Кирпичный завод смонтировали сами, в три дня. Заливали в формы и сушили в печах большие и легкие серые блоки с дырами, и в цеху, где лили, было сыро, а где сушили — жарко.
Игнат сетовал на электричество. Лагерь был «запитан» от района, а лучше было бы иметь независимое электроснабжение. Генератор стоил недорого, и с первой же выручки решили его купить.
Лагерь зарос, и у них не хватало сил и времени, чтобы расчистить и выкосить его весь. Ограничились землей вокруг корпусов, площади, и своих домов. Повсюду же трава доходила до пояса, разросшийся кустарник — до шеи, и казалось, что дома, скамейки и спортивные площадки стоят посреди леса.
Вечерами было прохладно. Когда опускался сумрак, по-особому остро чувствовались безбрежность и величие окружавшей природы.
Миша и Карлович вытаскивали на площадь к фонтану раздобытые на складе кресла-качалки, укутывались в одеяла. Карлович готовил — шашлыки или плов, готовил хорошо, и они ели, пили водку и допоздна, до трех-четырех утра, болтали, и их разговоры перемежались длинными паузами, наполненными ночным лесным шумом, треском и пением.
Костер бросал свет на лица, делая их медными.
Обстановка настраивала на мистический лад. Карлович, успевший свести знакомство с жителями окрестных деревень, делился сплетнями и легендами об этом месте. Винер, раздражаясь, оспаривал небылицы, предлагая взамен околонаучные версии о борьбе двух полей, а Сергей смотрел в высокое, глубокое здесь небо, густо усыпанное звездами, и думал, что они похожи на мальчишек, пугающих друг друга страшилками в палате детского лагеря, после отбоя.
Он не ощущал таинственного в этом месте. Правда, ему казалось, здесь есть кто-то, наблюдающий за ними, кого он не успел пока заметить, но случись повернуться вовремя — и он схватит глазом краешек силуэта, исчезающий за забором.
Местные печники, сантехники, электрики отказывались ехать в «Зарю», не объясняя причин. Отводили взгляд, поджимали губы, мотали головами. Приходилось тащиться за тридцать километров, в Кармазин.
Сергей относил слухи о «Заре» к местному фольклору. У каждого поселения, считал он, должна быть как Троица, так и Ведьмина гора. В их районе обе функции выполняла «Заря». Никто не брал на себя смелости определить, кто все-таки обитает в лагере, Бог или дьявол, но на всякий случай решили держаться от лагеря подальше.
Когда приехали и поселились москвичи, местный народ их невзлюбил, как старушки — подростка, появившегося в церкви в наушниках.
Головин и его люди себя не обнаруживали, но Карлович разузнал, что у них какое-то дело в близлежащих лесах. Незаконная вырубка и что-то еще.
Винер и Карлович, перебивая друг друга, стали пугать всех россказнями о «лагерном» — так они назвали дух этого места, по аналогии с домовым. Главным доказательством его существования были исчезавшие, стоило на миг оставить без присмотра, спички и сигареты, так что ты аккуратнее со своими, Сергей.
— Ну, с сигаретами и спичками просто, — смеялся Сергей, — надо сказать: «Черт, черт, поиграл, отдай», — и глаза закрыть на секунду, сразу появятся.
Они наперебой уверяли его, что говорят правду, и чем больше настаивали, тем громче он смеялся. Благодарного слушателя они находили в Ольге, по-женски тянувшейся к рассказам о потустороннем. Она слушала их, открыв рот, а после не могла спать — в шорохах за окном ей чудились шаги «лагерного».
Игнат и Сергей, наработавшись за день, скоро засыпали. Винер и Карлович продолжали разговор, подстегнутые лестным вниманием Ольги. Заваривали в чайнике, разливали по эмалированным кружкам кофе, черный и густой, как нефть. Отхлебывая сладкий, крепкий напиток, смотрели с превосходством на спящих в креслах, укутавшихся в пледы, иногда похрапывавших Сергея и Игната.
— А все-таки, Лев Карлович, как вы думаете, кто это? — Ольга радовалась, что муж и Сергей уснули. Ладно бы просто над ней смеялись — они вышучивали историю, а это убивало все удовольствие, как в кинотеатре, когда кто-то болтает весь сеанс над ухом.
Лев Карлович выдержал паузу, наслаждаясь нетерпением Ольги. Она подалась к нему, наклонившись на одну сторону кресла, и он пожалел, что не курит трубки — сейчас бы мог эффектно набить ее.
— Есть теория, что Бог существует уже потому, что в него верят. Факт веры, такой долгой и поддерживаемой таким количеством людей, обусловил факт существования. То есть не Бог создал землю и людей, а люди выдумали Бога, но нарисовали его портрет столь ярко и подробно, что он осуществился, и стал влиять на их жизни.
— То есть… материализовался из мысли?
— Не совсем. Скорее, он каждый миг существует, как совокупная мысль человечества, как становая ось мироздания.
— Как финансовые институты, — подал голос Винер, которому не нравилось, что все внимание девушки достается старику. — И Бог, и бизнес основаны на доверии.
— Люди здесь жили испокон веков, — снова перехватил инициативу Карлович, понимая намерения Винера. — До христианства они верили в богов места, стихий — ветра, солнца, огня. Они одушевляли природные явления, приносили им жертвы, устраивали в их честь празднества, то есть вводили в ежедневный обиход жизни до такой степени…
— Что те материализовались?
— Именно. Христианство срубило древо язычества, а про корешки забыло. И старые боги остались — но слабенькие. Христос забрал себе главный поток веры, а им перепадали крохи от праздников, обрядов, обычаев. Они захирели, но никуда не делись. Лешие, домовые, русалочки…
— То есть… «лагерный» правда есть? — как ни старалась сдержаться, Оля с беспокойством оглянулась вокруг — тьма со всех сторон дышала на них неведомым.
— Конечно. Потому что его думают. Поэтому и все призраки эфемерны, прозрачны на свету, невесомы. Это не явления или объекты, а мысли о них. Лагерный есть. И мы на его территории. Если хотим ужиться — надо уметь его задобрить. Когда наши смеются, — он озабоченно покачал головой, — его это злит. Они отрицают его существование в его же доме. Вести себя так — все равно что читать атеистическую лекцию в церкви.
Гаркнул проснувшийся, но не подававший виду Игнат — Ольга вскрикнула, испугалась, схватилась за сердце. Он засмеялся, она назвала его дураком. Волшебство ночи было нарушено, все стало обычным. Крики и смех разбудили Сергея, и он, не поняв, в чем дело, заулыбался, хлопая глазами, потягиваясь.
Разошлись по домам. Сергей выбрал для семьи коттедж с краю — ему нравилось, что из окон виден лес. Это был дом на две семьи, с двумя входами. С небольшой веранды Сергей прошел в узкий коридор с прибитой к стене вешалкой и полочкой для обуви.
