бытие…
Удар был таким сильным, что Анна почувствовала, как из ушей и носа хлынула кровь. Глазам было больно, как будто её наотмашь ударили по ним чем-то твёрдым…
Но она успела увидеть, как откуда-то из-за её спины полыхнуло белое пламя… сшиблось со сгустками тьмы и бытия, — взорвалось, разбрасывая целые пласты иных миров…
…и Анна перестала существовать.
Мир— …Они не знали жалости и страха — настоящие Псы Господни, чьей целью и смыслом существования была лишь бесконечная борьба Света и Тьмы. Борьба, в которой, — и они твёрдо знали это, — им не быть ни первыми, ни последними… и в которой им никто и никогда не обещал победы… — торжественно прочитал вслух профессор Кондратьев, захлопнул толстый потрёпанный том, снял очки и строго посмотрел на кота. — Понял?
Кот вскочил, выгнул спину и зашипел. Шерсть его встала дыбом. Кондратьев отшатнулся… он уже хотел спросить, — мол, что же это ты так всполошился, братец? — как мир померк у него перед глазами…
Охнул Коваленко, закрыв лицо ладонью… осекся на полуслове президент России… одновременно проснулись и похолодели от страха, не видя ничего вокруг, миллиарды людей на другой стороне Земли, где властвовала ночь…
…вскрикнули все семь миллиардов разных — и всё-таки таких одинаковых — землян. Вскрикнули, столкнувшись с тем, что приняли за смерть.
Шестнадцать спутников, проводивших непрерывный мониторинг, зафиксировали, — так или иначе, по всем диапазонам сканирования! — ужасный момент, когда кокон, жирной чёрной кляксой паразитирующий на поверхности Земли, внезапно вздулся на высоту около ста километров… и тотчас растёкся… стремительно окутав планету мраком…
Три с половиной секунды глобальной тьмы.
«Птицы небесные, гады морские, звери и люди, и ангелы в небе» — все погрузились в неё.
А затем что-то моргнуло… сместилось в пластах времени и пространства, — этого колоссального пузыря, расширяющегося со скоростью света вот уже тринадцать с лишним миллиардов лет… в невероятной толще того, что мы называем Вселенной…
…моргнуло и снова пришло в нужный квант времени.
Галактики продолжали свой неустанный бег.
Щенки ушли…
Они всегда уходят, когда становятся почти взрослыми. Большая рыжая сука научила их всему, что умела сама. Это был хороший помёт — наверное, один из лучших за всю её довольно долгую жизнь. Большинство её щенков находили себе хозяев. Собакам всегда нужен хозяин. Но эти… — эти такие же, как она. Они будут бегать стаей. Потом к ним присоединятся другие — такие же молодые. И одолеть их будет сложно.
А сука…со временем забудет своих детей. Так устроен мир. Она ещё немного полежит здесь — в устроенном гнезде, а потом тоже уйдёт. Она будет бегать на свободе. Одна. И когда подойдёт время — её найдёт тот самый чёрный Пёс. Её Пёс. Он найдёт её по острому, сводящему с ума запаху. Она не так уж стара. Они будут бегать вместе долго, пока она не почувствует настойчивое биение жизни в своём брюхе.
