«Сфотографируйся, — попросила Астрик. — Все-таки я должна знать, какой стану».
Узнает и не захочет меняться, решила Гастрик и пошла на хитрость.
«Я стесняюсь ходить в фотографию, — соврала она, — лучше нарисую себя перед зеркалом».
Астрик согласилась. Читать мысли друг друга они не умели, но действия, поступки не могли скрыть, поэтому Гастрик прилежно уселась перед зеркалом и нарисовала рожицу девчонки — некрасивой, но далеко не такой уродливой, как сама; при этом ей казалось, что поступает она вполне справедливо: отец часто говорил, что они должны делить поровну и радость, и грусть. Вот и поделят.
Рисунок немного опечалил Астрик, но не испугал. Что ж, пусть Гастрик хоть какое-то время побудет в ее внешности, а она походит такой вот губошлепкой с носом уточкой и конопушками. Надо лишь хорошенько сосредоточиться, и все случится, как задумано.
Но прежде, чем пойти на это, она решила поговорить с Тингом. На днях, возвращаясь из лицея, она встретилась с ним, спешащим на соревнования по баскетболу. Постояли, поболтали с минутку, и она впервые заметила, какая у Тинга красивая рыжая шевелюра. Шорты и белая майка подчеркивали стройность его фигуры и золотистую смуглость тела, отчего он казался юным античным богом. Тинг учился в последнем классе лицея, и грустно было думать о том, что он уходит из их общей детской жизни.
— Заходи в выходной, — пригласил он. — Кое-что покажу любопытное.
Она застала Тинга в теплице, где он помогал отцу высаживать цветочную рассаду. Во всем Асинтоне не было более уникальной теплицы, чем у фермера Сакса. Если цветоводы обычно выращивали гиацинты, гвоздики, розы, фрезии, нарциссы и другие праздничные цветы, то Сакс разводил растеньица, некогда в изобилии цветущие на лесных опушках, лужайках, в степях и долинах гор. Здесь можно было увидеть лиловые колокольчики сон-травы и хрупкую лесную ветреницу, застенчивые головки подснежников и изящные росинки ландышей, разноцветные крапинки медуницы и желтые огоньки первоцвета. Сакс гордился своей коллекцией, ибо в естественных условиях эти цветы уже почти не встречались. Приход Астрик обрадовал его — он любил, когда кто-нибудь заглядывал сюда, и можно было прочесть целую лекцию о своих экспонатах, неброских, но ценных, будто самоцветы в диадеме.
— Наступает время, когда самой большой роскошью будут не гладиолусы, не пионы или хризантемы, а такие вот скромные цветы, которые, увы, не сумели защитить себя от варварства людского, — сказал он с пафосом, протягивая Астрик букетик из золотистых горицветов.
Тинг вопросительно взглянул на отца. Сакс понял его. Добродушное круглое лицо его лишь на миг обрело философскую задумчивость, а потом он согласно кивнул взлохмаченной шевелюрой, такой же огненной, как у Тинга:
— Ладно, хвастайся!
Тинг подвел Астрик к небольшому газончику, на котором росли цветы интересной формы: на стеблях с сочно-зелеными листьями висели фиолетово-красные бублики, окруженные изящными лепестками такого же цвета.
— Их почему-то называют башмачками, — сказал Тинг. — Но посмотри вон на тот цветок слева. Точнее, на его листья. Странно, не правда ли?
Астрик подошла поближе и обмерла. Листья цветка были темнее, чем у его сородичей, а по глубокому бархатистому фону будто кто-то вышил серебряными нитями иероглифы древней пиктограммы.
— Рисунок появился недавно, а до этого растение было обычным. Надо бы узнать у Шарпа, что это значит.
— Кто такой Шарп?
Тинг оглянулся на отца, возившегося в другом конце теплицы, и сообщил скороговоркой:
— Я когда-то говорил о нем. Это он не похож на человека. Уже много лет его держат в одном из ангаров на правой окраине города. Мой двоюродный брат там служит стражником. Иногда он берет меня с собою на ночное дежурство. И скажу тебе… Нет, это нужно увидеть собственными глазами.
— А что, Шарп очень умный?
— Не то слово, он умеет читать прошлое и будущее, разгадывать настоящее. — Тинг загадочно улыбнулся. — Хочешь, пойдем сегодня к нему. У моего кузена как раз дежурство ночью. Еще вчера я не решился бы открыть тебе эту тайну, но сегодня… сегодня о Шарпе напечатано во всех газетах.
— Хорошо, — кивнула Астрик. — Мне тоже надо кое о чем спросить его…
В девять вечера они встретились на правой окраине Асинтона, в самом запущенном и грязном районе города. Холмы свалок из автомобильных покрышек, строительного мусора, металлолома то и дело преграждали им путь. Чуть ли не под ногами шныряли крысы величиной с кроликов, и Астрик, прижимаясь к Тингу, повизгивала от страха. Наконец из темноты вынырнули два ангара, возле которых прохаживались часовые с автоматами.
— Дик, — негромко позвал Тинг. — Это я.
— Кто там? — насторожился часовой возле первого ангара.
— Я, Тинг. А это моя подружка.
— А, племяш, — пробасил Дик, оглянулся по сторонам и махнул им: — Быстро!
— Медленно поднялся шлагбаум, что-то зажужжало, засверкала фиолетовая мигалка, и тут же все стихло. Железные двери ангара стали вдвигаться в стены, и Тинг с Астрик юркнули в полутемное помещение. По гулкой бетонированной дорожке, на которой мог бы свободно поместиться огромный лайнер, они прошли к вольеру с частоколом железной решетки.
— Шарп, — почти шепотом позвал Тинг, содрогаясь от страха. Сколько раз он был здесь, но так и не привык к виду этого существа.
Что-то завозилось, зашуршало в темноте, послышался чей-то глубокий вздох.
— Ты спишь, Шарп? — спросил Тинг.
— Слишком часто приходишь сюда, мой мальчик, — прошелестело за решеткой. Раздался невнятный звук — то ли шагов, то ли прыжков, и в вольере зажегся свет.
Астрик зажмурилась. Не столько от того, что тот, кого она увидела, был страшен своим нечеловеческим обличьем, сколько от взгляда его глаз величиной с блюдце, от которых шло пронзительное голубое свечение, которое, как ей показалось, пронзило ее подобно рентгену. Даже закружилась голова.
— Какой обаятельный оборотень, — Шарп опять тяжело вздохнул.
Астрик вздрогнула и открыла глаза:
— Это вы обо мне?
— Да, — кивнул Шарп длинной головой, похожей на отшлифованный янтарь с инкрустацией глаз-бирюзы в оправе острых темно-зеленых ресниц, смахивающих на сосновые иголки.
Немного придя в себя, Астрик набралась храбрости рассмотреть существо. Если бы не громадные глаза, лицо его вполне могло бы сойти за человеческое. Все же остальное напоминало гигантское насекомое с туловищем майского жука или шмеля. Задние конечности были вдвое длиннее передних, он встал на них и оказался метра три ростом, а передние повисли, как лапки кенгуру. Из-за спины Шарпа выглядывали прозрачные голубые крылья. Их голубизна и янтарь головы делали бы Шарпа даже красивым, если бы не чудовищных размеров насекомообразное туловище, лапы и все это при человеческом лице.
