– Почему не может? – удивился Изидор.
Буквально все в ней его удивляло. Возможно, подумал он, я слишком уж долго живу здесь совсем один и постепенно стал таким… ну, вроде как странным. Говорят, с «недоумками» такое не редкость. От этой мысли ему стало еще грустнее.
– Я мог бы помочь вам распаковаться, – несмело предложил он, видя, что узкая щель двери начинает еще больше сужаться. – И с мебелью тоже.
– Так у меня нет никакой мебели, – удивилась девушка, – а все эти вещи, – она указала через плечо на захламленную комнату, – так здесь и были.
– Они не годятся, – твердо сказал Изидор.
Он понял это сразу, с первого взгляда. Стулья, ковры, столики – все это прогнило, понуро обвисло, пало жертвой безжалостного времени – и запустения. За долгие годы, пока в этой квартире никто не жил, распад почти состоялся; Изидор не понимал, как она думает жить в такой обстановке.
– Слушайте, – загорячился он, походив немного по дому, – мы наверняка сможем подобрать вещи посохраннее этих. Лампу – в одном месте, стол – в другом.
– Так я, пожалуй, и сделаю, – сказала девушка. – Только сама, спасибо за предложение.
– Вы сумеете ходить по этим квартирам в одиночку? – не верил своим ушам Изидор.
– Ну да, а что тут такого? – Она чуть поморщилась, запоздало сообразив, что снова ляпнула что-то не то.
– Я уже такое пробовал, – сказал Изидор. – Однажды. А потом вернулся в свою квартиру и постарался выкинуть из головы все остальные. Квартиры, где никто не живет, сотни таких квартир, и все они набиты чьими-то вещами – бельем, одеждой, фотографиями. Те, кто умер, не могли взять эти вещи с собой, а те, кто эмигрировал, зачастую просто не хотели. Этот дом, за вычетом моей квартиры, насквозь прохламился.
– Прохламился? – не поняла девушка.
– Вы же знаете, что такое хлам. Всякие бесполезные, ни на что не пригодные вещи, рекламная почта и пустые спичечные коробки, обертки от жвачки и вчерашние газеты. Когда рядом никого нет, хлам размножается. Ну, скажем, если ты лег спать, не убрав скопившийся в квартире хлам, наутро его будет вдвое больше. Его всегда становится все больше и больше.
– Понятно, – кивнула девушка, хотя ничего ей не было понятно; она не знала, верить словам этого странного человека или не верить, всерьез он говорит или нет.
– Первый закон Хлама, – сказал Изидор. – «Хлам вытесняет нехлам». Аналог закона Грэшема про плохие деньги[8]. А в квартирах, где никто не живет, некому бороться с хламом.
– И потому он одерживает полную победу, – кивнула девушка. – Теперь я понимаю.
– А вот это место, – продолжил Изидор, – эта квартира, которую вы выбрали, – она слишком прохламлена, чтобы в ней жить. Мы можем потеснить хламность, для этого и надо, как я говорил, прочесать соседние квартиры, однако… – Он замолк.
– Однако что?
– Победить мы все равно не можем, – печально сказал Изидор.
– Почему?
Девушка вышла в коридор, аккуратно притворив за собой дверь. Она стояла перед Изидором, смущенно прикрывая скрещенными руками маленькие острые груди, стояла и изо всех сил старалась его понять – по крайней мере, ему так казалось. Уж во всяком случае, она его слушала.
– Хлам вечен, победить его невозможно, ну разве что временно или на ограниченном пространстве – вот как, к примеру, я создал в своей квартире нечто вроде временного равновесия между давлением хлама и нехламом. Но со временем я умру или куда-нибудь уеду, и тогда хлам возьмет свое. Это непреложный мировой закон: вся Вселенная движется к конечному состоянию полной, абсолютной прохламленности. Единственным исключением является неустанное восхождение Уилбура Мерсера.
– Да? – недоуменно взглянула девушка. – Я что-то не вижу, какая тут связь.
– Так в этом и состоит весь смысл мерсеризма, – загорячился Изидор. – Разве вы не участвуете в слиянии, не сжимаете ручки эмпатоскопа?
– В этой квартире у меня нет эмпатоскопа, – осторожно и после заметной паузы сказала девушка. – Я не захватила его с собой, думала – здесь найду.
– Но ведь эмпатоскоп, – заговорил, заикаясь от возбуждения, Изидор, – это самая личная ваша вещь! Это прямое продление вашего тела, средство, позволяющее соприкоснуться с другими человеческими существами, превозмочь одиночество. Да что я говорю, вы и сами все это прекрасно знаете. Это каждый знает. Мерсер, он даже таким, как я, позволяет…
Он оборвал фразу, но слишком поздно, когда она уже поняла, а она точно все поняла – об этом свидетельствовала легкая гримаса отвращения, рябью в потревоженной ветром заводи пробежавшаяся по ее лицу.
– Я почти прошел тест на ай-кью. – Теперь Изидор говорил совсем другим, тихим и виновато дрожащим голосом. – И я не очень аномальный, совсем чуть-чуть, не так, как многие, кого встречаешь. А Мерсер и вообще не обращает на это внимания.
– По моему мнению, – сказала девушка, – это следует считать одним из недостатков мерсеризма.
Слова падали холодно и бесстрастно, она просто констатировала конкретный факт, вернее – демонстрировала через этот факт свое отношение к недоумкам.
– Так я, пожалуй, пойду к себе наверх. – Он повернулся и сделал движение к лестнице, унося с собою напрасную, размякшую в ладони пачку маргарина.
Девушка смотрела ему вслед все с тем же бесстрастным и безразличным выражением на лице. А потом сказала:
– Подождите.
– Зачем? – обернулся Изидор.
– Вы мне еще понадобитесь. Чтобы подобрать более-менее толковую мебель. Пошарить по соседним квартирам, как вы тут говорили. – Она подошла к нему, совсем уже вроде не стесняясь своего подтянутого, без грамма лишнего жира тела. – Во сколько вы возвращаетесь с работы? Вернетесь и приходите мне помочь.
– Хорошо, – обрадовался Изидор. – А не могли бы вы приготовить ужин на нас двоих? Я бы принес продукты.
– Нет, у меня слишком много дел.
Девушка отказалась без малейшего усилия, ничуть не боясь обидеть его, он сразу заметил это, хотя и не понял. А еще он заметил, что теперь, когда миновал первоначальный страх, в ней стало прорисовываться нечто совсем другое. Нечто более странное. И, подумал он, крайне прискорбное. Холодная отстраненность. Вроде, подумал он, ледяного дыхания пустоты, разделяющей крошечные островки обитаемых миров, дыхания вселенского ничто – дело было не в том, что она делала и говорила, а в том, чего она не делала и не говорила.
– Как-нибудь в другой раз, – сказала девушка и направилась к своей двери.
– А вы запомнили, как меня звать? – спросил он тревожно. – Джон Изидор, и я работаю у…
– Вы уже сказали, у кого вы работаете. – Девушка дошла до двери, открыла ее и добавила, не оборачиваясь: – Некая невероятная личность по имени Ганнибал Слоут, не существующая, я уверена, нигде, помимо вашего воображения. Меня же зовут…
