– Агнесса, – колокольчиком прозвенела она, подавая незнакомцу руку.
– Какое оригинальное, какое милое имя…
Ким… Борисович. Присаживайтесь. Что желаете?
– Что-нибудь легкое, необременительное.
– Необременительное для желудка?
– Для вашего кошелька.
– О, за мой кошелек не волнуйтесь. Ваш приятель угощает.
– Тем более. Ему я и так уже обязана.
– Чем же, позвольте полюбопытствовать?
– Встречей с вами.
– О-о-о, – Ким даже покраснел от удовольствия. Он, крепкий семьянин с доперестроечным стажем, давно не слышал таких изящных пассажей. Последнее десятилетие он был с головой погружен в индивидуальную борьбу за самоутверждение на околополитической арене и совершенно упустил из виду учение Фрейда о роли женщины в истории мужчины. – Агнесса, вы приняты.
– Это сказочно! И вы даже скажите – куда?
– В мое сердце! – неожиданно для самого себя произнес он. И смутившись, замолчал. – И еще в ОСВИН.
– Простите мою неосведомленность, Ким… Борисович, но не могли вы расшифровать эту загадочную аббревиатуру?
– Общероссийский союз вхожих и невхожих.
– Не хватает одного словечка.
– Какого?
– Вхожих и невхожих куда?
– Агнесса, проявите смекалку!
– А можно воспользоваться помощью друга?
– Нет-нет, – закапризничал Ким. – Сама-сама-сама…
– Ну, а минуту на размышление дадите?
– Ладно, минуту дам.
– Можно поразмышлять вслух?
– Как вам угодно, но только минуту.
– Вы такой властный, фотогеничный, ухоженный мужчина… – Ким посмотрел на свои обгрызенные ногти и спрятал руки под стол. – С солидным, еще новым портфелем, не министерским, конечно…
– Как вы угадали?!
– В ОСВИНе нет буквы М…
– Продолжайте!
– Но тоже большой общественной значимости…
– Да-да-да…
– А такие портфели у нас в стране выдают только в одном месте и это место…
– Да. Да. Да!..
– Кремль, – закончила Агнесса.
– О-о-о! – выдохнул восхищение Ким.
– Уложилась! – глядя на свои командирские часы с секундной стрелкой, констатировал Данила.
– Куда уложилась? – не понял Ким.
– В минуту уложилась. Молодец, Снегурочка!
Ким развернулся к Даниле.
– Кувалдин, если ты не будешь соблюдать субординацию, уволю к чертовой матери, не успев назначить. Хвалить и ругать – это моя компетенция, понял? А ты можешь только согласно кивать и одобрять принятые мною решения.
– Но у нас же в России демократия…
– Все-таки ты дурак, Кувалдин. У нас в стране демократия в рамках родительской тирании. У нас во главе государства как стоял царь-батюшка, так и стоит. И не важно, как его называют: товарищ Генеральный секретарь или господин Президент.
– Простите, Ким Борисович, мои заблуждения. Какой же вы глубокий, государственного ума человек! Вас в Премьер-министры выдвигать надо.
– А чего это ты на «вы» перешел?
– Соблюдаю субординацию.
– Ну, тогда молодец. Тогда не уволю. Нос по ветру держишь.
– Рад стараться, Вашество.
– Ну, вернемся к похвалам и порицаниям. Молодец вы, Агнесса, – подтвердил Ким, поворачиваясь к девушке. – Я дам вам место в ОСВИНе.
– А какое это будет место, Ким… Борисович?
– Передовое. Будете секретарем, нет, не секретарем, вы будете личным помощником Председателя.
– Боже мой, Ким… Борисович. Вы – мой спаситель! – в глазах Агнессы появились слезы. – Это как в сказке! Но я знала, что так случится, я знала! Мне был знак свыше!
– Агнесса, вы верите в знаки?!
– Ой, я что-то не то сказала?
– Да нет, просто такое совпадение… Я тоже верю в знаки.
– Это судьба, Ким… Борисович. Это судьба! – опять растрогалась Агнесса.
Их взволнованный диалог был прерван появлением официанта.
– Я извиняюсь, – ввинтил официант. – Для девушки что-нибудь будете заказывать?
– Да-да, – вспомнил Ким. – Что вы хотели бы, Агнессочка?
Агнесса выбрала дежурные блюда: мисо-суп с галлюциногенами и язык «Обет молчания», чтобы не заставлять желудки мужчин долее страдать.
Им тут же принесли заказанное, и пока Ким, с ощущением собственной значимости, рассказывал Агнессе о себе и об организации, а потом о своих планах по восхождению на политический Олимп, девушка восхищенно слушала с открытым ртом, одновременно успевая смахнуть салфеткой крошки с галстука нового начальника, подливать ему воду и горячительные напитки, а также отрезать кусочки от олигархической вырезки и подносить вилку к Кимову рту ровно в тот момент, когда он замолкал, чтобы перевести сбитое эмоциями дыхание.
Все трое были на вершине блаженства…
Сцена первая
Сусликов полуопальный
Заперев дверь, Мирослав Казбекович упаковывал кукол в картонные коробки. Он бережно перекладывал безвольные тельца пупырчатой пленкой, заклеивал коробки скотчем и лепил наклейки: «Хрупкое» и «Верх», зашифровывая от руки содержимое. Гадюшник – значило оппозиция, Общак – кабинет министров, Театр теней – Госдума, Мальчик-с-пальчик и К – понятно без объяснений. Впервые за двенадцать лет его все-таки выперли: из Кремля в Бесцветный дом.
Когда-то этот дом был белым. Но после того, как его сначала расстреляли, потом отмыли от копоти и заселили новыми квартирантами, он стал бесцветным. Мирослав периодически посещал его в свою бытность кремлевским небожителем. Его всегда поражала пустынность коридоров, приглушенность голосов и граненые графины с кипяченой водой в каждом кабинете: от начальников до референтов. Было ощущение, что трупы защитников Белого дома замуровали в эти стены, и все обитатели соблюдали бессрочный траур. Непонятно только, как уцелели при бомбежке граненые графины с позеленевшими от водорослей, недоступными для отмывания внутренними гранями.
Этот дом наводил на Сусликова такую тоску, что одна только перспектива переселиться сюда каждый раз заставляла его энергичнее шевелить мозгами. Двенадцать лет. И вот осечка. Акелла промахнулся и вынужден отступить. В отличие от Акеллы Сусликов не взрастил Маугли, который мог бы постоять за вожака. Люберецкий не дотянул. Хоть и получил звериное воспитание, но масштаб не тот. Не тот. Жук тоже не взлетел. Крылья еще не отросли.
Впрочем, и за место в Бесцветном доме пришлось в конце концов побороться. Чтобы не оказаться на свалке истории. Шахматович всерьез претендовал. Но Верховный предводитель не мог допустить медвежьего беспредела и сделал смотрящим его, Сусликова. Через губу, но сделал. В голове Сусликова вертелась песенка Остапа Бендера в мироновском исполнении:
Нет, я не плачу, и не рыдаю,
На все вопросы я спокойно отвечаю,
Что наша жизнь – игра, и кто ж тому виной,
Что я увлекся этою игрой…
Сусликов никогда не ждал никакого признания. Куклы не могли любить Папу Карло по определению, даже если он не носил бороды и не щелкал кнутом. Двенадцать лет он закулисно режиссировал этот театр в одну пятую земной суши, и все двенадцать лет конкуренты пытались выдавить его с этой роли под разными предлогами: от серьезного провала до слишком большого достижения. Но его еще в детстве научили: сделал дело – отойди на безопасное расстояние, чтобы взрывной волной благодарности не накрыло. Спасибо, благодарностей не надо, возьму деньгами. Но деньгами тоже особо не одаривали. Пропитание приходилось добывать самому – тут былинка, там ягодка. За это время властные соперники обогатились как Крезы, налились нефтедолларами, как клопы – дармовой кровью, а у него кроме пары свечных заводиков, десятка фондиков да долечек в скромных девелоперских компаниях так ничего и не завелось, и кто он по сравнению с ними – так, нищий с паперти, а ведь боятся, боятся! Потому что креативу конкурентам Господь Бог не дал, родились они с тоннельным зрением, на страну и мир смотрят из кремлевской бойницы, всей широты картинки им не увидеть, сколько ни кряхти. Таковы уж свойства бойницы: стрелка от вражеской пули защищает, но и обзор сильно ограничивает.
