Закончив с «вещевым довольствием», Карл наведался на телеграф и сообщил «Ингвару Ольгердовичу», что «попечением Всевышнего жив и здоров, чего и другим желает. А сам он нынче обретается в городе Ораниенбауме, на центральном почтамте, где и ожидает ответа в течение следующего получаса».
Текст выглядел вполне по-идиотски, но на нем настоял контрагент, и Карл не нашел нужным оспаривать требования «высокой договаривающейся стороны». Отписался и вышел на мороз. Дело шло к вечеру, но небо очистилось, и солнце заливало своими лучами заваленные снегом улицы. Снег искрился, воздух пах зимой.
Карл раскурил сигару и достал из кармана пальто фляжку с коньяком. Пара глотков и пара затяжек, а его — глядишь ты — уже зовут в контору. Оказывается «любезный друг Ингвар Ольгердович» соизволил ответить так быстро, что становилось ясно — аппарат Бодо стоит у Ингвара Ольгердовича едва ли не дома.
«Наверняка, дома и стоит, а иначе как он смог ответить так быстро? Впрочем, кроме телеграфа существуют еще и телефоны. Сюда-то он позвонил, а не телеграфировал!»
— Здравствуй, Ингвар! — сказал Карл, выслушав цветастые приветствия Сени Шершня. — Я тоже рад тебя слышать. Встречаемся в полночь на мызе у твоего дедушки. Лады?
— Лады, — голос Шершня звучал уныло, но отказать Сеня не посмел.
Было ли это и в самом деле уныние или нет, но Карл решил считать прозвучавшее в словах Шершня настроение именно «унынием».
«Люди…» — подумал он с чувством напоминающим сожаление.
Люди, где бы он их ни встречал — здесь или там — озадачивали Карла своими эмоциями. В этом, если подумать, и заключалась их сила, и их слабость тоже. Чувства мешали им, но мешали они и Карлу. Ему приходилось все время корректировать свое поведение с поправкой на чужие эмоции, которых он, порой, не в силах был даже отождествить хоть с чем-то, известным ему по прежнему опыту. «Поверять алгеброй гармонию», выстраивая модель чувственного образа с помощью одной только логики, совсем непросто. И уж точно — не гарантирует от ошибок.
Ему потребовалось полчаса, чтобы «вычислить», куда и как ударит господин Торопов, известный так же как Сеня Шершень. Вернее, основное время ушло на опознание самого факта предательства, а шверпункт своей обороны Карл мог назвать и без подсказки. Не знал он только одного — как быстро способны действовать те, кто прибрал к рукам вынужденно брошенные на произвол судьбы «старые связи». А они действовали быстро и решительно, вот только «шверпункт» на поверку оказался чем-то совсем не тем, чего ожидал от Дари Карл, и на что мог рассчитывать противник.
Постоялый двор представлял из себя замысловатый терем с переменным количеством этажей, так что покои Дари, по случаю, находились аж на третьем. Оттуда — через окно, увлекая за собой осколки стекла и разбитую в щепки раму — один из нападавших и вылетел как раз тогда, когда Карл подъехал к «Соснам». Удар, резкий как выстрел треск и вслед за тем звон бьющегося стекла и заполошный вопль. Мужчина, что характерно, не просто выпал из окна, он из него вылетел. Пролетел по воздуху метр или два, отчаянно маша в пустоте руками — крыльев-то ему Бог не предусмотрел — да и упал с ускорением десять метров в секунду за секунду. Шлепнулся о булыжную мостовую, разбрызгивая кровь на белый девственный снег, да и замер, то ли лишившись чувств, то ли отойдя разом в мир иной.
«Неплохо!» — Карл выскочил из локомобиля, и сходу бросился на стену.
Чем хороши эти бревенчатые хоромы, так это тем, что по их стенам можно «идти», как по Новгородскому променаду. Карл оттолкнулся от декоративного гранитного ограждения, взлетел вверх и вдоль, уцепился кончиками пальцев за угол сруба повалуши, и резким усилием мышц взметнул свое тело дальше и выше. А там уже и носком ботинка удалось подработать и левой рукой за карниз второго этажа уцепиться, и еще что-то где-то, но по факту Карл очутился на балконе третьего этажа так быстро, как только смог, а мог он так, как мало кто другой. Однако события развевались еще быстрее. Грянул выстрел, потом другой, третий, и, когда, вынеся телом раму балконной двери, Карл ворвался в спальню находившейся под его опекой женщины, все было кончено. Причем эксцесс, судя по тому, что увидел Карл, оказался исчерпан в связи с тем, что закончились желающие его продолжать. Один лежал на улице — под окном, двое других — в покоях Дари, и оба, что характерно, все еще были живы.
«Но ненадолго», — отметил Карл, стремительной тенью проносясь по огромной комнате. Краем глаза он отметил, что дверь не высажена, а открыта — «Ключом или отмычкой» — мебель сдвинута тут и там и порядком побита, — «Дрались по всей комнате», — ковер залит кровью, как, впрочем, и находящаяся в диком беспорядке постель.
«Недурно!»
Дари стояла, прижавшись спиной к дальней стене, в левой руке держала какой-то устрашающих размеров револьвер — «И как ей только запястье не вывернуло?!» — а в правой трехрожковый шандал, тяжелое основание которого было заляпано кровью.
Итак, события, как понял Карл из своего вынужденно беглого осмотра, развивались по классической схеме. Трое нападавших, зная, что в апартаментах находится спящая женщина, беззвучно открыли дверь и вошли, намереваясь…
«Захватить! — понял Карл. — Они собирались захватить Дари и действовали соответственно».
При этом бандиты — а Карл уже догадался, что это не контрразведка и не спецназ, — толком и не знали, кого берут, и что ищут. Знали, по-видимому, — выяснив это простым опросом обслуги, — что в апартаментах находится молодая блондинка, и что наелась и напилась красотка с мороза так, что «лыка не вяжет» и «заснула еще по пути в номер». Так, собственно, дело и обстояло. По виду Дари больше двадцати пяти никогда не дашь, а о том, что ей уже близко к пятидесяти никто в трезвом уме даже не подумает. Так что, да — молодая интересная блондинка, а значит слабая женщина, и никак иначе. И, разумеется, осоловевшая от выпитого и съеденного. Карл ее у всех на виду сам в номер и отволок, поскольку ноги Дари тогда не держали. Подкашивались они, вот в чем дело.
Однако события прошлой ночи женщину кое-чему все-таки научили, и второй раз беспомощной жертвой обстоятельств она становиться не желала, да и «особые способности», дремавшие столько лет, начали оживать. От стресса, да и от общения с Гретой и Карлом тоже. Так что Дари своих неурочных визитеров почувствовала и встретила, как полагается. Все-таки чему-то она на армейской службе, видать, научилась. Пропустила всех троих в комнату, треснула замыкающего бронзовым шандалом по затылку, отобрала оружие, и… Тут, собственно, все и началось, но и закончилось быстро и без последствий.
