Второго Ангел сначала отвлекло здание Государственной Думы, а потом – Большой Театр. И лишь когда окрестности Театральной Площади превратились в дымящиеся руины, чудовище принялось обрабатывать свой треугольник – с Тверской улицей в качестве биссектрисы. Исчезла громада Центрального телеграфа, переулочки заполнило битым кирпичом, и в воплях сирен потонули крики и стоны тех, кто застрял под обломками.
Третий и четвёртый на пару долго утюжили район между Никольской улицей и Варваркой. Сверху им было отчётливо видно, как мечутся крошечные фигурки, как сталкиваются машины и как столбы пара из разрушенных коллекторов преграждают путь горожанам, пытающимся спастись. Прежде чем разделиться, Ангелы расправились с Лубянской площадью, и тогда один свернул на Большую Лубянку, второй – на Маросейку.
Пятый выбрал Москворецкую набережную, и его извилистый маршрут был выстроен строго по изгибу реки. В тёмной воде отражались огненные пятна, но никто, кроме самого разрушителя, не мог оценить масштаб катастрофы: от Большого Московского моста вырастал дымный след, расширяющийся и охватывающий всё большее пространства. Смотреть было некому.
Шестой Ангел Смерти направился в Замоскворечье по Большой Ордынке, а седьмой устремился к Храму Христа-Спасителя.
Поскольку Ангелы двигались зигзагами, стараясь равномерно обработать площадь города, от них можно было бы убежать, даже если двигаться пешком. Впрочем, других вариантов не оставалось: пробки наверху, стоящие поезда внизу. Несколько вертолётов кружили над толпой, но сесть им было некуда.
Люди шли, не оглядываясь назад, обходили вставшие машины, помогали женщинам, детям и старикам. Паника прошла, снег и усталость охладили горячие головы, и уже никто не пытался командовать или угрожать. Сотовые телефоны не работали – лишь хруст снега сопровождал исход. То и дело в толпу вливались новые беженцы. Лишь немногие задавали вопросы, но ответом было неизменное «Я не знаю», и любопытные умолкали. Все силы уходили на то, чтобы переставлять ноги и двигаться дальше.
Страха они не чувствовали – лишь опустошённость и подавленность. Каждый был уверен, что из города надо уходить, как можно быстрее и как можно дальше. А потом можно будет подумать, что же произошло и кто виноват.
Край толпы лишь ненамного опережал линию разрушения. Грохот падающих высоток, протяжная песня лопающихся стальных тросов, взрывы, звон стекла – всё это подгоняло людей и укрепляло в желании как можно скорее выбраться за пределы Москвы.
Кривые порталы были единственным оружием разрушителей – и могли бы стать защитой, если бы понадобилось.
Люди не могли противостоять Ангелам Смерти.
Пришлось воевать нелюдям.
Норон был прав, утверждая «Они не выйдут из метро!»
Всё верно: Держители не могли подняться по эскалатору, пройти через турникеты и кассовый зал – и открыть тугую дверь с надписью «Выход в город». Этот путь был предназначен для людей. Таков закон: лишь превратившись в человека, дух имел право покинуть свою обитель.
Но был и другой способ, заложенный издавна, изначально – теми, кто не хотел видеть в метро только транспортную систему, теми, кто открыл небо под землёй.
Вряд ли Дейнека, нарисовавший знаменитые «окна», и Фролов, воплотивший их в многоцветной смальте, рассчитывали на такой результат! Они всего лишь создавали красоту для всех. Но каждый раз, когда гость столицы или простой пассажир, спешащий по своим повседневным делам, поднимал голову и любовался «Сутками Страны Советов», мозаичное небо становилось настоящим.
И вот тридцать четыре овальных медальона «Маяковской» и шесть восьмиугольных мозаик «Новокузнецкой» распахнулись, пропуская защитников Москвы – и знаменитые окна впервые с момента создания метро соединили подземелье с поднебесьем.
Мимо персиков и яблок, мимо лыжников и прыгунов, мимо монтажников и сигнальщиков, распугивая чаек и голубей, удивляя парашютистов и пилотов, они вознеслись в красочную смальтовую синь – и поднимались ещё выше, в пасмурное настоящее.
Иссечённая Москва корчилась в предсмертных судорогах. Переулки, набережные и площади выглядели как после массированной бомбёжки, разве что без воронок. Безжизненные развалины расстилались, насколько хватало глаз, и лишь по скоплению машин можно было угадать расположение улиц.
Ангелы Смерти обошлись с центром города, как жестокие дети с бумажной снежинкой – сотни тысяч дымящихся порезов складывались в семь треугольников с неровными краями. Если смотреть сверху, можно было заметить семь лучей на стыке обработанных секторов – там, где порталы вычерпали Москву до самого дна.
Внутри Бульварного Кольца не осталось ничего живого. Чудовищная язва неотвратимо расширялась, начиная задевать край толпы.
Мало кто оборачивался – это значило задержать себя и остальных. Но те, кто рискнул, не превратились в соляные столбы. Они лишь усомнились в целостности собственного рассудка.
Как поверить в гигантских чёрных бабочек, которые уничтожают Москву?
И чем, кроме как галлюцинацией, можно объяснить явление статуй с «Площади Революций»?
Но они воспарили – не статуи, но воплощения, готовые исполнить свой воинский долг. Рабочий и солдат, крестьянин и оба матроса, снайперша и парашютистка разогнулись, расправили плечи и встали в полный рост. Партизаны с «Белорусской», «Партизанской» и «Бауманской» не отставали от своих старших товарищей. Два красноармейца, полярный лётчик и пограничник дополнили отряд.
Могучие фигуры блестели, словно под ярким солнцем, и походили на языческих богов. За спинами защитников вставали герои сражений и труженики тыла с горельефов и мозаик. Вымпелы и знамёна с ликами Ленина, Сталина и гербом СССР реяли над головами, а ещё выше сверкали крылья самолётов. Возглавлял грозное воинство сам Святой Георгий на коне.
Не было армии сильнее – ни на Земле, ни вне Земли.
Георгий Драконоборец ударил первым: пронзил копьём Ангела, который уничтожил Храм Христа Спасителя и отправил в небытие знаменитую статую Петра Первого на стрелке Москва-реки.
Оружие Георгия било быстрее солнечного луча и с силой поезда, мчащегося сквозь сумрак тоннеля. Никакой портал не мог уберечь от атаки Держителя! Фальшивая плоть Ангела Смерти, слепленная из мёртвых тел и погубленных душ, начала распадаться. Чудовище рухнуло в Парке Искусств недалеко от Центрального Дома Художника – и скорчилось у ног статуи Дзержинского. Георгий опустился следом, конь его принялся топтать извивающегося змея.
