Увы, его мечты о том, чтобы привести две тысячи жителей в новый Иерусалим, не трогали Анну. Когда начались отказы кондиционеров и отключения электричества, когда стало опасно передвигаться по дому без сопровождения, она решила переехать и вскоре уговорила мужа на отъезд.
Ройял отправился в спальню Анны — посмотреть, как она собирается. Два дорожных сундука, набор маленьких и больших чемоданов, шкатулок с драгоценностями и косметичек лежали раскрытыми на полу, как на витрине магазина дорожных товаров. Анна, сидя перед зеркалом туалетного столика, то ли упаковывала, то ли наоборот распаковывала чемодан. Недавно Ройял обратил внимание, что жена окружает себя зеркалами, словно собственные отражения ее успокаивали. Анна давно привыкла, что к ней относятся с почтением, так что последние недели, даже в относительной безопасности пентхауса, переносила тяжело. В ее поведении вновь начали проскальзывать детские черты, словно она подлаживалась к чересчур затянувшемуся чаепитию у безумного шляпника. Поездка в ресторан на 35-м этаже превратилась в ежедневное испытание; и поддерживала ее только перспектива покинуть здание навсегда.
Анна поднялась и обняла мужа. Как обычно, она машинально коснулась губами шрамов на лбу, словно пыталась считать выжимку из двадцати пяти лет, разделяющих их, — найти ключ к той части жизни Ройяла, которая была ей неведома.
— Кошмар. — Она с надеждой взглянула на кучу чемоданов. — Ладно, за час управлюсь. Ты вызвал такси?
— Понадобятся как минимум две машины. И они отказываются ждать у здания — придется вызывать уже снизу.
Оба их собственных автомобиля, припаркованные у самой стены, были безнадежно испорчены нижними жильцами.
Анна продолжила сборы.
— Главное, что мы уезжаем. Следовало уехать еще месяц назад, когда я говорила. Зачем тут вообще оставаться — не представляю.
— Анна, мы уезжаем…
— Наконец-то… И почему никто не позвонил в полицию? Или не пожаловался владельцам?
— Владельцы — мы.
Ройял уже усвоил, что его молодая жена не сможет быть счастлива в особой атмосфере высотки. Единственная дочь провинциального предпринимателя, Анна воспитывалась в замкнутом мире большого поместья — подробной копии шато на Луаре, — за которым приглядывал штат слуг. В многоквартирном же доме ей прислуживала невидимая армия термостатов и датчиков влажности, компьютеризированных лифтовых переключателей и реле, выполняющих свою роль в новых — мудреных и абстрактных — отношениях хозяина и слуги. Однако в мире Анны важно было не только то, чтобы работа была сделана; нужно было видеть, как она делается. Постепенный отказ служб здания и конфронтация между враждующими группами жильцов оказались для нее слишком серьезным испытанием; сыграла роль долгими годами воспитываемая боязнь высшего класса — удастся ли сохранить место на вершине. Нынешние беспорядки в многоквартирном доме беспощадно обнажили эту боязнь. Встретив Анну впервые, Ройял счел естественной ее полную уверенность в себе, в то время как все было не так — отнюдь не уверенная в себе Анна постоянно нуждалась в подтверждении своего места на верхней ступеньке. А вот профессионалы, окружавшие ее, которые добились всего собственными силами, являли собой образец уверенности.
Когда они — первые жильцы — приехали в высотку, оба решили, что квартира станет только временным пристанищем; как только они найдут дом в Лондоне, тут же переедут. Но Ройял заметил, что откладывает любое решение по поводу отъезда. Его заинтриговала жизнь в этом вертикальном поселке. Будучи первым жильцом и обладателем лучшей и самой высокой квартиры, он чувствовал себя феодалом, властителем поместья — это звание он позаимствовал из книг Анны, хотя оно ему и не нравилось. Его чувство физического превосходства — недаром он был чемпионом по теннису, пусть всего лишь в младшей любительской лиге — с годами неизбежно ослабело, но здесь оно немного окрепло из-за присутствия стольких людей прямо под ним, на чьих скромных жилищах надежно покоилось его собственное.
Даже после аварии, когда ему пришлось продать свою долю в консорциуме и отправиться на кресле-каталке в пентхаус, он ощущал это обновленное физическое превосходство. Долгие месяцы выздоровления, пока затягивались раны, каждый новый жилец ассоциировался с его крепнущими мышцами и сухожилиями, обновленными рефлексами; каждый вносил невидимый вклад в здоровье Ройяла.
А вот Анну, наоборот, непрерывный приток новых жильцов раздражал. Квартира радовала ее, пока они были в высотке одни — ей казалось, никого больше и не будет. Она каталась в лифтах, словно в богато украшенных кабинках частного фуникулера, плавала в одиночестве в чистых водах обоих бассейнов и бродила по торговому центру, пользовалась собственными банком, парикмахерской и супермаркетом. К тому времени, как последние из двух тысяч жильцов заняли свое место внизу, Анне уже не терпелось уехать.
Ройяла тянуло к новым соседям, образчикам пуританского отношения к труду. В свою очередь, он знал от Анны, что соседи считают его загадочным нелюдимым типом, жертвой автокатастрофы, живущим в кресле-каталке на крыше высотки, с богатой женой вдвое моложе себя. Несмотря на символическую кастрацию, Ройяла все равно считали хранителем ключа от здания. Его лоб в шрамах и хромированная трость, любимая белая куртка, в которой он был похож на мишень, — все это казалось элементами секретного кода, воплощавшего в себе реальные отношения архитектора громадного здания с беспокойными жильцами. Даже неизбежные надвигающиеся измены Анны включались в систему парадоксов, ласкающих любовь Ройяла к «играм», где можно рискнуть всем и не потерять ничего.
Ройяла интересовало, как реагируют на события соседи, особенно Ричард Уайлдер, готовый взбираться на Эверест, вооруженный лишь раздражением, что гора выше его; или доктор Лэйнг, торчащий на балконе целыми днями, воображая, что совсем отделился от высотки, хотя он-то и есть чуть ли не самый реальный житель. По крайней мере, Лэйнг знает свое место и придерживается его; а Уайлдеру три ночи назад пришлось преподать короткий, но жестокий урок.
Размышляя о вторжении Уайлдера — всего об одной из попыток людей снизу пробиться в верхние квартиры, — Ройял вышел из спальни и проверил засовы на входной двери.
Анна показала на три портфеля мужа.
— Это все, что ты берешь?
— Пока все. Потом вернусь, если понадобится.
— Вернешься? Зачем тебе? Может, и вовсе останешься?
Скорее для себя, чем для жены, Ройял сказал:
— Первым пришел, последним ушел…
— Это шутка?
