Правда, сегодня Нору навестил нежданный гость, впервые за долгое время. Его преподобие Джеймисон подъехал к ее дому на «вольво» как раз в тот момент, когда она заводила в гараж свой велосипед. Нора с удивлением отметила, что несказанно рада ему. Раньше к ней постоянно кто-нибудь да наведывался, просто чтоб справиться о ее самочувствии, но примерно с полгода назад как будто вступил в силу закон о сроках давности. Очевидно, со временем даже самые страшные трагедии и люди, которых они погубили, начинают забываться.
– Здравствуйте, – окликнула гостя Нора. Нажатием кнопки она опустила автоматическую дверь гаража и на негнущихся ногах, задеревеневших от долгой езды на велосипеде, вразвалку зашагала по подъездной алее навстречу гостю, цокая шипами велоботинок по асфальту. – Как поживаете?
– Нормально. – Его преподобие неубедительно улыбнулся. Долговязый, в костюмной рубашке, неаккуратно заправленной в джинсы, весь какой-то встревоженный, он похлопывал по ноге большим бумажным конвертом. – А вы?
– Неплохо. – Быстрым движением руки Нора убрала падавшие на лицо волосы и тут же об этом пожалела, потому что на нежной коже ее лба розовел декоративный узор из вмятин, оставленных шлемом. – С учетом всех обстоятельств.
Его преподобие Джеймисон мрачно кивнул, словно вспоминая все обстоятельства, что должны быть учтены.
– Есть несколько минут? – спросил он.
– Прямо сейчас? – уточнила Нора, неожиданно смутившись своих утянутых в спандекс бедер, потного лица, дрожжевого запаха, что наверняка скопился под мембранной тканью ее ветровки. – Я не в лучшем виде.
Сказав это, она и сама поразилась собственному тщеславию. Она думала, ей давно уже все равно, как она выглядит в глазах окружающих – теперь-то какой смысл следить за собой? – но, видимо, это был глубоко укоренившийся рефлекс, от которого не так-то легко избавиться.
– Не беда, – сказал он. – Я могу здесь подождать, пока вы приведете себя в порядок.
Нора невольно улыбнулась нелепости его предложения. Его преподобие Джеймисон сидел с ней по ночам, когда она была вне себя от горя, готовил ей завтрак, когда она просыпалась, вставая с дивана в гостиной – с всклокоченными волосами, с засохшей у рта слюной, в той же одежде, что была на ней накануне. Пожалуй, поздновато строить из себя стыдливую девочку в его присутствии.
– Проходите, – пригласила она его в дом. – Я буду готова через минуту.
* * *
В иных обстоятельствах Нора, возможно, испытывала бы неясное волнение, вставая под горячий душ, в то время как внизу ее терпеливо ждал довольно симпатичный мужчина, не являвшийся ее мужем. Но его преподобие Джеймисон был слишком мрачен и озабочен, слишком поглощен своими собственными злыми демонами и потому не вписывался ни в один даже самый сомнительный романтический сценарий.
В принципе Нора не была уверена, является ли Мэтт Джеймисон священником. Он больше не проповедовал в Сионской библейской церкви, только и занимался тем, что вел журналистские расследования и распространял свою жуткую газетенку, ту, что превратила его в изгоя. Из того, что она слышала, жена и дети оставили его, друзья перестали с ним общаться, а абсолютно незнакомые люди порой били его на улице.
Она не сомневалась в том, что он получал по заслугам, но все равно питала слабость к человеку, который помог ей пережить самые тяжелые часы ее жизни. Из всех тех, кто лез к ней в духовные наставники после Четырнадцатого октября, одного лишь Мэтта Джеймисона она могла вынести более пяти минут.
Поначалу, как и все остальные, он вызывал у нее отторжение. Нора не была религиозна и не понимала, почему каждый священник, проповедник и шарлатан, насаждающий идеи религий «нью-эйджа»[54], считает себя вправе бесцеремонно лезть к ней в душу и уверен, что она должна утешиться тем, что трагедия ее семьи – точнее, ее уничтожение – это часть Божьего плана или прелюдия к славному воссоединению с любимыми в некоем неопределенном будущем. Настоятель Прихода Скорбящей Божьей Матери даже попытался убедить ее в том, что она не уникальна в своем горе, что, по большому счету, ее ситуация мало чем отличается от той, в которой оказалась одна его прихожанка, потерявшая мужа и троих детей в автокатастрофе, но сумевшая найти в себе силы вести относительно счастливое и полноценное существование.
– Рано или поздно мы все потеряем своих возлюбленных, – сказал он. – Нам всем придется страдать, ни один из нас не избежит этой участи. Я стоял рядом с ней, когда она смотрела, как все четыре гроба опускают в могилы.
«Значит, ей повезло! – хотела крикнуть Нора. – Она хотя бы знает, где они!» Но она удержала язык за зубами, понимая, сколь бесчеловечно прозвучали бы ее слова, если б она назвала эту несчастную женщину везучей.
– Уйдите, пожалуйста, – спокойным тоном сказала она священнику. – Идите домой и миллион раз произнесите молитву «Аве Мария».
Его преподобие Джеймисона ей навязала сестра. Та уже многие годы была членом Сионской библейской церкви, вместе с мужем, Чаком, и сыновьями. Всей семьей они утверждали, что заново родились на свет в один и тот же момент, что, на взгляд Норы, было маловероятно, но свое мнение она держала при себе.
По настоянию Карен вместе с детьми она однажды посетила богослужение в храме Сионской библейской церкви – Дуг отказался «тратить впустую воскресное утро», – и евангелический пыл его преподобия вызвал у нее неприятие. В детстве она была пассивной католичкой, в зрелом возрасте – столь же равнодушной атеисткой, посему подобную манеру проповедования она впервые наблюдала вблизи.
Нора жила у сестры уже несколько месяцев, когда его преподобие – по приглашению Карен – стал раз в неделю навещать ее для проведения «духовных наставнических бесед» в неформальной обстановке. Она не была в восторге, но к тому времени чувствовала себя уже настолько слабой и подавленной, что сопротивляться сил у нее не было. Познакомившись с ним лично, Нора сделала вывод, что его преподобие Джеймисон вовсе не столь категоричный догматик, каким он представлялся с кафедры. Он не засыпал ее избитыми фразами и стандартными поучениями, не вещал с отталкивающей убежденностью о мудрости Господа и Его благих намерениях. В отличие от других священнослужителей, с которыми ей случалось общаться, он расспрашивал ее про Дуга, Эрин и Джереми, и внимательно выслушивал ее ответы. После его ухода Нора нередко с удивлением отмечала, что ей стало немного легче на душе.
По возвращении к себе домой она положила конец их беседам, но вскоре сама стала звонить ему по ночам, когда раздумья в бессонные часы наводили ее на мысль о самоубийстве, что бывало довольно часто. Он всегда сразу же приезжал, в любое время суток, и оставался у нее столько, сколько было нужно. Без его поддержки она ни за что не пережила бы ту страшную весну.
