Ларри тут же принялся разворачивать свой подарок.
— Весит целую тонну!
Из упаковки появилась волчья голова — свирепая, с оскаленной пастью. В грациозной шее проделаны два отверстия.
— Это набалдашник трости, — сказал Граф. — Только он и остался.
— Ты не шутишь? — Впервые за вечер грохочущий голос Ларри сделался тихим. Казалось, волчья голова потяжелела в его руке. Глаза стали влажными.
Сверток Блэнка Фрэнка был и меньше, и легче.
— Подарок для тебя оказался настоящей головоломкой, — сказал Граф. Ему нравилась роль конферансье. — Выбор такой большой, трудно было решить, на чем остановиться. Выбрать ли землю Трансильвании? Воду из озера Лох-Несс? Камень из руин замка?
Когда Блэнк Фрэнк развернул упаковку, он увидел кольцо. Золотое. Старое настолько, что тонкая скань потерлась в некоторых местах. Маленький рубин в когтистой лапе. Блэнк Фрэнк поднес его к свету.
— Насколько мне удалось выяснить, кольцо некогда принадлежало мужчине по имени Эрнст Волмер Клампф.
— Кому? — удивленно переспросил Ларри. — Что за странное имечко?
Блэнк Фрэнк находился в замешательстве. Сквозь кольцо, как сквозь увеличительное стекло, он посмотрел на Графа.
— Клампф умер много лет назад, — сказал Граф. — Умер и был похоронен. А затем его эксгумировали. Потом некоторые части его тела были использованы искусным хирургом при сотворении одного нашего общего знакомого.
Лицо Блэнка Фрэнка прояснилось.
— Фактически часть Эрнста Волмера Клампфа до сих пор ходит по земле… и угощает своих друзей в баре.
Графа порадовало то выражение лица Блэнка, с каким он начал примерять кольцо. Оно с трудом налезло ему на левый мизинец.
Чтобы не задохнуться подступившими слезами, Ларри решил пошуметь. Одним прыжком, рисуясь, он перемахнул через барную стойку и сам наполнил свою кружку.
— У меня тост, — громогласно произнес он, высоко поднимая кружку и расплескивая налитое до краев пиво. — За покойных друзей. То есть за нас.
Граф достал несколько капсул из изящной жестянки, закинул их в рот и запил остатками «Гангбанга». Блэнк Фрэнк одним глотком разделался со «Слепым отшельником».
— О счете даже не думайте, — сказал Блэнк, помня привычку Графа всегда за все платить.
Граф улыбнулся и благосклонно кивнул. Порядок в оплате счетов был его пунктиком. Блэнк Фрэнк крепко, по-дружески похлопал Графа по плечу, поскольку до Ларри было не дотянуться. Граф не любил физических контактов, но сейчас стерпел, все-таки это Блэнк Фрэнк.
— Мать вашу, парни, мы же можем сделать наш собственный сиквел, все таланты в сборе! — воскликнул Ларри. — Можно подключить кого-нибудь из новичков и устроить слет монстров.
Вполне реальная идея. Троица многозначительно посмотрела друг на друга. Промелькнуло чувство вины, смешанной со стыдом, будто кто-то коварно, исподтишка испортил воздух в небольшой, тускло освещенной комнате.
«Бери выше — в тускло освещенной камере пыток», — подумал Блэнк Фрэнк, помня, как важно всегда оставаться в образе.
Блэнк Фрэнк задумался о сиквелах. О том, как когда-то студии дергали их за марионеточные нити и заставляли, пошатываясь, возвращаться. Снова и снова. Добавляли новых монстров, когда интерес публики угасал. И так, пока не выжимали весь возможный доход, после чего выбрасывали за борт, заставляя страдать от ностальгии.
В каком-то смысле это было подобно проживанию смерти.
И эти встречи, повторяющиеся из года в год, стали, по сути, тоже сиквелами.
Осознание этого вызывало депрессию. К концу вечера у Блэнка Фрэнка всю душу выворачивало наизнанку. Он старался оставаться дружелюбным и, насколько получалось, разговорчивым, но настроение портилось с каждой минутой все больше и больше.
Ларри выдул столько пива, что слегка окосел. Граф, употребивший целый букет различных веществ, глубоко осел внутри своего дорогого пиджака, казалось, он подбородком упирался в рукоятку пистолета, который всегда носил с собой. Ларри сделал глубокий глоток и завыл волком. Граф заткнул ухо пальцем.
— Лучше бы он этого не делал, — сказал он вполголоса с интонацией актера, стоящего на авансцене, а значит, раздражение было скорее показным.
Когда Ларри в очередной раз переваливался через барную стойку, как всегда двигаясь размашисто, с нарочитой демонстративностью, он умудрился всадить свой массивный локоть прямо в застекленный постер Блэнка Фрэнка. Раздался треск, в стекле осталась вмятина, оплетенная паутиной мелких трещин. Ларри выругался и мгновенно расстроился. Затем принялся сбивчиво предлагать заплатить за разбитое стекло.
Граф, в свою очередь, как и следовало ожидать, предложил купить постер, поскольку это теперь была поврежденная вещь.
Глядя на своих друзей, Блэнк Фрэнк покачал большой квадратной головой:
— Это всего лишь стекло. Я его заменю. В первый раз, что ли.
Пришедшая в голову мысль, что он уже делал это, вконец испортила ему настроение. Он видел свое отражение, паутиной трещин разделявшее лицо на отдельные неровные фрагменты, а за ним зловещее изображение в красных всполохах. Он тогда. И он сейчас.
Блэнк Фрэнк провел ладонью по лицу, словно оно было не его, а чье-то чужое.
Ногти у него всегда были черными, но сейчас это было даже модно.
Ларри пребывал в расстройстве от своей неуклюжести, а Граф каждые пять минут посматривал на свой «Ролекс», словно опаздывал на важную встречу. Что-то испортило всем настроение, и Блэнк Фрэнк злился, потому что никак не мог понять, что именно. А когда злился, он мог взорваться в любую минуту.
Граф поднялся первым — этикет превыше всего. Ларри снова принялся извиняться. Блэнк Фрэнк оставался подчеркнуто любезным, хотя ему вдруг захотелось как можно быстрее выставить гостей вон.
Граф чопорно поклонился. Его лимузин подъехал минута в минуту. Ларри сжал Блэнка Фрэнка в крепких объятиях.
— Au revoir,[54] — сказал Граф.
— Пусть все тебя боятся, — сказал Ларри.
Блэнк закрыл дверь черного хода и задвинул щеколду. Сквозь крошечное смотровое окошко он наблюдал, как бесшумно и плавно исчез в темноте лимузин Графа, как растаяли в темноте блестки, усыпавшие одежду Ларри.
До открытия оставалось еще полчаса. «Нежить» начинала заполняться посетителями только после полуночи, и было маловероятно, что кто-то нечаянно пострадает.
Блэнк Фрэнк врубил музыку на всю громкость и неуклюже отбил чечетку. Надгробная речь под аккомпанемент. Он любил Ларри и Графа безгранично и преданно и надеялся, что они поймут его поступок. Блэнк думал, что его ближайшие друзья достаточно проницательны, чтобы не счесть его сумасшедшим.
