Голицын был из пластунов-лазутчиков, людей отчаянной храбрости и невероятных умений. Он учил Дарью убивать и не быть убитой, в общем, выживать. Он занимался с ней два — три раза в неделю в течение нескольких лет, и чем дальше, тем больше ей нравился. Любовником, впрочем, так и не стал. Оказался активным педерастом, но из песни слов не выкинешь. Нравилось это его пристрастие Дарье, или нет, она признавала его силу, мастерство и ум. И научил Голицын ее многому, но, положа руку на сердце, Дарья ни на мгновение не поверила, что выпади ей жребий «выживать» по-настоящему, выживет на самом деле. Однако, слава Богу, до вчерашнего дня и проверять сию гипотезу ни разу не пришлось. А когда случилось все-таки, то, по всему выходило, не справилась инженер-капитан 1-го ранга Телегина с поставленной задачей. Не выжила.
Но это вчера. Не то — сегодня. В «Соснах» она действовала на «Ять» — в лучших традициях тартарских пластунов. Трех бандитов за две минуты сделала вчистую, так что не зря, выходит, старался поручик Голицын! Совсем не зря!
— Я…
— Лишнего только не говорите, — по-алемански сказал Карл. Предостерег, типа. Но когда и как он успел узнать, что Дарья говорит по-алемански? Вопрос, стоящий ответа.
— Чего они от нас хотели? — так же по-алемански спросила она.
— Не знаю.
— Что будем делать? — крайне удивившись такому ответу, поинтересовалась Дарья.
— Что и планировали, только с поправкой на изменившуюся ситуацию, — ответил Карл. — Я предполагал за виверну заплатить. Теперь без денег возьму! Слетаем в Юрьев?
«Юрьев? Логично», — она, впрочем, ожидала другого, но про Авалон теперь никто не говорил.
— Отчего бы и не слетать! — пожала плечами Дарья. Простота, с которой она принимала нынче повороты судьбы, удивляла безмерно. Но и то сказать — удивление это носило скорее декларативный характер, чем эмоциональный. Знать что-то, и прочувствовать свое знание — суть разные вещи. И Дарья это хорошо понимала, но чувства, словно бы, притупились, ослабли, выцвели, зато невероятно ясной стала голова. Думалось легко и быстро, как когда-то давно, в юности, еще до того, как в ее жизнь вошел Марк.
— Ты умная, — Марк сидел в продавленном кресле, свежий, элегантный, полный удивительной энергии. Сидел, заложив ногу на ногу, курил папиросу.
— Не сейчас, — слова давались с трудом, мышцы, сведенные судорогой, горели огнем. Изматывающая боль, и с каждым приступом все сильнее.
— Уже нет…
— Ну, значит, прежде ты была редким гением, — улыбнулся Марк. — А сейчас ты гений обыденный. Я бы сказал, заурядный. Но учти, Дари, я таких скромных гениев, как ты, пожалуй, трех-четырех за всю жизнь и встретил.
— Ты молодой, — возразила Дарья.
— На мой счет многие заблуждаются.
— Сколько тебе лет? — в его словах было что-то, что заставило ее спросить.
— Семьдесят три.
— Разыгрываешь?
— Открываю тайну.
— Зачем? — ей стало вдруг страшно. Их разговор напомнил старый сон. Она стоит у двери и боится ее открыть. Не знает, что там, но знает, что открыв дверь, не сможет ее уже закрыть…
— Затем, что хочу тебе кое-что предложить.
Открыв дверь, ее уже не закроешь…
— Что?
— Родиться заново, — оказалось, Марк уже не сидит, вальяжно развалившись в старом обтертом кресле. Стоит перед ней, смотрит в глаза.
— Родиться?
— Знаешь, от чего дети родятся?
Странный вопрос.
— Мне подруги рассказывали.
— Это они тебе о том, как это выглядит на бытовом уровне, рассказывали, — Марк не шутил, взгляд его был тверд, как никогда. — О биологическом механизме знаешь?
— Читала кое-что…
— Чурилова? Конверса?
— Да, — подтвердила Дарья. Она чувствовала, разговор затеян неспроста, но все еще не могла ухватить его суть. Его скрытый смысл.
— Хорошо. А про генетику знаешь? Понимаешь, о чем речь?
— Это Мендель, кажется…
— Да, но не так примитивно… — поморщился Марк. — Как же тебе объяснить? Впрочем, изволь! Представь себе, что мать и отец — это две толстые книги, исписанные с первой строчки до последней математическими формулами. Одна книга описывает женщину, которой принадлежит яйцеклетка, другая мужчину, оплодотворившего эту яйцеклетку своим сперматозоидом. Я ясно излагаю?
— Вполне! — Дарье не нравилась эта тема, и причин тому было множество. Но главная состояла в том, что все это было не про нее.
— Плод получает часть текстов обеих книг, так возникает его собственная особая книга, в которой формулы описывают то, каким ему предстоит родиться. Каким он станет, когда обретет плоть.
— Моя запись…
— Твоя запись была повреждена, Дари. Ошибки в формулах. Ты меня понимаешь?
— Что это меняет?
— Многое, но только для одного человека на всем земном шаре. Для тебя.
— Как?
Марк не ответил. Отошел к окну, посмотрел сквозь стекло в ночь.
— Ты ведь уже поняла, что я чужой? — спросил, не оборачиваясь.
— Чужой? — переспросила Дарья.
— А как скажешь по-другому?
— Ну…
— Поняла, — он обернулся и снова смотрел ей в глаза. — Только не придумала пока, откуда бы мне вдруг взяться.
— Откуда? — спросила Дарья, чувствуя, что все-таки открыла свою заветную дверь.
— Не скажу, — усмехнулся в ответ Марк. — До времени сохраню свою тайну. Но обещаю, ты попадешь на мой «остров Авалон». Сейчас же поговорим о другом. Там у нас есть всякие вещи, Дари… Разные… Такие, что и не сразу придумаешь. В общем, я могу сделать так, что ты родишься заново.
— Как это?
— Тело, — каждая его клетка, — Марк изобразил руками нечто, что должно было, по-видимому, иллюстрировать его слова, но, на самом деле, испугало Дарью еще больше. — Твое тело, Дари, претерпит что-то наподобие трансформации. Ошибки будут вычеркнуты из формул, и ты возникнешь как бы заново, но уже по исходной записи. Не знаю, какой ты станешь, красивой или нет, но ты будешь такой, какой должна была стать, если бы в исходный код не вкрались ошибки. Во всяком случае, будешь здоровой. Это я тебе обещаю.
