В центре площади мотоциклы выстроились друг против друга, с грузовиков сняли нечто громоздкое и поставили между машинами. Площадь быстро заполнялась народом.
Крепко держа Гастрик за руку, Тинг весело шнырял среди собравшихся, выискивая место, откуда удобней было бы наблюдать за происходящим.
— Смотри, вон Черепок! — кивнул он куда-то влево, и Гастрик увидела собравшуюся на пятачке перед зданием мэрии группку мутантов.
Загудели мотоциклетные сирены, зашевелились ткани, сползая на землю, и все увидели две фигуры из цветного воска. Как живые, предстали перед жителями города его гипотетические основатели: продавщица Ася и ас Интон.
В красном платье с черным драконом на груди, облокотившись о прилавок, на котором крупными буквами было выведено: «Краски-лаки», Ася задумчиво смотрела вдаль, и в ее рыжем восковом парике темнела брошь, изображающая известное насекомое с откинутыми лапками.
Рядом с другим грузовиком стоял во весь рост мужественный ас Интон в комбинезоне, как веером обмахиваясь моделью самолетного крыла, которым он якобы выписывал в воздухе стихи.
Со стороны голубых касок взметнулась веревка с петлей, зацепилась за шею Аси, и в следующий миг под вопль толпы Асина голова в рыжем парике покатилась по асфальту, восковыми кусками рассыпалось туловище, руки-ноги.
С некоторым запозданием вишневые каски проделали то же с асом Интоном. Затем враждующие стороны проскандировали каждая свое:
— Асинтон — не Асинтон!
Асинтон — не ас Интон! — и бросились подбирать куски своих кумиров, чтобы, аккуратно сложив их в грузовики, в собранном виде привезти сюда же ровно через год. Едва успели они сделать это, как на площадь наползла лиловая тень. Гастрик и Тинг втянули головы в плечи: совсем низко, надвигаясь на толпу, плыл воздушный завод «Брикет», обычно пребывающий за городской чертой, невдалеке от вулкана Керогаз. «Что ему здесь надо? Куда смотрит мэрия?! Безобразие!» — пробежал среди собравшихся ознобный шумок. Величиной с полплощади, завод продолжал снижаться, и вдруг все сразу пришло в движение: толпа заволновалась, засуетилась, кто-то завизжал, засвистел. Казалось, еще немного, и «Брикет» расплющит собравшихся. Но метрах в тридцати от земли он замер, завис над толпой, открылись пять донных люков, и оттуда вылетели стайки миниатюрных голубых и розовых парашютиков с подвешенными к ним квадратами брикетов овсянки, что очень развеселило всех. Тинг поймал сразу два брикета: на одном красовался усатый ас Интон, на другом — Ася в красном платье с черным драконом.
— Отдам один папе, а другой маме, — хихикнул он, запихивая брикеты за пазуху. — Лично мне все равно, кто основал Асинтон.
Гастрик раздраженно наблюдала за снующими, бегающими по площади людьми, и ее наполняло раздражение к этой суете. Когда же увидела, что замечена мутантами у мэрии и ей машут руками, приглашая на свой пятачок, поспешила уйти с площади. И не потому, что чувствовала свою вину перед ними, а потому, что считала себя не мутанткой, а уникумом. Так однажды сказал ей изобретатель Сильвобрук: «Запомни: ты — уникум. Не каждый может похвастать этим».
Она отвернула манжетку платья и, взглянув на часы, заторопилась: через двадцать минут должна появиться Астрик. Вовсе не хотелось, чтобы она сообщила Ватрине, где застало ее превращение. Нужно успеть обмануть старушку, сказать, что бегала домой за играми.
Зато Тинг не спешил — ему хотелось побродить по городу, к тому же он давно не видел Астрик и ждал встречи с ней. Но Гастрик упрямо торопила его.
— Ненавижу, — злобно пробормотала она, когда они подходили к дому Ватрины.
— Кого? — не понял Тинг.
— Всех! — выкрикнула она. — За то, что пялятся на меня.
Тинг хотел было успокоить ее, но из подъезда вышла Ватрина и направилась в их сторону. В ту же секунду Гастрик стала стремительно превращаться в Астрик. Как всегда, это проходило болезненно — девочка упала на асфальтовую дорожку, ее корчило и ломало в судорогах. Внезапно из-за угла вынырнул автомобиль. Тинг едва отскочил в сторону, как раздался скрежет тормозов, крик, и мальчик в ужасе увидел распростертую под колесами старуху, а чуть поодаль — Астрик, которую она успела отбросить в сторону.
— Ватрина! Ватрина! — Девочка пришла в себя и кинулась к старушке, над которой склонился перепуганный водитель.
Она лежала на спине с закрытыми глазами и белым, без кровинки, лицом.
— «Скорую!» — крикнул водитель, бросая Тингу монету, и выругался: — Черт ее дернул под колеса! А ты чего валялась на дороге? — набросился он на Астрик. — Что за идиотские игры? Поедешь со мной в инспекцию.
— Она жива? — чуть слышно пролепетала Астрик, прикладывая ухо к груди Ватрины.
— Жива я, — со стоном выдохнула Ватрина. — Пока… — ее белесые ресницы вздрогнули, она открыла глаза. — Я так долго жила… — с трудом проговорила она. — Знаешь, почему? Я… не раздавила, но и не спасла ни одного кузнечика… не бросила в море, но и не вытащила оттуда ни одного человека. А теперь мне пора… Мое время останавливается. А часы… часы в моей комнате затикают вновь… Я бы с легкой душой отправилась в путь: я вспомнила все и передала тебе… Но я не сделала главного: не спасла собственного сына… Зря ты легла под колеса…
— Это не я, это Гастрик, — всхлипнула девочка. — Ватрина, не умирай!
Старушка слабо улыбнулась:
— А я не умру. Ты разве забыла?.. Прощай, моя девочка. И помни о шкатулке… Не плачь, когда погребут мою старую одежонку — я надеюсь приобрести новую…
Она вздрогнула, глаза ее плотно сомкнулись, и в ту же минуту из окна соседнего дома раздался крик: то ли проснулся, то ли родился младенец.
Астрик тяжело пережила гибель Ватрины и не расставалась со шкатулкой: ей чудилось, что там хранится душа старушки. Зато Гастрик пробовала расколоть эту семейную реликвию молотком. Заметив следы ударов, Астрик закопала шкатулку в саду под старым орехом. Но хотя девочки не общались, скрыть что-либо друг от друга подчас не могли — общее подсознание выдавало их. Найдя шкатулку, Гастрик еще ожесточенней попыталась расколоть ее.
Сестры часто удивляли Баатов общими словечками и мыслями. Время исчезновения обе называли пребыванием в чулане и так описывали это: «Проваливаюсь в нечто черно-багровое, после чего обволакивает глухая темнота, и я лежу будто связанная по рукам и ногам, но слышу и понимаю, что говорит сестренка. Часто хочу вмешаться в беседу, подать голос, но не могу — язык прилипает к зубам, мысли путаются при малейшем напряжении».
