Владимир Хлумов - Мастер дымных колец

— Плевать, — шепчет Варфоломеев, прыгая вниз по ступеням.

Внизу, на старой площади, в черных ночных закоулках мелькают какие-то тени. Кажется, это участники праздничного торжества. Слышится испуганный шепот, переругивание, смех.

— Кто здесь? — спрашивает звездный капитан в темной подворотне.

Какая-то парочка с визгом шарахается от него прочь. Где-то, звонко прыгая по брусчатке, покатилась пустая бутылка из-под шампанского. Он бежит дальше, под арку, мимо соборов и часовен, кривым запутанным маршрутом, попадает наконец в нужное место. Снова поднимается наверх, в кабинет, останавливается и уже черным ходом выходит на обратную сторону. Там, за стеной, вскрывает амбарный замок. Темно, не помогает даже аварийное освещение. Злоумышленник раскрывает до предела веки, но ничего не видит. Наконец из тьмы проступает обратная сторона государственной машины, и Сергей Петрович с деловым видом приступает к акции. Береженого бог бережет, шепчет бывший звездный капитан, выдергивая с рычагов медные колокольчики. Те с красивым малиновым звоном падают на бетонный пол, раскатываются, подпрыгивая на неровном бугристом рельефе, и навсегда замолкают в темных прямых углах параллелепипеда. После успешного окончания операции Варфоломеев возвращается в кабинет, выключает хриплую «спидолу», тушит зеленую лампу и, удовлетворенный, выходит вниз на старый брусчатый двор.

Интеллигентный человек не может быть победителем. Пусть даже он прав. Пусть даже многотрудной логической цепью аргументов, фактов и действий опровергнет противную сторону. Все равно он не сможет быть наверху. И дело не в слабости предъявленных за и против, не в том, что правда не вечна, преходяща. Дело в противной стороне. Ему, интеллигентному человеку, едва одержавшему победу, тут же становится жаль противную сторону. Ведь она тоже человек, и следовательно, слабое, страдающее существо. Он начинает переживать, мучиться, брать свои слова обратно, мол, хоть я и прав, а тоже раньше не понимал, заблуждался, бродил в потемках, мол, и догадался-то случайно, а так, если бы не случай, то уж, верно, жил бы, как все. А то еще скажет, что и ему подсказали, научили, на путь истинный наставили, хоть это совсем неправда. Если и того мало, вообще расстраивается, совсем берет свои слова обратно, извиняется за допущенные действия и даже может попросить прощения. Простите, скажет, у вас здесь я ошибку нашел якобы, а никакая это не ошибка, а так, опечатка, и более того, не опечатка, а скорее наоборот.

Соня сидела рядом с Варфоломеевым, вспоминала давнишние разговоры с Евгением, применяя старые идеи к новым условиям. Сергей Петрович прилип к иллюминатору и только изредка поворачивался, приглашая и Соню посмотреть вниз. Там, внизу, проплывала зеленая страна, новая, неизведанная и все-таки до боли знакомая. Казалось, ей нет никакого дела до прошлых времен и ничего она знать не хочет, откуда, почему и как все начиналось. Поэтому глупо требовать от нее возврата к старому. Ведь ничто не повторяется, ничто. Дальше будет другое, хорошее, плохое — неизвестно. Соня краем взгляда посмотрела на попутчика. Он сам вызвался ее проводить до Ленинграда, тем более что хотел побыстрее попасть в Раздольное. Что же, пусть хоть так, только бы побыстрее долететь. У нее там много дел. Нет, лучше не думать сейчас об этом, иначе не хватит терпения ждать, когда же кончится этот длинный час. Она снова посмотрела на бывшего звездного капитана. Вспомнила, как шел он навстречу славе и почету босиком, весь перемазанный как мальчишка. Она не ожидала его увидеть в таком виде. Она вообще ничего не ожидала в таком роде. Сначала, когда они с Карауловым приехали в столицу, настроилась на долгое, изнурительное ожидание в приемных государственных учреждений, на общее непонимание, возможно, даже на активное сопротивление. Но едва она назвала свою фамилию, как услужливо открылись перед нею двери высоких учреждений. Какие-то официальные люди тут же окружили ее вниманием и заботой, многое наобещали и сразу же исполнили, представив ее высокому начальству. И наступил момент, когда все с ней происходящее стало даже приятно, и ей в самом деле поверилось, что пожелай она в ту минуту самое заветное, и оно неизбежно будет исполнено. Но нет, не исполнилось, не получилось. Ни у кого не получилось. Даже у Караулова, который использовал ее как приманку, да ничего не словил, а исчез на сумасшедшем излете кремлевской ночи.

Теперь она летит обратно, в свой любимый северный край, в удивительный город с новым, но, кажется, тоже не вечным названием. Когда природа исчерпает свои тайны, явится разумное существо и приумножит новые. Так говорил Евгений, так недавно сказал Сергей Петрович. Другими словами, но по существу так же. Ну что же, и у нее есть тайна, не предусмотренная начальными условиями. Он никогда, никогда не узнает о ней, потому что видятся они в последний раз. Там, в конечном пункте она попрощается с ним навсегда. Просто, без волнений, может быть, лишь подаст руку да скажет пару незначительных слов. И разойдутся они навсегда. И она, не оглянувшись, уйдет прочь, поскорее к самому центру, под арку, к пыльному третьему окну, к желтым высохшим цветам. А он? Какая разница.

В один из последних июльских дней под слабым северо-западным, чуть просоленным ветром, вдоль береговой линии, поперек желтеющего пшеничного поля шагал Сергей Петрович Варфоломеев. Отменно одетый, в новых штиблетах, в тройке, с начищенной до последнего блеска звездой героя, он был похож на важное правительственное лицо. Казалось, вот еще минуту назад он отпустил личного шофера, начальственно хлопнув по плечу, мол, пройдусь пешком, и ступил запросто на пыльный, усыпанный белым известняком большак. На самом же деле шел он от самой станции, с электрички, как и советовала Соня идти в Раздольное. Рядом на небольшой высоте белыми ватными лепешками летели северные облака, резкие, отчетливые, как их рисуют художники сюрреалисты. Сергей Петрович как раз подумал об этом. Слишком уж правильно была подобрана высота. Именно при таком уровне земля и небо кажутся плоскими и безграничными. Как будто кто-то специально раздвигает пространство для беспрепятственного течения событий и теперь со стороны наблюдает: что будет дальше? Конечно, Сергей Петрович не верил в потустороннего наблюдателя, но определенно чувствовал затылком чей-то немигающий внимательный взгляд. Чувствовал, ощущал почти физиологически, но не оглядывался, полагая это слишком унизительным. Чепуха, пройдет, успокаивал себя Варфоломеев. Этот новый мир не так уж плох. Исчезла Северная ничего. Зато и колючий иноземный лес пропал, он видел с высоты птичьего полета. Только болота да густой непроходимый хвойник. Тогда он обрадовался и даже заставил Соню саму убедиться, тыча пальцем в холодное стекло бортового иллюминатора.