кучерявому новую авторучку из коробки на столе. Мужчина в ответ перекинул ногу на ногу и стал пытаться сделать что-то с кнопочным телефоном, какой у меня лежал дома на случай мобилизации. Мужчина некоторое время продолжать тыкать в телефон пальцем с размахом от плеча, словно молотил лён. Потерпев неудачу с чёрно-белым экраном и кнопками, кучерявый стал куда-то звонить. Последовательно его звонки слушала наша неспочённая компания.
Звонок номер один: «Сама пошла! Как я к тебе сейчас приеду?! Посмотри в столе! Сама пошла! Как я могу там посмотреть, когда я здесь? Как где? А в другом столе? Да, который комод. Который буфет! Сама пошла туда!»
Звонок номер два: «Екатерина Григорьевна, как ваши дела? Да-а-а? А как его здоровье сейчас? Мозги прижились? Екатерина Григорьевна, столько у вас забот. Конечно. Ежедневные таблетки. Процедуры. Да. Телевизор — можно. Да, но у меня скоро прошло. Да, прижились. Екатерина Григорьевна, я слышал, что вы можете посмотреть в моих документах ИНН. Конечно. Довольно срочно. Уверен, что это так. Интересно. Очень важно. Уже нашли? Это цифры? Я запишу».
Звонок номер три (входящий): «Слушаю. Откуда вы знаете что у меня ипотека. Мне не нужно этого всего. Мне не нужно страхование жизни. Да. Я вам не завидую. А мне не нужно. Нет. Нет. У меня отличная двухкомнатная раковина. Прекратите звонить у меня другой звонок на удержании!».
Перекинув ногу на ногу снова, отчего показалось, что у него по два коленных сустава с каждой стороны, кудрявый пытался что-то записать в анкету на весу. Ковыряния были нервными, мешало пончо, в итоге не отпуская телефон он шумно положил ручку на стол и посмотрел прямо на лейтенанта. Тот выдал ему новую ручку из коробки, стоящей прямо между ними. Кучерявый продолжил писать. Старая ручка скатилась в урну поскольку лейтенант чуть приподнял стол создав угол наклона достаточный для переката ручки. Он всё продумал ещё до передачи неписавшего государственного инструмента. Он делал это не раз. Он сидел здесь давно.
Звонок номер два, продолжение: «И с какого числа? Ага. Екатерина Григорьевна, могли бы вы ещё раз продиктовать, я не записал. Ручка не писала. Сто… тринадцать… два… двенадцать… как у Фрокенбок, Екатерина Григорьевна…»
Ручка ещё шумнее легла к лейтенанту на плоскость столешницы. Тот, как сказочное чудовище, излучая добро и опасность единовременно протянул кучерявому новый BIC из коробки. Кучерявый облокотился на стол и этим помешал скатиться неписавшей ручке в ведро. Кучерявый не взял новую, прижал трубку к груди, и что-то промычал, кивая носом на ручку, на окно и на телефон, а мне показалось, что ещё и на судьбу. Лейтенант нисколько не смутившись сгрёб все ручки со стола и коробку в верхний ящик, затем со скоростью садовой улитки достал из нижнего ящика толстую чернильную ручку. Кучерявый перехватил её между уложением на государственный стол и отпусканием захвата последнего сосисочного пальца лейтенанта и мгновенного чирканул цифры на оборотной стороне испорченной анкеты: «Два двенадцать, спасибо, спасибо преогромнейшее, Екатерина Григорьевна». Кучерявый на согнутых ногах засеменил на своё место.
— Теперь я буду называть ваши фамилии, а вы подходите ко мне, садитесь на стул и негромко сообщайте, хотя можете и громко, свой возраст и профессию. Это нужно для отбора ваших кандидатур, для представления, для того чтобы составить о вас представление. Понятно ли это? Голдонской.
Из центра зала бесшумно поднялся мужчина среднего роста начальных мужских лет и не вынимая рук из карманов ветровки сел к аудитории лицом к столу безразмерного лейтенанта. Бесшумный наклонился к казавшемуся маленьким уху, на фоне бегемотовой шеи государственного человека, и что-то прошептал.
— Понятно, — голосом, слышным всем сказал лейтенант, — тридцать семь, водитель. А могу я записать «рабочий»?
Повернуть шею на бесшумного он не мог и потому показалось, что спрашивает лейтенант у нас, оставшихся сидеть, примерно у двадцати молчащих взрослых с государственными удостоверениями и номерами.
— Запишите, — ответил бесшумный шёпотом, — я не против. Его хвост, что поначалу я не заметил провис из ветровки на пол, но скоро скрутился плоской спиралью и втянулся назад.
— Миклашегич, — извергла красная голова в то время как бесшумный словно в немом фильме двигался по рядам.
На место отведённое для произнесения цифр и профессии пересела грушевидная женщина с целлофановым пакетцем в руке наполовину скрывавшем надкусанный пирожок.
— Тридцать четыре, педагог специнтерната, а у вас тут хороший буфет на втором этаже.
— Да буфет есть, но кто вам разрешал туда выходить?
— Я была там пока вы ИНН искали, подумала ещё же СНИЛС, ха-ха, вот и пошла.
В этот момент кучерявый положил на стол заново заполненную анкету. Лейтенант взглядом показал на вторую стопку тех, почти одинаковых, но не одинаковых листов. Кучерявый выдохнул, вдохнул и взял второй лист. Потом взял и сданный первый чтобы с него списывать. Но чернильной ручки у него уже не оказалось и он стартовал шарение по карманам и полез под свой стул. Сгибаясь он предъявил свои четыре коленных сустава и постучал ими вокруг стульев, ожидая увидеть единственную пишущую в его руках ручку.
— Вы же СНИЛС тоже спросили у Екатерины Ивановны? — несколько ехидно обратилась груша к кудрям.
— Григорьевны. Она наш кадровик. У неё есть все документы — из-под ряда стульев, движущийся в мою сторону на восьмиреньках отвечал мужчина.
Он продвигался мелким частым переступанием коленок, отчего его ползание походило на кабардинский танец. Иногда опираясь ещё и на локти, он менял ритм с кабардинского на дагестанский. Должно быть в его крестьянском труде дополнительные колени очень полезны. С ним и подниматься не нужно, работай да работай. Чем ближе становился к моему ряду головной конец кудрявого, тем явнее я видел, как на макушке, за высокими кучеряшками проблёскивает плешь. Какая-то совершенно аномальная плешь-зеркало. Плешь-янтарная комната. Плешь-скорлупа. Я уже почти мог дотянуться до неё рукой, постучать внутрь. Кто там живёт за черепоскорлупой внутри кучерявого? Кто двигает его коленками и локтями? Это нужно выпустить наружу? Нужен ледоруб. И потом кучерявый призванный государственным приглашением будет судить меня. Ведь его пригласили. Только уже без начинки, совсем просто одним телом. Мясная начинка выкарабкается, проклюнет плешь и заживёт своей безкрепостной жизнью. Зачем кучерявый ползает так далеко от места уронения авторучки? Ведь она не могла упасть в другой конец комнаты. У него тремор ног? Возможно опустившись на колени он не может уже подняться? Это пропульсии, автоматические движения запущенные раз и навсегда пока плюёт его клапан квасную окрошку в дугу аорты, пока промиля кефирного алкоголя сцепляет аксон и дендрит. Пока висит в воздухе
