один и тот же. Плакаты говорили мне, что я часть народа и у меня есть привилегия быть избранным и судить оступившихся представителей. Это честь, это награда, это святая обязанность судить негожих представителей народа пригожими. Нет, не обязанность, честь. Меня пригласили. Это радость быть одним из тех, кто определит вину другого. Пока не дал присягу ты не присяжный, а просто кандидат. Тебя выбрали. Осталось чуть-чуть и после Погружения в Суть Дела ты станешь присяжным номер 5. Он из плакатов совсем откровенно заявил мне: «Ты нужен обществу!».
Прямоугольник света лился из большой комнаты. Дверь была открыта внутрь. В проёме спиной ко мне стояла аккуратная женщина в униформе. Её ноги очень походили на точёные столбики перил деревянных домов в дальнем углу каждого ЛеРуа или на фрагмент шахматной фигуры. С ней разговаривали люди из глубины комнаты. Ближе всех за столом сидел наш диваноподобный лейтенант. Я подошёл ближе ещё не веря, что эта всё та же наша аудитория. Мне стали видны ряды стульев и жалюзи на окне. Я увидел своё пустующее место. На двери были цифры 152.
— Разрешите узнать, товарищ… э-э… товарищ женщина-человек, а за какое тяжкое преступление сегодня могли судить? — спросил из-под стула кучерявый.
— Х-м. Не женщина, а помощник судьи, — поправил лейтенант.
— Наверное, она не может этого рассказать, мы же сейчас уходим и можем больше не откликнуться на приглашение, верно? — обращаясь к лейтенанту говорила трёхрукая медсестра.
— Не совсем так, — вошедшая помощник, красиво встала своими точёными ножками на ромбик ламината, — вы уже в системе, вас внесли в систему, мы ожидаем, что все вы придёте в следующий раз, двадцать первого числа.
Кто-то на дальних рядах тихо завыл.
— Государственное при-гла-шэ-ни-э теперь придёт вам в личный кабинет госуслуг, дожидаться почтового извещения не нужно, — лейтенант качнул великанское желе.
— Так, а что с преступлением? — кучерявый начал было новое предложение и вдруг стремительно затопал всеми коленками и не договорил, стал пролезать между рядами. Он заметил упавшую чернильную ручку, которая находилась не где-то, а под его собственным исходным стулом.
— Какое там преступление? Дайте спойлер чтобы мы точно захотели приехать, — подал глас человек-батон
— Чёрные риелторы? — француженка.
— Каннибалы? — ветеран.
— Иконокрады? — курьер.
— Наковальный? — капающий дед.
— Хорошо, я верю, что все кандидаты помогут правосудию в следующий раз, — точёные ножки чуть развели носки и уплотнили контакт пяток, — подсудимый поставил запрещённый лайк под сообщением пресс-секретаря в официальном телеграм-канале Линии Обороны.
— Какашку что-ли? — спросил пирожок из целлофана.
— Почему сразу какашку, — помощник судьи, улыбнулась так широко, что я увидел её зубы стоя за её спиной — запрещёнными для комментариев государственных СМИ смайликами являются изображения с 11 по 49 и с 90 по 128 в стандартной раскладке эмодзи.
— И 144-ый, — вставил лейтенант.
— И, конечно, 144-ый отдельным решением от 31 июля 2023 года, — уверенно произнесла помощник.
— Это балерины что ли? — спросил джинсовый человек.
— Да, лебединое озеро, — ответила то ли помощник судьи, то ли лейтенант, то ли я сам. В голове громко зазвучало вступление песни Ричарда Маркса и перед глазами поплыл клип с китайской беседкой и нелепой шапочкой вокалиста… Я прислонился к стене и попытался вспомнить любую другую песню чтобы остановить этот назойливый кошмар в голове. Но музыка звучала только громче, подключилась зрительная галлюцинация, проступавшая поверх реальной картинки. Видение походило на старый телевизор с электронно-лучевой трубкой, прямо перед глазами. Летящая маска дракона и китайская девушка в опасности. Мелодия выедала меня. Больше я ничего не мог слышать. Очень скоро помощник судьи государственно ушла и несостоявшиеся присяжные заседатели начали покидать комнату 152. Они проходили мимо, не обращая на меня внимания. Вышел лейтенант, для чего ветеран открыл вторую створку двери. Все покинули помещение пока я держался за голову и вместе с певцом побеждал дракона. Все покинули помещение и разбрелись по коридорам и холлам, в кабинеты с другими номерами. То тут, то там в полутёмную кишку открывался свет других комнат и в него ныряли кандидаты словно у них была назначена другая встреча. Никто даже не дошёл до дальнего поворота к металлоискательным воротам. Кандидаты растворились в стенах и дверях, как служащие, спешащие на заседание, как будто это их комнаты в общежитии. Когда уже больше никто не выходил, я шагнул внутрь и присел на краешек ближайшего стула дождаться пока перестанет гудеть голова.
— А вы придёте двадцать первого? — всё на том же месте сидел генеральный директор.
— Нет. А вы?
— Я и уходить не собираюсь, мне здесь хорошо. Подожду тут, — директор выглядел бодрым и раскачивался на стуле, словно только что пришёл и не было этих часов в душной комнате.
— Я подожду. Мне никуда не нужно. Это моя земля.
Я обернулся и рассмотрел генерального, что так долго сидел у меня за спиной. Тот был обычным человеком, в штанах и рубашке, с пробором и щетиной, ничто не выдавало в нём урода. Только стул его стоял не на ламинате, а на маленьком холмике травы. На земле. Будто всё государственное здание было выстроено вокруг него, над крохотным квадратиком земли, что он боялся покинуть. Иначе на него нарастёт государственный ламинат или поставят стол лейтенанта. Трава под ним была очень бледной, едва жёлто-зелёной. Тонкие травинки, кажется одинокий гриб и никаких цветов. Такая бывает под брошенной доской на даче, что пролежала месяц в тени, и вот ты её перевернул и увидел недоразвитые бледные травинки. Мелодия у меня окончательно прекратилась, вернулся звук окружающего мира. Мне нечего было сказать директору и я вышел из 152-ой. Склоняя голову пониже, прошёл коридорные надписи, не зацепил взглядом почти ни одной. И около ворот металлоискателя остановился. Меня неохотно выпустили, проверив паспорт и плюнув в него жёлтый штамп. Я вышел на крыльцо снаружи и чуть не задохнулся от сильного холодного воздуха, который не спрашивая налетел и порезал мне глаза и лёгкие. На ступенях никого не было, как и большим радиусом вокруг Мосгорсуда. Сколько мог видеть своими освежёнными глазами вокруг были только столбы-фонари с качающимися плетёными шнурами вдоль стальной оси. Надеюсь, что это остатки старой новогодней иллюминации. Такой шнур выдержит килограмм двести блестящей мишуры.
