— Отлично! Дай-ка почитаю.
Валентина открыла сумочку, достала тетрадку, протянула ее Андрею.
— Разберу твой почерк?.. Мелковат, да ладно. А ты пока посмотри свежие газеты: «Правда», «Известия». Специально привозят из СССР. Маша, — обратился он к сотруднице, — дай товарищу Репринцевой нашу большевистскую печать.
Знакомые материалы о трудовых подвигах, перевыполнении планов, империалистической угрозе и раскрытии очередной шпионской сети.
Сердце Вали защемило, за время своей командировки она отвыкла от этого. Материалы в местных газетах выглядели совсем по-иному, авторы высказывали разные мнения (в СССР ее учили, что мнение может быть только одно; а почему?), была серьезная, спорная аналитика, попадались и простенькие, иногда пошленькие статейки. Но даже в них прочитывалась настоящая жизнь во всех ее положительных и отрицательных проявлениях, жизнь без бесконечных призывов и лозунговых страстей. Валентина переворачивала одну страницу за другой. Снова враги народа. А это что?! Арестована группа троцкистско-зиновьевских подонков (Троцкий и Зиновьев — главные оппоненты Сталина в борьбе за власть. — прим. авт.) в науке и среди них. Иван Иванович Колыванов!
Она хорошо знала профессора Колыванова, большого друга отца. Самый добрый на свете дядя Ваня вечно ходил в одном и том же сером костюме, шляпе с широкими полями и в пенсне. Вечно что-то терял, забывал, за что коллеги постоянно подшучивали над ним, но не зло. Никому и в голову бы не пришло хоть чем-то обидеть старика. Когда Валя была еще маленькой, а он приходил к отцу, то обязательно угощал ее конфетами. вкусными шоколадными конфетами.
«Дядя Ваня — троцкистско-зиновьевский агент?» Валентину охватила паника, она не сразу поняла, что Андрей обращается именно к ней:
— Товарищ Репринцева. Эй, не уснула?
— Зачиталась, — соврала девушка.
— Правильно, советской прессой можно зачитаться. А вот твоими записями.
— Они вам не понравились?
— Как сказать. Вроде бы грамотно, язык неплохой. Только это не то. Вот ты описываешь быт казаков, их традиции.
— Очень интересные традиции!
— Не спорю, но дело в другом, — Андрей посмотрел на свою сверстницу, точно умудренный опытом учитель на первоклашку. — Казаки в предреволюционные годы разгоняли демонстрации студентов и рабочих. Летом семнадцатого предлагали Керенскому помощь в поимке Ленина. Хотели его публично запороть якобы за измену Родине. Понимаешь, самого Ленина! Да за одно это всех их надо повесить, растерзать, уничтожить как класс! Уничтожили бы, окажись они в СССР. Ничего, придет время и ликвидируем. Валентина умом понимала, что следует ненавидеть казачество, ведь они хотели публично запороть Ленина. Но не могла! Эти прекрасные люди — мужчины и женщины опять у нее перед глазами. Некоторые до сих не желают становиться европейцами, даже одежда соответствующая: мужчины в костюмах из синего сукна с красными лампасами и фуражках с красным верхом, женщины — в длинных юбках, расписных платках. Старые традиции и обычаи они не отвергали, наоборот — сохраняли, как зеницу ока, не стыдясь, говорили о своей русскости. А как они потчевали делегацию советских студентов! А что за дивные песни поют! Как сливаются голоса: мужские — это грозная сила, готовая сокрушить любого, кто осмелится посягнуть на свободу Империи, женские — точно стекающие с прибрежных гор хрустальные родники.
А потом Валентину закружили в танце. Она обожала танцевать, да разве угонишься за казачьими переплясами! Здесь — Запад и Восток, торжество свободного духа, и Величие наследников Византии! И теперь она должна отплатить за все это злобным пасквилем?
— Видите ли, Андрей, — решила схитрить Валентина, — мы с ребятами решили разделиться, кто-то пишет для нашей студенческой газеты статью о казаках, кто-то о хозяйствах Ставрополья, а я — о Старом Осколе.
— Вот и хорошо! Ты напишешь именно про Старый Оскол. Но не увлекайся его внешней стороной. Покажи тяжелую, нет — невыносимую жизнь простого пролетария. Пусть советский читатель узнает обо всех «прелестях» капитализма.
— А где найти такого пролетария? — спросила Валентина.
— В самом деле. Я сам тебе его приведу. А пока, товарищ Репринцева, каковы ближайшие планы?
— Мы только что приехали. Пообещали, что гостиница будет заказана. Хорошо бы привести себя в порядок.
— Какая гостиница?
— «Белогорье».
Андрей чиркнул в своем блокноте и предупредил:
— Через два часа придет наш человек. Он и проведет экскурсию по городу, — и жестко закончил. — Без него — никуда.
СССР не желал выпускать Валентину из своих цепких объятий.
Господин Дрекслер подолгу задерживался в холле гостиницы «Белогорье»; постоянно и нарочито говорил сотрудникам отеля, как нравится ему сидеть в прохладном зале с мраморными колоннами, небольшим бассейном, наблюдать за услужливыми сотрудниками, читать свежую прессу. «Я отдыхаю здесь и душой и телом».
На самом деле Дрекслер, разумеется, не отдыхал. Тут находилась его наблюдательная точка, он мог фиксировать приезжающих в Старый Оскол «интересных людей», ведь многие из них останавливались именно в «Белогорье». Пользуясь превосходным знанием русского языка, он легко заводил контакты с администраторами, официантами, обслугой и, казалось бы, в ничего не значащих разговорах, выведывал нужную информацию.
Он опять увидел эту странную пару: мужчина около сорока, в смокинге, с окладистой бородой («Похоже, накладной») и женщина, лица которой не разглядеть, поскольку на ней шляпа с вуалькой. Подойдя к столу администратора, мужчина что-то сказал, и они с дамой направились к лифту. Дрекслер немного подождал и тоже подошел к администратору — молодой и довольно миловидной женщине.
— Как дела, Вильгельм? — широко улыбнулась администратор.
— Отлично, Аня. А у вас?
— Тоже нормально.
— Какая погода! Только малость жарковато.
— Мягко сказано! У вас в Германии летом по-другому?
— Чуть свежее. Близость моря.
Они перекинулись еще парой ничего не значащих фраз, и Дрекслер, как бы невзначай, заметил:
— Странно, не правда ли? Я по поводу тех двоих. Он — в плотном черном костюме, она — в шляпе, да еще вуаль. И это несмотря на жару?
— Немного странно, — согласилась Анна.
— Кто они?
Дрекслер дал понять, что любопытствует ради спортивного интереса. Ответ последовал таким же безразличным тоном:
— Какая-то семейная пара.
«Дальше, сука, дальше! Что-нибудь еще.»
Однако Анна оказалась прекрасно вышколена и нашпигована соответствующей инструкцией: о клиентах как можно меньше. Немец попробовал зайти с другого конца:
