— Расскажите мне о Протестантове, пожалуйста, — заныл практикант, собирая инструмент.
— Эх, чует мое сердце, что ты просто от работы отлыниваешь. — Николай Васильевич бросил взгляд на часы. — Ну да ладно, все равно скоро перерыв на обед. Давай-ка присядем на ступеньки, и слушай…
***
Илья Игоревич несмело переступил порог. Доставившие его конвоиры замерли у двери в коридоре. Комната была просторная, с высоким потолком, незахламленная лишней мебелью. Солнечный свет свободно лился в широкие окна, отражаясь от натертого до блеска паркета. Арестованный, за последнее время привыкший к мрачным, плохо освещенным, а подчас сырым помещениям, смущенно озирался, подслеповато щурясь.
Вдоль задней стены протянулся широкий стол. Перед ним в самом центре комнаты застыл табурет, такой же одинокий и беззащитный, как и тот, кому он был предназначен. «Место моей экзекуции на сегодня, — подумал Протестантов. — Хотя странно и неестественно звучит это слово: «сегодня». Время для него точно остановилось с того рокового майского дня, когда в его квартиру вошли страшные безжалостные люди. Предъявив ордер, они наскоро провели обыск, изъяли какие-то документы и увезли обескураженного Илью Игоревича в тюрьму. Он давно сбился со счета и не мог бы с уверенностью сказать, какой нынче день. Но наполовину похудевший отрывной календарь, что висел на стене напротив, услужливо проинформировал узника: «15 июля 1982 года, четверг». «Значит, я под арестом уже сорок пятый день», — Илья Игоревич по привычке произвел в уме нехитрые вычисления и обратил свое внимание на поджидавших его людей.
В комнате, помимо него, было четверо. Трое незнакомых мужчин в белых халатах сидели за столом и внимательными взглядами изучали вошедшего. Те двое, что примостились по краям, были гораздо моложе своего коллеги, сидевшего посредине. В углу, справа от троицы, покачивался на стуле средних лет мужичок в сером костюме. Закинув ногу на ногу, он что-то писал в блокноте и выражал всем своим видом полнейшее равнодушие к происходящему. Этого гражданина Илья Игоревич знал – сталкивался пару раз на допросах. Это был капитан из «гэбистов», серьезный дяденька со смешной фамилией – Мартышкин.
Врач, сидевший во главе стола, водрузил на свой мясистый нос в лиловых прожилках очки в позолоченной оправе и, хищно блеснув стеклышками линз, обратился к Илье Игоревичу:
— Прошу вас, присаживайтесь. Меня зовут Краснов Сергей Иванович. Я – врач-психиатр, доктор медицинских наук. Мои коллеги: (седая с залысинами голова качнулась вправо) Браун Людвиг Францевич, и (легкий наклон головы влево) Бронштейн Давид Моисеевич.
Притаившегося в углу капитана в штатском Краснов, проигнорировав, не представил. Затем, открыв толстую картонную папку и сверившись с записями, Сергей Иванович продолжил:
— В настоящий момент вы обвиняетесь по статье 190-1 УК РСФСР: «распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный строй». Следователь, проводивший допросы, сообщает о вас: «Чрезмерная вспыльчивость, заносчивость… склонность к правдоискательству, реформаторству… призывы к свержению советской власти и пропаганда красивой жизни…» Это очень серьезное обвинение. Но поскольку у следователя возникли сомнения в вашем психическом здоровье, вы были отправлены к нам, в институт Сербского на обследование. Вам все понятно?
Психиатр, беря паузу, пристально посмотрел на Илью Игоревича. Тот сидел, плотно сжав колени, сцепив руки в замок, и глядел в пол прямо перед собой. Не поднимая глаз, арестант согласно кивнул.
— Сейчас мы проведем стандартную процедуру установления личности. Вы не против? — ласково спросил доктор. Но доброжелательность в голосе уже не могла обмануть Илью Игоревича, неоднократно и нещадно битого во внутренней тюрьме на Лубянке после вот таких, до приторности вежливых, вопросов. Однако приученный «правильно вести» себя и отвечать на допросах, он повторно кивнул головой.
— Представьтесь, пожалуйста.
— Протестантов Илья Игоревич.
— Видали: у него даже фамилия диссидентская, и звучит точно… протест против Советской власти, — подал голос из угла хмуривший брови капитан.
— Дата и место рождения?
— 1 августа 1951, Москва.
— Образование?
Подследственный впервые поднял голову и ответил, глядя прямо на инквизиторов:
— МФТИ. Факультет радиотехники. Закончил аспирантуру – кандидат наук.
— Последнее место работы и должность?
— Отщепенец и провокатор! — Не унимался Мартышкин.
— Я убедительно попрошу вас не вмешиваться, — парировал Краснов. А поскольку «наблюдатель» что-то недовольно пробурчал под нос, добавил:
— Не забывайтесь, капитан!.. Итак, где и кем работали до ареста?
— Институт точной механики и вычислительной техники имени Лебедева. Заместитель начальника лаборатории N 5.
— Проживаете по месту прописки?
— Да.
— Хорошо! С формальностями покончили, перейдем к делу.
Сергей Иванович взял со стола так хорошо знакомый Илье Игоревичу предмет: объемистую папку из обклеенного синим дерматином картона.
— Это ваша рукопись? — Потрясая уликой, спросил психиатр.
— Моя. — Протестантов не видел резона отрицать очевидное.
— Сами писали? Собственноручно?
— Сам.
— Так, — удовлетворенно крякнул Сергей Иванович. — Данная рукопись содержит информацию о будущем нашей Родины на ближайшие… (доктор перебирал непереплетенные листы) восемьдесят лет … ага… вплоть до 2061 года. Это что, позвольте спросить, фантастический роман?
— Высосанные из пальца гнусные инсинуации – вот что это! — пробубнил из угла Мартышкин.
— Нет. Это не фантастический роман, — с достоинством ответил Протестантов.
— Тогда получается это… (врач запнулся, подбирая нужный термин) ваши предсказания? Откуда это все взялось?
— Это ему откровения свыше, — не унимался капитан. — Он же у нас – Илья-пророк хренов.
— Это так? — насторожился Сергей Иванович. — Вы верите в Бога? К вам приходит информация извне?
— Нет! — Голос Ильи Игоревича предательски сорвался на высокую ноту. Теряя самообладание, он закричал: – Я не ясновидец, и не занимаюсь ни гаданиями, ни предсказаниями.
— Тогда это фокус такой, ловкий трюк, не правда ли? — полюбопытствовал доктор Бронштейн. — Что-то из разряда историй о Шерлоке Холмсе. Вероятно, подследственный видит то, что недоступно обывательскому глазу, и на основе полученных таким образом данных, строит свои гипотезы.
— Дедуктивный метод не имеет к моей работе никакого отношения, — печально улыбнулся Протестантов.
