— Марк, — говорит он спокойно, — не беспокойтесь о здоровье вашего товарища. Он совсем не болен. Десять секунд назад он высморкался понарошку.
Он молчит. Будет ли он продолжать урок?
— Мето, зачем вы делали вид, что сморкаетесь, а?
Я не разжимаю губ. Если я заговорю, он поймет, что я вру. Я терплю. Проходит долгая минута.
— Ну, да и не важно, в самом деле! — заявляет он в итоге. — Вернемся к нашим картошкам, которые не терпят отлагательств.
Я выдыхаю, но не слишком громко.
Правой рукой пишу и одновременно разворачиваю бумажку. Записка размером примерно восемь сантиметров на один. В ней две строчки, написанные серыми чернилами крошечными буквами:
Действовать легче, пока ты в Доме, чем после. Не доверяй никому ни днем, ни ночью. Если хочешь следовать нашим путем, намотай один свой волос на первую пуговицу дневной рубашки. Записку съешь.
Я жду конца урока, когда все начнут греметь стульями, чтобы смять бумажку в шарик и проглотить. Никто ничего не замечает.
Кажется, Марк все еще встревожен инцидентом. Он смотрит на меня глазами побитой собаки. В коридоре он берет меня за руку.
— Почему ты не ответил?
— Я не мог.
— Почему?
— Я не могу тебе ничего сказать.
Взгляд его тяжелеет. Он сердится. Ему, должно быть, кажется, что я предаю его. Он отходит в сторону и цедит сквозь зубы:
— Вот черт!
Я смотрю ему вслед, а он идет в комнату для уколов. Кто-то кладет руку мне на плечо. Это Красс.
— Мето, как дела? Что ты мне расскажешь? Из-за этого, в общем, невинного вопроса все во мне переворачивается.
— Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказал? Я был на ботанике. Мы говорили о картошке. Аты?
— А я был на механике, мы слушали историю о вулканической котельной Дома.
— Должно быть, тебе, мерзляке, было страшно интересно. Ладно, встретимся на борьбе. Я иду на укол.
Наши ученики выстроились в ряд. Все в коричневом трико. Я по очереди всматриваюсь в каждого из них. Сегодня Марий будто не в своей тарелке. Он сжимает зубы и косится на Красса, моего «бывшего ученика».
Тит, от которого трудно что-либо скрыть, предлагает мне:
— Ты начинай тренировку, а я займусь Марием. Он на взводе. Или, может, хочешь наоборот?
— Нет, давай.
Тит направляется к Марию, дружелюбно, но крепко берет его за плечи и отводит в сторону.
Я начинаю разминку под насмешливые взгляды двух наших привычных ассистентов.
Через пару минут Тит возвращается.
— Он унялся, но хочет поговорить с тобой.
Я иду к Марию.
— Красс клевещет, — серьезно заявляет он.
— Красс? Новичок, которого я опекал?
— Да. Должно быть, ты недостаточно хорошо объяснил ему, что не надо рассказывать всякие байки о других.
— Что он сказал?
— Он болтает о Квинте.
— О Квинте? Красс появился в день его ухода! Он даже с ним незнаком… Я обещаю тебе разобраться и прояснить ситуацию. Поговорим позже.
— Мето, тебе все верят. Не обманывай друзей.
— Я понял, расслабься.
Я зову Красса, который улыбается мне самой обворожительной улыбкой.
— Что это за история, Красс? Ты оскорблял Квинта?
— Я сказал только, что он был трусом.
— Откуда ты можешь это знать?
— Мето, я уже говорил тебе, что ночью слышу голоса. А утром просто озвучиваю то, что слышал. Я рассказал об этом Марию случайно, за завтраком. Я даже не знал, что они были друзьями.
— Заканчивай свою болтовню! Если не сможешь следить за своими словами, у тебя будут серьезные неприятности.
— А я не боюсь. Не надо за меня беспокоиться, ты больше не мой опекун. Ты уже сказал мне об этом.
— Я говорю с тобой как с другом.
— Ладно, я больше не буду, обещаю.
— Ты сейчас же пойдешь и извинишься.
— Как скажешь.
Я делаю знак Титу. Он дружески подталкивает Мария к сияющему Крассу. Синий стоит с непроницаемым лицом. Оба пожимают друг другу руки, и Красс произносит:
— Я сожалею о том, что сказал. Прошу меня извинить.
Выходя из спортивного зала, Марий сообщает мне:
— Он не искренен. Я оставлю это дело, чтобы не навлекать на тебя проблем, но Красс какой-то мутный, он злится на меня.
— Он еще мал, я присмотрю за ним.
— Не увлекайся. В последний раз тебе это стоило четырех дней в холоде.
Я наблюдаю за своим экс-подопечным во время ужина. Он полностью освоился. Он расслаблен. Улыбается. У него самодовольный вид, когда он смотрит на окружающих. Я понимаю, что, если бы не мое шефство над ним, он никогда не стал бы моим другом.
А впрочем, друг ли он?
По мнению многих моих товарищей, я должен его ненавидеть или как минимум относиться к нему с недоверием. Если подытожить, то все, чем я ему обязан, — это четыре дня в холодильнике и пропущенные партии в инч, из-за того что я был вынужден ему помогать с учебой. Кроме того, я думаю, он обманывал меня с рассказами о походе в раздевалку и дурачил после борьбы…
А что, если Красс опасен? Может, он и есть «ухо Цезаря»?
Эта мысль вдруг становится для меня очевидной. Я защищал и опекал маленького доносчика?
Как теперь действовать? Прежде всего, проверить свои догадки, не выпускать его из поля зрения, насколько это возможно, и перестать о нем заботиться. Пусть сам разбирается со своими ночными голосами.
Вечером, снимая рубашку, я задаюсь вопросом: должен ли я отвечать «моим ночным друзьям» прямо сейчас? Я в сомнениях из-за замечаний учителя ботаники. Вдруг мое поведение стало предметом доноса? Может, кто-нибудь из «ушей Цезаря» что-нибудь заподозрил? Я должен быть осторожен.
Проснувшись, я понимаю, что мои вечерние опасения были не напрасны. Вокруг моей кровати снова странный запах. Похоже, солдаты опять следили за мной ночью или рылись в моих вещах. Пожалуй, стоит снова превратиться на время в послушного барашка.
После ужина все идут в ванную чистить зубы. Убирая зубную пасту, достаю из сумочки расческу, ищу на ней волос подлинней и наматываю его на указательный палец. Кладу получившийся комочек в рот.
Я решил ускориться. Если буду слишком осторожничать, то ничего не успею до того, как треснет моя кровать. Я должен все узнать либо сейчас, либо никогда.
Я возвращаюсь в спальню. Надеваю пижаму и аккуратно складываю вещи. Сверху кладу рубашку. Потом делаю вид, что смачиваю палец слюной, чтобы отчистить пятнышко, а на самом деле наматываю волос в условленном месте. И получаю сильнейший хлопок по спине.
— Ну что, спишь на ходу? — спрашивает меня Красс.
Я не даю застать себя врасплох и иду в контратаку:
— А, привет. Кстати, где ты был после учебы? Я тебя ждал.
