– Гражданин Сапожников? – спросил незнакомец.
Пётр кивнул головой.
– Майор комитета государственной безопасности, Свиридов, – представился он.
– Господи, даже шампанского не успели выпить! – воскликнула Наташина мама.
– Слушай, майор, ты человек или нет? Действительно, дай хоть шампанское выпить, у нас свадьба всё-таки! – поддержал свою жену Наташин отец.
– Какая свадьба? – не понял майор.
– Вот этих молодых людей, – показал отец на молодую пару.
Лицо всемогущего чекиста вдруг отразило нерешительность. Он посмотрел по сторонам и вдруг обратился к хозяину дома:
– У вас телефон есть?
Петин отец молча показал на аппарат, который находился в этой же комнате. Майор набрал номер и стал ждать ответа. Вероятно, ответил ему кто-то из начальства, потому что он вдруг вытянулся в струнку, и чуть было не отдал честь телефонному аппарату.
– Товарищ полковник, – говорил майор, – их теперь двое. Он, оказывается, женат.
В наушнике телефона раздался чей-то голос, похожий на лай.
– Да я проверял, – оправдывался майор. – Вчера ещё ничего не было.
Чекист отодвинул от уха трубку и вежливо спросил у Петра:
– Пётр Михайлович, предъявите, пожалуйста, свидетельство о браке.
Взяв в руки документ, майор снова прижал к уху телефонную трубку.
– Никак нет, – товарищ полковник, – брак действительно зарегистрирован только сегодня.
Далее майор снова стал вытягиваться в струнку и через равные промежутки времени говорить: «есть» или «так точно».
– Так ведь у меня только один билет, – вставил он, – а надо два.
Далее опять послышался лай.
– …никак нет, – сказал майор, – обращение самое почтительное.
Наконец майор положил телефонную трубку и с облегчением вздохнул.
– Не буду мешать вашему празднику, – неожиданно сказал он.
Выходя из комнаты, он неожиданно повернулся и посмотрел на Петра.
– Пётр Михайлович, разрешите вас на пару слов.
Они вышли в соседнюю комнату.
– Слушаю вас внимательно, – сказал Пётр.
– Вы не догадываетесь, почему вами заинтересовалось наше ведомство?
– Чего же тут догадываться? Из-за «Трупопровода».
– Так точно.
– Значит, вы меня хотите посадить за антисоветскую пропаганду и клевету?
– Вас? Да как вы могли подумать? Мы вам хотим предложить выехать за границу.
– Предложить? А потом вы меня лишите гражданства?
– Почему потом? Вас сразу и лишат.
Лицо Петра помрачнело.
– Вы расстроились? Напрасно. Если бы вы только знали, на какие хитрости идут люди, чтобы уехать отсюда. А вам ничего и придумывать не надо.
– Изгнание, – сказал Пётр задумчиво.
– Какое изгнание? Вы же сами пишете, что все, кого сейчас изгнали, вернутся победителями.
– Вы верите в то, что я пишу?
– Вчера хоронили товарища Суслова, вы не смотрели похороны по телевидению?
Пётр отрицательно помотал головой.
– А я не только смотрел, но и был там в оцеплении. Вот как вы описали это, так и произошло.
– Зачем же власть изгоняет меня, если сама верит в то, что я пишу?
– Власть вам не верит, а вот люди…
– Почему же власть тогда относится ко мне с таким почтением? Я слышал, что ваше ведомство обычно не церемонится.
– С такими, как вы, как раз церемонится.
Пётр с удивлением посмотрел на майора.
– Так вы ничего не знаете?
– А что я должен знать?
– Вашу кандидатуру выдвинули на соискание Нобелевской премии по литературе.
– Меня?
– Вас, вас. Вся Европа гудит.
– Быть выдвинутым на соискание – это не значит получить премию.
– Пётр Михайлович, да кто бы сомневался! Вы же просто не можете читать зарубежную прессу.
– А вы можете?
– Это моя работа, – сказал майор. Он немного замялся и поправился: – Служба.
– Что же мне теперь делать? – спросил Петя.
– Самое главное, не волнуйтесь. Отмечайте свою свадьбу, а через два дня зайдите к нам в управление.
– Зачем?
– Как, зачем? Надо сдать паспорта и получить билеты в Париж.
– Почему паспорта, у меня один паспорт.
– Я извиняюсь, Пётр Михайлович, а как же ваша супруга? Разве она не поедет?
Пётр пожал плечами.
– Сделаем так: я всё приготовлю исходя из двух вариантов, а вы решите сами. Но я вам советую ехать с женой. Да, и вот ещё что – не приходите к нам в управу, это может повредить вам. Я сам найду вас через два дня.
Во времена советской власти вряд ли кто отчётливо представлял значение слова «пиар». Однако это совсем не значит, что данное явление отсутствовало, как и само слово. И, хотя власть всячески поддерживала таланты, и культурный уровень общества был намного выше постперестроечного, пиар существовал и чувствовал себя весьма комфортно.
Молодые литераторы, получив дипломы и возомнив себя Пушкиными, Лермонтовыми и Толстыми, ринулись брать вершины литературного Олимпа и оказались у подножья высокой и неприступной скалы.
Оказалось, что новоявленного гения никто не ждал. Оказалось, что, несмотря на диплом, в молодом литераторе не только не видели писателя, но и не хотели видеть. Оказалось, что в редакции кроме как взять какую-то бумажку и отнести её куда-то, никакой другой работы для молодого специалиста не было. Старое поколение, услышав слово «писатель», хихикало и прятало улыбку.
– Институт не готовит писателей, – говорили они, – он выпускает литераторов. Что касается звания писателя, то его присвоить может только сам господь Бог.
Согласитесь, что в обществе, где атеизм считался чуть ли ни аксиомой, эти слова не могли рассматриваться иначе, как издевательство. И если бы сейчас сказали, что молодого автора надо пропиарить, то в те времена говорили: «вам необходимо заиметь авторитет». При этом не требовалось, чтобы этот авторитет был твой собственный. Он мог быть и посторонним. Самое главное, чтобы он был общепризнанным. Тогда врата Олимпа если не открывались перед счастливчиком, то, по крайней мере, не закрывались.
Стоит ли говорить, каким авторитетом обладал человек, имя и фамилия которого совпадали с именем и фамилией писателя, признанного во всём мире, нобелевского лауреата, изгнанного из страны за свои политические убеждения? Это имя знали все, и редакторы издательств привставали и приветливо кланялись только при упоминании этого имени.
– У вас очень выгодные имя и фамилия, – говорили молодому человеку в редакциях. – Только из-за них язык не повернётся вам отказать. Наверное, хорошо быть однофамильцем такого человека?
– Я не только однофамилец, – говорил молодой человек. – С Петром Михайловичем Сапожниковым мы тесно сотрудничали до его отъезда в Париж.
