И вошла!
Толпы народа, суетящиеся официанты с подносами, толстый слой табачного дыма. К растерявшейся Валентине тут же подскочил услужливый, улыбчатый человек:
— Сударыня желает сыграть?
— Сыграть?
— Вы же в казино. Поставьте на удачу.
Только сейчас Репринцева заметила несколько покрытых зеленым сукном столиков, за которыми кипели нешуточные страсти. Ей стало не по себе: комсомолка — и. в казино. Если кто увидел ее и сфотографировал?
— Нет, спасибо, — она в смятении попятилась.
— Сударыня здесь впервые?
— Я ошиблась. Думала тут другое.
— Может, все-таки рискнете? Новичкам везет.
Однако Валентина уже не слушала его, выбежала вон! В парке немного успокоилась, но по-прежнему ощущала в душе тяжесть. И крутила головой в поисках подозрительных взглядов. Нет, никто на нее не обращал внимания. Разве что вон та группа ребят залюбовалась ею.
Одна парковая зона сменяла другую. А дальше — рощи и поля, граница Старого Оскола. Кондуктор права: Новый город небольшой, за короткий промежуток времени его обойдешь вдоль и поперек. Валентина вспомнила, что собиралась найти человека для своей статьи. Тут такой вряд ли найдется, надо возвращаться назад. Но по дороге увидела кафе, почувствовав голод, заглянула. «Надеюсь, действительно кафе, а не еще один центр азартных игр».
Официант проводил ее за столик и протянул меню. Валентина посмотрела и охнула. Новый город — новые цены. Лучше пообедать в центре, или закупить продукты на той же ярмарке.
Официант ждал и глядел на нее с некоторой иронией, что, мол, не по карману. Девушка внутренне закипела: «Думаешь, буржуйский холуй, весь этот «шик» не для меня? Не надейся! Что-нибудь возьму!»
— Стакан чая и бутерброд с сыром.
— Чай какой: черный, зеленый, с мятой, жасмином? Индийский, китайский, цейлонский?
— Обычный черный.
— Какой сыр предпочитаете?
Меню содержало множество различных сортов сыра. Поскольку в цене они почти не различались, Валентина ткнула в первый попавшийся:
— Вот.
Официант с той же, едва различимой улыбкой отправился выполнять заказ. Валентина опять ушла в себя: прикидывала — во что ей обойдется «легкое чаепитие» в этом дорогущем кафе. Внезапно она услышала:
— Вот так встреча!
Сначала девушка не поняла, что обращаются именно к ней, знакомых в Старом Осколе у нее нет. Один Андрей, да сокурсники, которые вряд ли отправятся в Новый город — место капиталистического разврата. И тут перед ней возник тот самый парень, которого она встретила у офиса партии. Андрей говорил, он журналист, только фамилии не назвал.
Молодой человек бесцеремонно плюхнулся рядом:
— Не узнаете? Нет, лично мы не знакомы, но я видел вас.
— Прекрасно помню, где мы встретились, — оборвала Валентина.
— Представимся друг другу?
— Зачем? — Валентина вспомнила, что говорил Коровин об этом журналисте: он ненавидит Советскую власть.
— Как зачем? Раз люди разговаривают, они должны хотя бы знать имя друг друга.
— Это вы со мной разговариваете.
— А вы не хотите?
Она рассмеялась — непосредственность собеседника подкупала. Она позабыла о предупреждении — не вступать ни в какие контакты с иностранными гражданами. И невольно откликнулась:
— Валентина.
— А я — Александр. Работаю журналистом в местной газете.
— Я в курсе.
— Откуда?
— Андрей Коровин рассказал. Я ведь тоже журналистка. Почти. Заканчиваю МГУ.
— МГУ? Это же в Советском союзе?
— Да, — с вызовом ответила Валентина.
— О чем сейчас пишете?
— У меня задание: описать судьбу человека из Старого Оскола.
— Напишите про меня.
— Нет. Мне нужен тот, кого сломала капиталистическая система.
— Иначе говоря, неудачник? Но зачем? Расскажите лучше об удачливом. Он гораздо интереснее публике, на его примере учатся другие.
Появился официант, он принес Валентине чай и бутерброд, Горчаков воскликнул:
— Это что такое?
— Дама заказывала.
— Значит так: две порции семги, бутылочку хорошего вина и к нему. Сам знаешь, что следует принести.
— Не надо, — гордо отвернулась Репринцева.
Официант вопросительно посмотрел на Александра, который кивнул: исполняй! И тот, учтиво поклонившись, мгновенно исчез.
— Не надо! — повторила Валентина уже более решительно.
— Не волнуйтесь, я не собираюсь вербовать или перекупать вас. Да разве истинная комсомолка может продаться за бутылку вина?
Девушка не выдержала, расхохоталась. Молодой человек привлекал ее больше и больше. И хотя Валентина не представляла — ни кто он, ни его истинных намерений, у нее возникло странное желание, чтобы он не уходил! Сидел, смеялся, шутил! Но рядом с ней антикоммунист?!
На всякий случай девушка оглянулась, и снова с ним — глаза в глаза! А на столе уже появились вино и блюда. Александр поинтересовался:
— Как вы оказались в Новом городе? Пришли посмотреть на открывшееся казино?
— Второй Монте-Карло?
— Еще не Монте-Карло, но кое-кто у нас на это надеется.
— Я ничего не знала про казино. Меня поразило здание, копия храма Артемиды. Думала, внутри тоже что-то похожее. А там.
— Обман лукав, — вздохнул Александр. — А вы, значит, видели тот храм воочию?
— Что вы! Только картинку.
Валентина с удовольствием бы добавила: «Мы в СССР наблюдаем мир лишь по изображениям». Но никогда ничего подобного вслух не произнесет. Чужой человек, чужой мир, чужая идеология. «Почему русские люди разделены на разные миры и идеологии?!»
В который уже раз она испугалась собственных мыслей, этого ресторана, где распивала вино с тем, кого местный секретарь ВКП(б) назвал антикоммунистом. А значит — врагом! Надо бы прервать эту встречу и уйти! Не хочется! Совсем не хочется. А ведь за ней, возможно, уже наблюдают. Защитники советского образа жизни повсюду!
— Вы все время оглядываетесь? — заметил Александр.
— Кого-то ждете или. опасаетесь?
Надо бы ответить ему: «Советские люди никого не боятся. Но во враждебном лагере ведут себя осторожно». Однако сказала другое — то, что было на самом деле:
— Сбежала от своих. Они наверняка меня ищут.
— Зачем?
— Зачем сбежала или зачем ищут?
— И то, и другое?
— Сбежала, потому что они мне надоели. «Они» — это группа наших студентов, две с лишним недели вместе. Ищут, потому что боятся. Одна в чужой стране.
— Зря боятся, вы уже взрослая, совершеннолетняя.
— Во-во! А они все носятся точно с маленькой девочкой.
Слегка захмелевшая Валентина засмеялась, все более и более утрачивая революционную бдительность. Ее примеру последовал и Горчаков. Однако затем с серьезным видом произнес:
