Мы, Офицеры Связи — своего рода галактическая элита. Мы есть везде, где существуют человеческие поселения, и именно мы обеспечиваем то, что человечество до сих пор, несмотря на величайшую разбросанность по Галактике, представляет собой единое целое, а не разрозненную массу независимо существующих и развивающихся миров. День за днем в течении пяти лет обучения, методично и непрестанно, с самого момента зачисления в Академию Связи и до торжественного выпуска нам вдалбливают эту мысль мысль о том, что именно на нас держится человеческая цивилизация. Любая ложь, повторяемая методично и непрестанно, в конце концов превращается в правду — этому учат еще на первом курсе Академии, но к тому моменту большинство уже неспособно трезво оценить то, что вдалбливали им в голову с детства. Мы уже приучены считать черное белым, немыслимое — нормальным и необходимым, мы уже превратились в апологетов не нами созданного и установленного порядка, и неспособны видеть, насколько он нелеп и преступен. Если бы только этот порядок был кем-то задуман и создан… Но нет — и те, на ком он держится, и те, кто его преобразовывал и еще будет преобразовывать в дальнейшем — и они тоже его пленники, и они действовали не по своей воле, и их поступками тоже управляло нечто немыслимое и непостижимое. Как тут не вспомнить старинную легенду о боге.
Мне повезло — я вырос там, где воздействие идейной обработки было сравнительно невелико. Метрополия еще не осознала, сколь опасны могут быть вот такие отдаленные миры, несмотря на всю незначительность их экономической мощи. Экономическая мощь — это лишь овеществленная человеческая идея, а каждый такой мирок по идейному содержанию не беднее самой Метрополии. Придет время — и Метрополия поймет всю опасность такого положения, но я надеюсь, что это время придет слишком поздно, чтобы успеть предпринять что-либо. Это ведь извечный закон природы — осознание опасности приходит всегда слишком поздно, чтобы оставалось время что-то еще предпринять для ее предотвращения…
Я не спешу.
Мэра сейчас все равно нет. Ни дома, ни в мэрии.
Каждое утро он летает к себе на ферму в сотне километров к северу от поселка, чтобы своими глазами посмотреть, как идет работа. В этом, конечно, нет никакой необходимости, киберы на плантации гла-у прекрасно справятся с любыми отклонениями и без его вмешательства. То же самое можно сказать и о тех киберах, что обслуживают молочное стадо — мэр держит около сотни коров и его молоко пьют, пожалуй, все на острове.
Но мэр любит повторять, что только там, на своей ферме, и чувствует себя человеком. А еще он любит повторять, что должность мэра ему осточертела, что он ни за что не согласится остаться на этом посту еще на один срок, как бы его ни уговаривали, и что человек, который не мешает жить другим, имеет же, черт подери, право жить так, как ему того хочется, не связывая себя никакими обязательствами. Насколько я понимаю, он говорил то же самое и перед прошлыми выборами. И перед позапрошлыми. Я даже убежден, что он сам искренне верит в то, что говорит, и именно это обстоятельство и делает его каждый раз единственным реальным кандидатом на этот почетный пост.
Вернется он часа через два, к обеду. А после обеда он любит отдыхать — это я знаю. Поэтому раньше четырех появляться у него нет смысла. Спешить некуда, впереди у меня еще почти пять стандартных лет. Больше двух здешних.
Я неторопливо иду по улице, стараясь держаться в тени деревьев. «Раногост» прибыл сюда в начале лета, а сейчас лето в разгаре. Солнце стоит почти в зените, и находиться хотя бы несколько минут на открытом месте нет никакой возможности. Понятное дело, что вдоль по улице я иду в полном одиночестве. Все либо попрятались по домам, либо улетели на один из пляжей. Я тоже улетел бы к океану, если бы не полученное утром сообщение.
А, собственно говоря, что мне мешает сделать это сейчас? Я останавливаюсь в тени шарука перед домом Каирри и с минуту обдумываю эту возможность. Но в конце концов решаю, что это было бы уже слишком. Я торчал на пляже и вчера, и позавчера, да и всю неделю перед последним ураганом тоже, и такая райская жизнь в полном почти безделье до добра меня не доведет.
Но все же сегодня чертовски жарко, говорю я себе, и уже знаю, каков будет мой следующий шаг. Не в первый раз я играю сам с собой в эту незамысловатую игру, находя неизвестно зачем оправдания своим действиям. Кому и какие нужны оправдания, кто и зачем стал бы меня проверять? Но привычка неистребима — я всегда должен иметь такое оправдание. Всегда, без исключения.
Я все так же медленно шагаю вдоль по улице, стараясь подольше оставаться в тени гигантских шаруков, но теперь мои шаги приобрели вполне определенное направление. Наконец, как бы невзначай бросая взгляд налево, я замечаю вход в погребок Тэррена и тут же спрашиваю себя: а не заглянуть ли мне туда на пару минут? Почему бы и нет — раз уж я все равно оказался здесь. Где еще на всем Сэлхе можно так хорошо посидеть в прохладе, пережидая полуденный зной, как не в погребке у старины Тэррена? Провести время за неспешной беседой с другим таким же случайным посетителем — или в одиночестве, имея в собеседниках лишь кружку, полную великолепного пива. Один лишь Тэррен на всем Сэлхе умеет варить такое пиво, вкладывая в него опыт многих и многих поколений, все остальные давным-давно это поняли и даже не пытаются составить ему конкуренции. Но я пока не заметил, чтобы хоть кто-то завидовал ему — так, как было бы обычным там, в Метрополии. И во многих других мирах, где довелось мне побывать. Нет, здесь это не принято — здесь принято уважать чужой труд и чужое умение. И гордиться умением собственным.
Что ж, я не чувствую себя в чем-то ущемленным среди этих людей. Мне тоже есть чем гордиться — хотя своего умения я не афиширую.
Я поворачиваюсь и вхожу в темный проем в глухой белой стене пристройки старинного дома рода Тэрренов. Вниз, в подземелье ведет пологая каменная лестница с невысокими ступенями — очень удобно для тех, кто не рассчитает своих сил и слишком рьяно воздаст должное божественному напитку. Едва я ступаю под сводчатый каменный потолок, как все тело охватывает блаженная после наружной жары прохлада. Два десятка ступеней и вот я уже внизу. С непривычки глаза поначалу отказываются видеть, но постепенно привыкают к полумраку. Я осматриваюсь по сторонам — никого.
Что ж, это, наверное, и к лучшему. Можно будет спокойно посидеть и еще раз тщательно обдумать каждый свой шаг. Хотя — сколько можно обдумывать одно и то же? Не пускаться же на попятный теперь, когда столько сил и трудов вложено во все это предприятие, когда стольким ради него пришлось пожертвовать. Да и почему это вдруг я должен отступить от первоначального плана? Не испугался же я, в самом-то деле. Нет, уж лучше бы здесь кто-нибудь сидел, лучше было бы поболтать о всяких пустяках, послушать местные сплетни, поругать — для порядка, потому что именно это привыкли слышать ото всех моих предшественников жители Сэлха — начальство в Метрополии… Все лучше, чем снова перебирать все доводы за и против, зная, что все уже взвешено, и ничего нового не появилось.
