«Ауди» отъехала, а он щелкнул клавишей быстрого набора:
— Доехала? — сказал, шурша бумажками в кармане. — Давай на пару дней в какой-нибудь отель завалимся в Подмосковье! Президент-люкс, шампанское в номер, а? Бабки есть… Откуда-откуда, лохов развел!
А в салоне «Ауди» Имомали, ковыряя пальцем ямку на подбородке, бросил затылку:
— Настырный, сука. Не отступится. На пару недель Свету в Англию ушлю, потом думать будем.
Машину качнуло вперед, когда водитель остановился на красный.
— Я таких знаю, — продолжал Имомали, достав четки. — Он как резина: сильнее жмешь, мощней отдача. Поизящней надо, чтобы навсегда отстал.
Затылок кивнул, машина тронулась.
На Ленинском объехали пробку. Белые с синей полосой ментовские «Фокусы» окружили шесть лежащих на асфальте, разбросав руки в вязком кровавом киселе трупов. Затылок приник к телефону, поугукал туда, хохотнул и почтительно сообщил:
— Мальчишки инкассаторов грабили. Друг друга перебили, а деньги кто-то из прохожих увел. Вот пруха!
Ждал смешка, но Имомали поднял брови и покачал головой: в каком мире живем, и затылку ничего не оставалось, как стереть с лица ухмылку и сконфуженно отвернуться.
* * *
В части прогнозов Винер был прав.
Кризис шел по России, грубой, когтистой метлой вышвыривая на улицу миллионы лишних. Замирали стройки. Останавливались заводы. Бумажные листы, прикрепленные изнутри к окнам, закрывали голое нутро закрывшихся магазинов. Из-за банковского кризиса провалили сев.
Города замноголюдели — в будний день мужики кучками стояли у подъездов, с пивом и семечками, с тяжелой, пока затаенной злобой поругивая «их», кто наверху и за все отвечает. Оранжевые рабочие куртки гастарбайтеров в этих кучках соседствовали с льняными дизайнерскими пиджаками. Ощущение, что они снова использованы, обмануты и никому не нужны, до поры до времени сплачивало людей — против «них».
Но и «они» оказались в том же положении страха и неопределенности, так же приглушенно шептались кучками, только не на кухнях и у подъездов, а в коридорах Думы, отдельных кабинетах ресторанов, во дворах особняков, после ужина, отослав жен в дом.
«Они» не знали, как бороться с недугом, переложив лечение на «зарубеж» — зараза пошла оттуда, и пока там не справятся, нечего и пытаться. Больше их интересовало другое, насчет «этих» — получится сдержать или пора уже драпать? Склонялись к последнему. Рано или поздно, понимали они, гнев народа, копившийся десятилетиями, прорвет жалкую плотину из трусливого среднего класса, коррумпированных, ни к чему не способных ментов и не уважаемого никем закона.
И «они» переводили деньги в Европу, отсылали туда семьи, перебирались сами. Там тоже бунтовали, жгли машины и швыряли в полицейских «коктейли Молотова», но то были беспорядки, под которыми, копнув, не обнаружишь звериной, испепеляющей страсти к разрушению и искупающему грехи кровопролитию.
Сдерживать все-таки пытались. Но люди перестали верить чиновникам, оправдывающимся перед камерой и неспособным сыграть веру в свои слова.
Подтянули попсу и духовенство. Интеллигенции не нашлось. Благообразные бородачи в рясах, светские политики, актеры и фигуристы, рассевшись кругом, убеждали друг друга, что русский народ с честью выдержит ниспосланное испытание, сплотившись (подразумевалось, вокруг власти), как это всегда бывало в трудные времена.
Русский народ сквозь зубы матерился, глядя в сытые лица священников и богемных людей, зная, что те после передачи разъедутся в «Мерседесах» по загородным домам и все их жертвы сведутся к увольнению садовника.
Каждый, неважно, из «тех» или «этих», понимал одно: человек одинок перед несчастьем, и нет силы, способной его защитить, а сам он не сможет.
Не имея ни сил, ни знаний для борьбы с лихом, верхушка пыталась усмирить людей иррациональными посылами — все будет хорошо, мы преодолеем и выстоим, братья и сестры; но народ, запуганный деноминациями, реформами и дефолтами, обманутый обещаниями вождей; народ, ломавший церкви и вновь их отстраивавший, расстреливавший сам себя больше любого врага; народ, сначала обожествлявший вождей, а после глумившийся над их останками; веками творящий себе кумиров и ниспровергающий их; развращенный телевидением — этот народ уже не мог верить словам, как не может алкоголик удовлетворить жажду безалкогольным пивом, сколько бы ни выпил.
Страна наливалась дурною, бродящей кровью, как бременем, которое должно было разрешиться. Нужна была жертва.
Пошла волна увлечения «тантрой» — синтетическим аналогом гашиша, легально продававшимся под видом ароматической смеси для медитаций. Подсели все. Подъезды многоэтажек Москвы и всей страны, от Кушки до Мурманска, от Владивостока до Калининграда, усеяли миллионы пустых трубочек от пипеток с мелким угольком внутри. Пацаны продавали «дудки» прямо на улицах — не было двора, заглянув в который нельзя было увидеть трущихся у детской площадки шустрых дилеров, пареньков, болтавших, гоготавших под тантровым приходом или монотонно качавших головами в такт музыке из наушников.
Всякий человек, случись беда, сосредоточивается на своем горе и перестает смотреть вокруг. Так и русские люди могли думать только о себе, обвиняя в происходящем власть, и мало кто обращал внимание на упадок и разложение, расползавшиеся по миру.
В Китае давили студентов. Во Франции бунтовали арабы, в Германии — турки. В Америке мексиканцы требовали отделения Калифорнии. Против них выходили на улицы наци, скинхеды и белые братства, и полиция теперь не трогала их, а как будто поощряла, по невысказанному пожеланию сверху. Повсюду вводился комендантский час и режим чрезвычайного положения, и это выглядело не объявлением нового состояния страны, штата или города, а подтверждением сложившегося.
К власти приходили радикалы и фундаменталисты — от экстремальных зеленых до ваххабитов. Умеренность вышла из моды, она не подходила времени. Случались перевороты, пока бескровные. Иногда старая власть сама была рада уйти, не желая отвечать за то, что творится, и еще больше за то, что грядет.
Люди были увлечены политикой, творившейся под окнами, и не могли охватить взглядом всю картину.
В природе происходило то же самое. Проснулись и стали извергаться вулканы. Ураганы и цунами, равных которым не было в истории, обрушивались на землю. Реки выходили из берегов, круша дамбы и заливая окрестности, а где-то мелели, оставляя без воды поля и обрекая будущий урожай. Массовый мор скота отправил на тот свет миллионы голов, и их жгли сутки напролет, куря гигантские костры. Горные лавины погребали деревни и города.
